нибудь фабрика-кухня имени Челюскинской льдины. Ника подняла глаза к тому месту, где темнел след сорванной иконы, перекрестилась и осторожно вошла внутрь.
Здесь оказалось даже хуже, чем она думала. Все уже уничтожено, исчез алтарь, пропали иконы, чьи-то руки изувечили фрески, от цветных оконных стекол остались лишь жалкие осколки, торчавшие в распахнутых рамах. Ноги ступали по груде мусора — деревянных щепок, штукатурки, непременных атрибутов родного варварства — битых бутылок. Да, они добрались и в эти стены… Ника прошла к тому месту, где когда-то стоял алтарь, и поглядела вверх. Фрески, украшавшие купол, уцелели, Пантократор спокойно и бесстрастно глядел с небес на разоренную, изгаженную землю. Стало горько: Всемогущий не защитил, не спас. Почему? Неужели они, Его создания, столь грешны, столь виновны? О чем теперь просить? Разве ее услышат? Разве помогут в этот, может, самый трудный для нее час? Темные глаза Пантократора, казалось, следили за нею, Ника опустила голову. Бесполезно! Некого просить о помощи, не к кому воззвать: защити и спаси рабов Твоих Юрия и Викторию, и всех иных, имена же их Ты сам веси…
Ника закрыла глаза, вспоминая молитву, которую она читала давно, еще в детстве, но слова путались, не складываясь. Она забыла… Она, наверно, зря зашла сюда, Виктория Николаевна вздохнула, и тут услыхала шорох. Кто-то был рядом. Ника резко обернулась: да, она оказалась в разоренном храме не одна. Возле окна, у кучи наваленных досок, стоял высокий старик в длинном темном плаще. Седые волосы касались плеч, но, несмотря на возраст, незнакомец держался удивительно прямо, не горбясь и не сутулясь. Он что-то внимательно разглядывал, держа перед глазами обломки разбитой доски.
Ника почему-то не испугалась. Старик не походил на тех, кто разрушал храмы, и уж конечно, на ее «малиновых» преследователей. Мелькнула догадка — священник! Ну конечно же, священник не бросил гибнущий храм!
Она подождала несколько секунд, а затем осторожно, стараясь не шуметь, подошла ближе. Старик медленно повернулся — на Нику в упор взглянули темные, близко посаженые глаза. Конечно же, он священник: небольшая седая борода, серебряный крест на груди… Ника остановилась. | — Здравствуйте!
Старик слегка поклонился, глядя по-прежнему строго и выжидательно. Ника заторопилась:
— Вы извините, я зашла сюда… Я не знала… Вы, наверно, настоятель…
— Нет… — Старик отрицательно покачал головой и грустно улыбнулся. — Мой храм, как и сей» — руина ныне… Проездом я в Столице, думал отца Леонида повидать, священника здешнего… Вот и пришел…
— Страшно… — Ника вновь оглядела оскверненный храм, подумав, как тяжело видеть такое тому, кто посвятил себя служению Богу.
— Страшно, — согласился ее собеседник. — Но не разор страшен. Страшно то, что в душах, сотворивших сие… Вот, смотрите…
Священник показал Нике то, что издалека смотрелось как бесформенные обломки. Когда-то это была икона — Георгий, поражающий змия. Чьи-то руки сорвали ризу, изрезали и исцарапали краски, раскололи дерево пополам…
— Знаю икону сию, — продолжал старик. — Елена Владимировна Орловская ее храму подарила. Сын хворал, она его вымолила. Икона древняя, суздальского письма…
Ника осторожно прикоснулась к краю разбитой черной доски, и тут до нее дошло: икону подарила храму Елена Орловская, мать Юрия! Конечно же, Орфей рассказывал об этом: он тяжело болел, надежды уже не было…
— Можно?
Старик кивнул, и Ника взяла в руки то, что уцелело, два обломка. Она попыталась соединить их — обе части пришлись точно, на мгновение показалось, что икона цела. Георгий — Божий воитель глядел спокойно и немного устало, словно не радуясь победе. Может, знал, что ждет его дальше, — арест, пытки, казнь. Каппадокийский сотник, погибший за дело Христово шестнадцать веков назад… Тот, кто хранит в небесах Юрия Орловского…
— Простите, отец… — Ника взглянула на своего собеседника, но тот покачал головой:
— Не служу я ныне. Зовите как родители нарекли — Варфоломеем Кириллычем.
