Федоровну. Я должен увидеть, что с ней все в порядке.
— Я уже говорил вам, сударь…
— А я уже слышал! Я ничего не буду это… напоминать. Познакомьте нас, будто я ваш гость и все. Я хочу увидеть, что она здесь и жива.
Берг на мгновение задумался, затем нажал кнопку вмонтированного в крышку стола электрического звонка. Дверь кабинета бесшумно растворилась, и на пороге возник тип в смокинге.
— Где сейчас Наталья Федоровна?
— Они с господином Сен-Луи собираются в театр…
— Пригласите…
Косухин повернулся к двери и замер. Минута, другая — и вот в коридоре послышались быстрые шаги. Во рту у Степы пересохло. Секунда — и Наташа уже была в кабинете. На ней оказалось роскошное вечернее платье, на шее сверкало большими камнями колье. Девушка ничуть не походила на ту, с которой Степа пробирался черными подземельями Шекар-Гомпа. Встреть он раньше такую — то и не оглянулся бы. Обычная дворяночка, каких Степа, в силу своего классового чутья, не выносил.
— Что случилось, дядя? Добрый вечер, сударь. Извините, не заметила…
Последнее, естественно относилось к Степе. Сказано это было так, словно в кабинете Карла Берга появился новый предмет мебели.
Между тем в кабинет вслед за Наташей вошел еще один субъект: невысокий брюнет с пухлым брюшком и уже весьма заметной проплешиной. Вид у него был сонный и одновременно высокомерный, особенно после того как его взгляд упал на Косухина. Очевидно, брюнету с пухлым брюшком явно не доставила удовольствия перспектива знакомства с каким-то Степой.
— Прошу знакомиться, господа, — спокойно, но с еле заметной иронией бросил Берг. — Господин Косухин, наш гость из Большевизии. Моя племянница Наталья Федоровна. Гастон де Сен-Луи, ее жених…
— Вы из России? — Наташа поглядела на Степу с искренним любопытством и протянула ладонь, которую тот нерешительно пожал. — Вы, наверное, офицер? Мой дядя телефонировал каким-то офицерам…
Степан сглотнул, не зная, что ответить. Между тем мсье де Сен-Луи с явной неохотой протянул руку, затем подумал мгновение — и Косухин внезапно сообразил, что ему протягивают для рукопожатия два пальца.
— Гастон! — Наташа, похоже, и сама заметила это, но Сен-Луи лишь улыбнулся, окинув Степу с ног до головы взглядом, в значении которого трудно усомниться.
Кровь ударила в голову. Косухин протянул руку — и подал Гастону один палец. Тот дернулся — и убрал руку, затем что-то шепнул Наташе. Та нерешительно кивнула:
— Господин Косухин… Дядя… Извините, мы спешим…
Степа по-прежнему молчал. Сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Уже в дверях Наташа оглянулась. Взгляд девушки скользнул по комнате и на миг остановился на Степе. Косухин вздрогнул: если Наташа действительно собиралась в театр, то настроение ее было не из самых подходящих: в ее глазах он прочел страх, такой, какого не видел даже в подземном склепе Шекар-Гомпа, когда в лицо им дышала смерть. Впрочем, он мог и ошибиться, ведь девушка смотрела на него лишь какой-то миг…
Подождав, покуда стихнут шаги в коридоре, Берг выглянул в окно, а затем повернулся к гостю:
— Итак, вы убедились. Наталья Федоровна здорова, но совершенно не помнит ни вас, ни того, что было в последние месяцы. Я еще раз прошу не напоминать ей об этом и, лучше всего, оставить ее в покое. Если будут новости о господине Лебедеве, я вас извещу…
«Интересно, чердынь-калуга, как это он меня известит? — подумал Степа, покуда молчаливый лакей в смокинге провожал его к выходу. — Он ведь и адрес-то мой не спросил! Вот гад!»
