тогда был заместителем Дзержинского. Меня уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию, сотрудников… Тогда я был еще в здравом уме, Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. — Да, я был в здравом уме и решил на следующий день уничтожить все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее, его люди захватили лабораторию тем же вечером. Меня арестовали, и до 21-го я был в специальном лагере под Псковом…
Тридцать Первый вновь умолк и замер, прикрыв глаза. Молчание тянулось долго, наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться:
— Извините… Мои личные неурядицы не имеют к данной истории прямого отношения. В общем, насколько мне удалось узнать, Кедров продолжил работы по ВРТ. Не сам конечно, хотя он, вроде как, врач, давал клятву Гиппократа… Естественно, речь шла не о лечении. Надеюсь, вы уже поняли, Сергей Павлович?
— Этот состав… вводил здоровым людям? — Пустельга даже привстал, чувствуя как его вновь охватывает холод. — Но зачем?! Хотя… Я, кажется, понял! Человек теряет память, его можно использовать, как какой-то… механизм…
— Если бы только это, — маленький человечек скривился. — Увы, любезнейший Сергей Павлович, это не самое страшное.
— А что… самое страшное?
— Нет-нет, лучше промолчу. Вам, да еще в вашем состоянии, это совершенно ни к чему. Болезнь может протекать в разных формах, у вас самая легкая ну и слава Богу… Правда, в некоторых случаях человек не теряет памяти, но это как раз в самых безнадежных ситуациях…
— А как это лечится? — вмешался в разговор зэк. Виталий Дмитриевич покачал головой.
— Не лечится… Увы… В самых легких случаях, таких, как у Сергея Павловича, можно несколько притормозить: те же переливания крови… Но вылечить не удалось еще никого. Во всяком случае, еще год назад… Да, как раз перед тем, как я очутился здесь…
— Значит, вы продолжали заниматься болезнью Воронина? — Сорок Третий недобро усмехнулся.
— Мой грех, мой страшный грех… Лена, жена… она все время говорила мне… Если бы это была просто болезнь, как, например, бубонная чума! Это страшнее… Как-то я нашел в бумагах Воронина запись, которую тот сделал на Урале, там, где встретил первых больных. Так сказать, народная версия происхождения этой напасти… Так там, представляете, сказано, что больной умирает почти сразу, а то, что остается, — лишь его видимость. Душа уходит, остается тело и дух…
— Простите, что остается? — не понял Пустельга.
— Там так сказано. Душа уходит, остается тело и дух. А потом и дух исчезает, а в тело вселяется бес…
Звучало жутковато, хотя и непонятно. Наступило молчание, которое нарушил Сорок Третий.
— Кажется, сообразил! По народным представлениям, у человека не одна, а две души. Одна — та, что дается Богом. Вторая — своеобразный человеческий двойник, он не покидает землю и после смерти. В Древнем Египте эти души называли Ка и Ба, на Украине — душа и доля… Любопытная версия! Душа уходит, остается дух — хранитель тепла, который пользуется крохами того, что уцелело от прежнего хозяина. К моему случаю подходит в самый раз. Я не помню ничего, связанного со мною лично, зато, как видите, вспомнил про Ка и Ба. Сергей Павлович, я не слишком вас шокирую?
— Нет, ни в коем случае, — майор уже успел успокоиться. — Легенда, действительно, очень точна. Но ведь вы не больны?
— У Юрия Петровича что-то совсем другое, — подтвердил Тридцать Первый. Может, просто последствия травмы — обычная амнезия… В таком случае, это со временем пройдет… Кстати, Юрий Петрович, меня про вас расспрашивала девушка — ваш лечащий врач. Она вообще интересовалась болезнью Воронина и моим препаратом.
— Любовь Леонтьевна? — не удержался Сергей.
— Да, кажется. Она не с нашего этажа, так что могу спутать. Симпатичная девушка, все надеется нам, грешным, помочь. Она думает, что руководство скрывает какие-то подробности о действии ВРТ. Я, конечно, рассказал все, что мне известно. И о ВРТ и о голубом излучении… На пятом этаже сейчас лежат двое — в очень тяжелой форме…
Это было что-то новое. «Голубое излучение» — об этом Сергей и не слыхал, точнее не помнил. Интересно, что это еще за мерзость?
— Но самое любопытное, — голос ученого упал до шепота. Представляете, товарищи, почти сразу ко мне зашли двое… В штатском, естественно, но узнать нетрудно… Они спрашивали, о чем я говорил с этой девушкой… Боюсь… боюсь я был излишне откровенен…
Пустельга и Сорок Третий переглянулись. Сергей хотел было переспросить, но зэк быстро поднес палец к губам.
— Благодарим за консультацию, профессор! — Юрий Петрович встал и кивнул Пустельге. — Или я вас понизил в чине, гражданин Тридцать Первый? Вы, кажется, академик?
— Я никто… — глухо проговорил карлик. Его глаза словно погасли, голова упала на грудь, из горла послышался хрип. — Никто… Я — номер Тридцать Первый… Это не вы потеряли души, товарищи. Это я продал свою… Она говорила мне…
Узкие плечи дернулись, и Виталий Дмитриевич застыл.
— Пора, — вздохнул Сорок Третий. — Уходим, гражданин майор. Пусть думает, что мы ему приснились…
На балконе сразу стало холодно, но Пустельга не спешил возвращаться в палату. Не хотелось оставаться одному, к тому же кое о чем следовало договорить. Зэк, похоже, понял.
— Что, не порадовал академик? Или вы этой байке поверили?
— Нет. Не в этом дело, просто…
— Понимаю. Держите.
Сорок Третий достал папиросы. Оба закурили.
— Вы ему не очень-то верьте, — продолжал Сорок Третий. — Все-таки псих, как и мы с вами. Может, все выглядит не так безнадежно. Правда, если с душой и в самом деле такой форс-мажор вышел…
По тону Сорок Третьего нельзя было понять, шутит он или говорит всерьез. Пустельга заставил себя улыбнуться:
— На правах атеиста предпочитаю верить в микробы. Кстати, Юрий Петрович, что ж вы не представились?
— Взаимно, Сергей Павлович. Вам что, мою фамилию не назвали? Я Орловский Юрий Петрович, особо опасный преступник… Ну, об этом вы знаете…
— Пустельга.
— Оч-чень приятно, — зэк усмехнулся. — Кстати, гражданин Сорок Первый, раз в жизни будьте человеком — не спешите с докладом, чтобы я успел предупредить Любовь Леонтьевну. Вот сволочи, ни одного хорошего человека в покое не оставят!
— Обещаю, — кивнул Сергей. — И у меня к вам совет. Профессиональный. — Что делать, когда начнут ногами бить? — резко повернулся Орловский. — Нет. Тут, боюсь, даже я не советчик. Я вот о чем: наверно, завтра, самое позднее послезавтра, ключи у вас отберут. Так вот, сегодня же разберите связку и все ключи бросьте вниз — по одному. Ваши сторожа решат, что вы все поняли и решили напоследок немного им досадить.
— И в чем секрет?
— Один ключ вы оставьте — свой, тот, что отпирает вашу решетку. Здесь высоко, ключи будут искать долго — если вообще станут этим заниматься. Свой вы спрячьте и в любой момент сможете бежать.
— Недурно, — подумав, заметил зэк. — Только бежать-то мне некуда, так и доложите. Кроме того, палату обыщут, не дураки же они! Что связка, что один ключ — найдут.
— У вас такая же палата, как у меня?
Орловский кивнул.