— Виктория Николаевна… Скажите, Варфоломей Кириллович, эту икону можно реставрировать?
— Мудреное слово, — старик улыбнулся. — Можно, Виктория Николаевна. Как-никак, памятник культуры древнерусской…
Последняя фраза прозвучала с недвусмысленной иронией. Нике стало немного стыдно: ее не так поняли. Внезапно захотелось рассказать все — и попросить совета. Ведь для этого она и пришла в храм.
— Нет, дело не в том, что она — памятник культуры. Я… Я знаю того, кому икона принадлежала. Этот человек… он мне очень дорог. Сейчас он в беде, ему нужно помочь… Но я не знаю, смогу ли…
Варфоломей Кириллович слушал не перебивая, затем кивнул:
— И вы зашли сюда просить помощи… Это был не вопрос — скорее, констатация факта. Виктория Николаевна растерялась:
— Нет… Не совсем так… Просто я увидела церковь… Мы с ним бывали здесь… Варфоломей Кириллович, я не помощи прошу. Я просто не знаю, хватит ли сил… Мои друзья… Они думают, что я смогу…
— Отчего же им ошибаться? — спокойно проговорил старик. — Верите ли вы им?
Верила ли она Терапевту? Флавию?
— Да, конечно! Я им верю…
— Тогда поверьте и в этом. Как знать, может, они знают вас лучше, чем вы сами…
Старик был прав, но сомнения не исчезали. Слишком неравны силы. Несколько смелых людей — и громадная бесчеловечная машина, чудище — «озорно, стозевно и лаяй»…
— Люди слабы. — Варфоломей Кириллович как будто читал ее мысли. — Но слабы не тем, что сил не имеют. Слабы тем, что не хватает веры.
— В Бога? — чуть улыбнулась Ника. Что иное мог сказать священник?
— В себя, — столь же спокойно возразил старик. — Потому и ждут знамения. Помните Евангелие? Без чудес даже Христу не верили. Дивно: уже без малого двадцать веков Спаситель с нами пребывает, а мы все боимся. Не бойтесь, Виктория Николаевна!
— Я… я постараюсь. — Ника понимала, что Варфоломей Кириллович по-своему прав, но одно дело — логика, другое — тот ужас, что творился в стране, омут, готовый затянуть вот-вот ее саму…
— И вы ждете знака, — по губам старика скользнула усмешка — не злая, скорее, чуть ироничная. — Неужто без этого так трудно поверить?
— Да. Трудно…
Ника поняла, что пора уходить. Она осторожно передала обломки Варфоломею Кирилловичу, и тут ей показалось, будто с ними что-то не так. Вначале Ника не поняла, но затем сообразила: старик держал икону совсем иначе, не придерживая рукой. Варфоломей Кириллович поднес образ к свету, и у Ники перехватило дыхание: икона была совершенно целой, даже трещина, расколовшая ее пополам, исчезла.
— Это… — Слова не шли. — Как это, Варфоломей Кириллович?.. Она же…
— Не ведаю. — Нике показалось, что в темных глазах старика блеснули веселые искры. — В ваших руках сей образ был, Виктория Николаевна!
— Но… я ничего не делала! — Ника растерянно оглядывалась по сторонам, словно все это подстроил кто-то невидимый. — Почему?
— Говорил Спаситель: иным даже знамения мало, — покачал головой старик. Вы женщина образованная, Виктория Николаевна, считайте сие реставрацией…
Варфоломей Кириллович шутил, но совсем невесело. Ника не знала, что и думать. Фокус? Но зачем? Да и невозможно такое; трещина не исчезает без следа… Но… разве дело в этом? Ника еще раз вспомнила их разговор: она спросила совета, она не верила в себя, она сомневалась…
— Я… я поняла. — Ника выговорила это с трудом и тут же повторила: — Я все поняла, Варфоломей Кириллович. Спасибо вам…
