Но дело, конечно, заключалось не только в этом. Болезнь лишила Сергея памяти, но оставила способность рассуждать. Из того, что удалось услышать — прямо или намеком, — Пустельга понял: сам по себе зэк Орловский не нужен Иванову, более того — почему-то опасен. Зачем же возвращать ему память? Ответ один — заставить что-то рассказать, а затем — просто ликвидировать. Но Сергей не сомневался и в том, что все, к операции причастные, также станут опасными свидетелями. Значит, он, смертник, вербовал Викторию Николаевну тоже в смертники… Сергей еще раз вспомнил их разговор в Александровском саду. Получилось не совсем удачно, следовало говорить яснее, без излишних эмоций. Но она, кажется, поняла. Это все, что пока мог сделать Пустельга. Конечно, теоретически он имел возможность попросту отказаться. Последствия очевидны, а главное — Иванов найдет кого-либо другого. Нет, дезертировать нельзя…
Пустельга в который раз подумал, что, по сути, давно уже стал самым настоящим двурушником. Вероятно, долг требовал до конца отстаивать интересы страны, не жалея жизни — ни своей, ни чужой. Следовало забыть снова забыть! — о том, что сотворили с ним самим, и продолжать губить врагов режима. Сергей невесело усмехнулся. Получалось складно — как раз для пионерских агиток. Только чьи интересы он должен защищать? Страны? Или таинственного товарища Иванова? Во имя чего он, которому и так оставалось мало, должен губить двоих людей — за очередное «спасибо»? Или за мифическое обещание Иванова — спасти, вылечить? В это совсем не верилось: зачем Агасферу с ним возиться? Пустельга и так находился в розыске, к тому же успел узнать много лишнего. Доброта не входила в число просчетов, характерных для руководителей первого в мире социалистического государства…
Он все-таки закурил — не выдержал. Табачный дым показался на этот раз не горьким, а просто безвкусным. Сергей заставил себя докурить папиросу до половины и с удовольствием растер окурок каблуком…
Свист прозвучал неожиданно — откуда-то сверху. Пустельга резко обернулся: с балкона четвертого этажа за ним наблюдал опасный государственный преступник, откликавшийся на «номер Сорок Третий». Пустельга улыбнулся и помахал рукой, зэк усмехнулся в ответ, кивнув в сторону балконной двери. Сергей понял: его приглашали в гости. Он хотел было крикнуть, что попытается, но Сорок Третий, махнув рукой на прощание, уже исчез.
В эти дни Пустельга несколько раз собирался зайти к Юрию Орловскому, но это оказалось не так легко. Охрана — два здоровенных мордастых парня была начеку. Удостоверение не подействовало: сотрудник Ленинградского Управления не обладал никакой властью в Столице. Можно было попросить товарища Иванова, но Пустельга решил не рисковать. Его связывает с Сорок Третьим лишь профессиональный интерес сыщика к преступнику, не более. Иначе Иванов насторожится — и есть от чего. Но поговорить с Сорок Третьим хотелось, и Пустельга решил поискать другие пути…
Пора было возвращаться. Сергей, с сожалением поглядев на залитый солнцем лес, побрел к воротам. Больных уже звали обедать. Пустельга представил себе, что опять придется глотать больничный суп, и поморщился. В последние дни аппетит совершенно пропал, ему даже стало казаться, что можно вообще обходиться без еды — и день, и три, и больше…
У самых ворот Сергея поджидал сюрприз. Один из охранников, не обращавший все дни на него ни малейшего внимания, внезапно козырнул и, обратившись по званию, сообщил, что «товарища старшего лейтенанта госбезопасности» ожидает посетитель. Пустельга тут же подумал об Иванове, но мгновенно сообразил: тот не станет появляться днем, вдобавок при свидетелях. Оставалось поспешить во двор. Там было пусто, больных уже завели в здание, но неподалеку от входа Пустельга заметил незнакомца. Высокий крепкий мужчина лет сорока в знакомой форме. «Лазоревый»… Посетитель заметил Сергея, пригляделся и быстро направился в его сторону.
Да, это был «лазоревый», притом в немалых чинах. Четыре шпалы — полковник, то есть капитан государственной безопасности. От Иванова? Сергей почувствовал опасность. Впрочем, едва ли «лазоревого» — прислал Агасфер: не в его стиле. Тогда что ему нужно?
— Вы — майор Пустельга? Сергей Павлович?