То, что господин Берг не говорил всей правды, было ясно. Он, конечно, знал, кто такой Степа с самого начала. Знал о Челкеле и о Шекар-Гомпе, иначе бы не стал беседовать с ним о «Мономахе»…
…Впрочем, трезво рассуждать Степа покуда был не в силах. Пропал Николай — и по сравнению с этим даже поганая рожа талантливого физика Гастона де Сен-Луи казалась обстоятельством абсолютно второстепенным.
И еще одна мысль не давала покоя. Какая-то мелочь, на которую он вначале не обратил внимания. Степа перебрал еще раз подробности встречи в полутемном кабинете — и тут его осенило. Перстень! Перстень на руке Берга! Большой серебряный перстень, который так похож на тот, что был у Арцеулова! Но ведь Слава дал его брату перед стартом! Правда, Степа видел этот перстень лишь секунду, не больше, но зачем тогда Бергу так поспешно его прятать?
…Стемнело. Улица Гош-Матье была почти пустынна. Степа, плохо знавший местность, с трудом вспомнил, откуда подъехало такси, и побрел в ту сторону, надеясь выйти на более людную магистраль и там поймать авто, чтобы добраться до квартиры Валюженича. Он шел медленно, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Внезапно его внимание привлек смех: на тротуаре, возле большого черного автомобиля, стояло четверо совершенно буржуйского вида молодых людей, о чем-то болтая, точнее перебрасываясь фразами на непонятном Степе французском языке. Похоже, у этой компании было превосходное настроение. Когда Косухин поравнялся с ними, один из четверки ленивым движением достал из кармана большой портсигар, вынул папироску и хлопнул себя по карману, вероятно в поисках спичек. На лице у буржуя появилось легкое разочарование, но тут его взгляд упал на Степу. Курильщик сделал жест, понятый всем вдыхающим никотиновый дым без всякого перевода. Косухин вздохнул и полез в карман за спичками. Когда он поднес огонек к папиросе, то внезапно заметил взгляд одного из четверки. Тут тоже не требовалось перевода. Степа резко отпрянул назад, но было поздно: курильщик отбросил папиросу, и его ладонь метнулась прямо к Степиному горлу. Косухин успел взмахнуть рукой, пытаясь задержать удар, но тут кто-то из стоявших рядом выбросил вперед руку с кастетом.
«Как мальчишку взяли!» — мелькнула последняя мысль, и все исчезло.
2. СВЯТЫНИ ЛОГРОВ
Вначале он услышал гул мотора и почувствовал легкий запах бензина. Болела голова, а кисти, стиснутые наручниками, затекли и ныли. Степа понял, что сидит на заднем сиденье авто, стиснутый с двух боков и лишенный всякой способности к сопротивлению. Ноги, правда, были свободны, но в данном положении они годились лишь на то, чтобы наступить кому-либо из похитителей на мозоль.
— Поручик, он жив?
— К сожалению. Эти большевистские паскуды живучи, словно кошки.
— И все-таки — проверьте пульс…
Говорили, естественно, не на французском, а на самом обыкновенном русском языке, и Косухин горько пожалел, что напрочь потерял столь необходимую бойцу мировой революции классовую бдительность. Выходит, покуда он глазел на Л'Арк Триумф да на Тур д'Эфель, белые гады не теряли времени. Степе стало не страшно, а стыдно.
Чья-то рука легко сжала запястье.
— Как у младенца, господин капитан. Не понимаю, зачем мы с ним возимся?
— Вы на фронте тоже обсуждали приказы, поручик?
— По-моему, он уже пришел в себя, — уверенно предположил третий голос. — Взгляните господа — веки дергаются.
«Ах ты, чердынь-калуга!» — еще раз пожалел о своей неосторожности Степа, но, ясное дело, жалеть было уже поздно.
— Вы совершенно правы, — констатировал тот, кого называли капитаном.
— Господин чекист, можете не притворяться…
Косухин никак не реагировал, и тут кто-то сильно ударил его по лицу.
— Прекратите, поручик! — голос внезапно стал злым и резким. — Не смейте бить пленного!
