рукой и шагнул к огню.
Ника ждала, не двигаясь, стараясь даже не дышать. Все трое присели прямо на бревна: широкоплечий — посередине, женщина — слева, а их юркий спутник — справа. Теперь их разделял костер. Ника осторожно взглянула — на лицах всех троих она заметила легкий интерес, не более. Похоже, они тоже чего-то ждали.
«Поздоровайтесь», — вспомнились слова старика. Ника сглотнула, боясь, что откажет голос, и, посмотрев широкоплечему прямо в глаза, произнесла:
— Добрый день, Владыка… Добрый день всем… Широкоплечий и черноволосая женщина молча кивнули. Отозвался юркий:
— И вам добрый день, глубокоуважаемая Виктория Николаевна. Хотя, признаться, понятие «день», в данном случае звучит анахронично… Но традиция есть традиция. Итак, добрый день и всех вам благ. Владыка и его светлейшая спутница приветствуют вас, равно как и я, недостойный. Зовут меня Ермий, но можете называть меня как угодно, хоть Семен Семеновичем…
Ника кивнула в ответ. Ермий, он же Семен Семенович, глубоко вздохнул, вбирая воздух для следующей тирады. В руках неизвестно откуда-то появилась черная кожаная папка.
— Вот-с, вот-с, многоуважаемая Виктория Николаевна. Надеюсь, вы не можете пожаловаться, что вас задержали. Хотя случай ваш, надо сказать, сложный… Вернее, случай как раз простой, но выполнить ваше желание будет, признаться…
Не договорив, он извлек из папки какую-то бумагу и передал ее Владыке. Широкоплечий быстро просмотрел документ и, не сказав ни слова, отдал обратно.
— Итак, вопрос простой… — Ермий потер руки и повторил: — Простой… К сожалению, с такими просьбами к нам обращаются часто. То есть не часто по обычным меркам, Виктория Николаевна, но все же чаще, чем хотелось бы… Люди настойчивы. Вот вы, Виктория Николаевна, прибыли сюда издалека, признаться, рисковали дорогой… Знаю, знаю, вы хотели нас просить… Но видите ли… Вас, к сожалению, обманули…
Ника почти не слушала беглой скороговорки странного спутника Владыки. Она смотрела на широкоплечего. Лицо его казалось молодым, на лбу и щеках нельзя было заметить ни одной морщинки, только кожа поражала странной бледностью. Выдавали глаза — глубокие, светлые, равнодушные — глаза того, кто уже успел увидеть все, что могло случиться на свете.
— …Да-с, увы, — продолжал человечек. — Видите ли, Виктория Николаевна, у нас тут строгий порядок. Тот, за кого вы просите, уже переправлен на ту сторону с полным соблюдением формальностей. Вот, извольте видеть…
Папка исчезла. В руках Ермия появилась огромная книга, тоже черная. Пальцы зашелестели страницами.
— Вот-с, Орловский Юрий Петрович… Так что, увы, помочь ничем не можем. Остается лишь посочувствовать вам и проводить обратно…
Ника не ответила. Отказ почему-то не испугал, она ожидала чего-то подобного. Наступило молчание, Ермий полистал книгу, захлопнул ее и удивленно поглядел на Нику:
— Вы нам не верите, Виктория Николаевна? Наверно, начитались разных сказок, притч… Какой-то певец упросил Владыку отпустить его даму. Читывал, читывал…
Но ведь вся соль в чем? В том, Виктория Николаевна, что из данной затеи, увы, ничего не вышло. К тому же это даже не миф, а его поэтическая обработка. А что взять с поэта! Так что, не обессудьте, дело ваше решено, сейчас подадим транспорт…
Ермий привстал, словно собираясь позвать невидимого шофера. Ника не двинулась с места. Юркий человечек удивленно взглянул на нее, затем спрятал книгу и что-то зашептал на ухо широкоплечему. Тот кивнул.
— Мы понимаем, вы очень надеялись… — Ермий развел руками. — Ну что вам сказать… Вас, увы, обманули. Более того, тот, кто послал вас сюда, поступил жестоко. Дело в том, что ваш собственный срок и так скоро. Вот, извольте видеть…
В руках Ермия вновь появилась черная книга. Зашелестели страницы…
— Не смей! Люди не должны знать такое… — Рука черноволосой легла на раскрытый том. Ермий замер.