— Я… — Он чуть было не подтвердил, но в последнюю секунду вспомнил: никакого Пустельги нет! Пустельга — точнее, враг народа Пустельга — во всесоюзном розыске…
— Прошу прощения, товарищ капитан госбезопасности. Я — не Пустельга. Я…
— Ах да… — На немолодом загорелом лице мелькнула улыбка. — Прошу прощения, товарищ Павленко… Разрешите представиться: полковник Фраучи, командир спецотряда осназ «Подольск».
Название грозного спецотряда оставило Сергея равнодушным. Не похоже, чтобы Фраучи собирался арестовать беглого врага народа. Что, в таком случае, ему нужно?
— Товарищ майор, у меня к вам разговор… личный…
— Слушаю вас, товарищ полковник! Мелькнула догадка: они были знакомы раньше. Почему бы и нет? Он выжидательно поглядел на Фраучи, но тот не торопился. Сергею даже показалось, что полковник не знает, как начать.
— Сергей Павлович, на меня возложено некое поручение… — Фраучи замялся. — Трудность в том, что придется говорить о человеке, которого вы, очевидно, не помните…
Вот оно что! Сергей сразу же помрачнел. Еще один кусочек его настоящей жизни. Похоже, не самый лучший…
— К сожалению, лишен возможности объяснить вам суть, сам теряюсь в догадках. В общем, речь идет о девушке, ее звали Вера Анатольевна Лапина…
Фамилия ничего не говорила, и Сергей почувствовал себя совсем невесело. Как он должен реагировать? Конечно же, не спрашивать: «Я был с ней знаком?» Ясно, был, иначе полковник не завел бы об этом речь…
— В общем, скажу как есть… — Фраучи покачал головой. — Вера Лапина умерла два дня назад. Перед смертью она велела найти вас и передать… Точнее, не так… Она просила, чтобы вы простили ее.
— За что? — вырвалось у Пустельги. Он ожидал всякого, но слова полковника все же поразили. Вера Лапина, которую он не помнил… В чем она виновата перед ним?
Полковник не спешил с ответом. Достав пачку «Иры», он долго выбирал папиросу и наконец закурил. Похоже, разговор давался ему нелегко.
— Я уже говорил вам, Сергей Павлович, подробней не знаю. В последние недели Вера была почти все время без сознания, бредила. Вначале мы думали, что старший лейтенант Пустельга — плод ее фантазии. Но она все время повторяла, чтоб мы нашли вас, иначе она не успокоится даже там… Три дня назад, за день до ее смерти, мне на глаза случайно попалось объявление о розыске — ваше. Остальное несложно:
я поинтересовался результатами, и вот… Проследить майора Павленко оказалось просто. В общем, я передал вам, Сергей Павлович, что она просила. Остальное — уже ваше дело…
— Постойте! — Пустельга испугался, что Фраучи сейчас уйдет, так ничего и не объяснив. — Товарищ полковник? Я же действительно ничего не помню! Помогите мне… пожалуйста… Ведь вы, наверно, выясняли не только обо мне?
Фраучи вновь не стал торопиться с ответом. Было заметно, что он колеблется.
— Хорошо… — Недокуренная папироса улетела в сторону. — Думаю, вам лучше знать. Факты таковы: старшего лейтенанта Пустельгу разыскивают за измену родине, шпионаж, а также… — он на секунду замялся, — по подозрению в убийстве актрисы Камерного театра Веры Анатольевны Лапиной…
Пустельга сумел сдержаться, следовало дослушать до конца. Прохор Карабаев не сказал ему об этом. Хотя нет, он намекал на какую-то уголовщину. Что за чушь! Но что же произошло на самом деле?
— Из того, что говорила Вера, я понял, что она считает себя виновной в случившемся с вами. Если верить ее словам… Хочу предупредить, товарищ майор, она бредила, совсем необязательно, что это правда… Но могло быть так: ее использовали, чтобы подобраться к вам поближе, а затем убрать и скомпрометировать. В общем, так и было сделано. Вера не могла простить себе, хотя она… Она действовала, по сути, в бессознательном состоянии… Но все равно…
В голове все смешалось: неизвестная ему девушка, обвинение в убийстве… Но ведь…
— Товарищ полковник! Но ведь Вера Лапина умерла два дня назад! Фраучи кивнул:
— Вы меня поняли. Тогда, в ноябре, ее не убили — но сделали нечто худшее. Насколько я понял, то