— Конечно, конечно… — Книга вновь исчезла. — Уточнять не буду, но поверьте, этот срок близок…
Этому Ника поверила. С чем бы она ни вернулась, Иванов не выпустит ее. Холод подступил к самому сердцу. Что же — конец?
— Так вот, — человечек улыбнулся, — еще не случившееся изменить легче. В порядке небольшой компенсации, Виктория Николаевна… Вы сейчас вернетесь обратно, а мы слегка… ну… скажем, передвинем этот срок. Лет на десять… Да чего там, на целых сорок! Владыка согласен…
Ника взглянула на широкоплечего. Тот вновь кивнул, светлые глаза смотрели по-прежнему с легким интересом. Итак, ей предлагают жизнь. Сорок лет. У нее есть шанс пережить Сталина, Ежова и, кто знает, может, самого Иванова. Она сможет увидеть Россию свободной — или хотя бы глотнуть вольного воздуха. Впрочем, зачем заглядывать столь далеко? Она просто выживет, вырвется из черного подземелья, увидит солнце…
Ника тут же опомнилась. От нее хотят откупиться столь просто? Сорок лет — без Орфея? Зачем? Лучше остаться здесь…
Она оглянулась. Паром уже возвращался — совершенно пустой. Похоже, им никто не управлял, он шел сам, поднимая легкую рябь по гладкой недвижной воде. Да, с другого берега возврата нет. Ника поглядела туда: те, кого переправил паром, уже строились, готовясь идти дальше…
— Ну, Виктория Николаевна, будьте благоразумны! — В голосе Ермия прозвучало легкое раздражение. — Это максимум, поймите, максимум того, что мы можем… Неужели вы не понимаете, с того берега вернуться нельзя! Вас послали наобум, надеясь уж не знаю на что!
Это тоже походило на правду, но Ника по-прежнему молчала. Что с ней сделают? Отправят назад силой? Значит, Варфоломей Кириллович ошибся? Перед глазами встало спокойное лицо старого священника — нет, он не зря предупреждал! Молчать — и ждать, что случится дальше…
Прошла минута, две… Никто не произнес ни слова. Наконец Ермий нерешительно взглянул на широкоплечего, затем на Нику:
— Ну… Если вы столь упорны, Виктория Николаевна, мы могли бы постараться, как бы это сказать… Несколько улучшить положение не только ваше, но и ваших друзей… Многое, конечно, не можем, но в пределах нескольких лет…
Ника отвела взгляд, стараясь, чтобы Владыка не увидел ее лица. Ей снова предлагали подачку, но на этот раз речь шла о тех, кто оставался там' о Терапевте, о Флавии… Терапевт болен, врачи считают положение серьезным. Флавий смертельно рискует — каждый день, каждый час… И есть еще Сергей Пустельга — искалеченный, обреченный. Те, кто помогал ей и Орфею… Искушение было невыносимым, но Ника все же опомнилась. Перед глазами встало холодное, бесстрастное лицо Флавия. «Я вам верю…» Все они — и Терапевт, и хладнокровный подпольщик, и даже Пустельга — надеялись, что она поможет Орфею. Это нужно не только ей. От того, что она сможет узнать, зависят другие жизни. И возможно, не троих человек, а десятков, сотен. Что сказал бы Терапевт, если б ему предложили еще пару лет существования в обмен на отказ от борьбы? О Флавии не хотелось и думать. Ника представила себе презрительную усмешку этого железного человека. «Вас купили, Ника…» И даже Пустельга думал не о пощаде, а о мести. «Ждите, когда наступит момент, и действуйте» — так сказал Сергей. Надо ждать, момент еще не пришел…
И снова — мертвая тишина. Ника смотрела в огонь, лиловые языки пламени подрагивали, и она вновь ощутила странный холод, идущий от костра…
— Вы же видите, она не согласится, — это произнесла черноволосая, — она не уйдет без него…
— Хорошо. — Голос прозвучал неожиданно — низкий, густой. Ника поняла, говорил Владыка. Сердце радостно дрогнуло, но тут же вспомнилось:
«Владыка скажет; „Быть тому…'“ Этого она еще не услышала…
— Ну если так… — Ермий вздохнул, — тогда начинаются сложности, но что поделаешь…
