медленно пошел наверх, к себе в 542-ю. Случившееся надо было еще обдумать, но кое-что Пустельга отметил для себя сразу. Отряд Осназа «Подольск»… Нет, о таком он не слыхал. Кто это? Те странные парни в кожаных куртках? И почему товарища Волкова так боятся? Отряд «Подольск»… надо будет спросить, только осторожно, очень осторожно…
— Сергей! С тобой все в порядке? — При виде Пустельги Ахилло вскочил, уронив папиросу в пепельницу. От волнения он настолько забылся, что перешел на «ты».
— Да, а что? Михаил, что с вами? Пустельга постарался акцентировать обращение на «вы». Ахилло понял и смутился.
— Извините, товарищ старший лейтенант… Что ему было от вас нужно?
Сергей стремился держаться как можно спокойнее, словно краснолицый комбриг просто вызвал его покурить. Впрочем, с Михаилом надо поделиться. Пустельга взглянул на молчаливо сидевшего за столом Прохора. Тот понял:
— Разрешите выйти?
Сергей кивнул. Он и Михаил ждали, покуда лейтенант покинет комнату. Наконец двери закрылись.
— Вот! — Пустельга бросил пакет на стол. — Документы, которыми Рыскуль шантажировал эту девушку. Ее обязательство сотрудничать он сжег…
Сергей как мог пересказал всю эту историю, начиная с того момента, когда они с Михаилом расстались в фойе. Ахилло слушал не перебивая и наконец вздохнул:
— Что же вы наделали, Сергей! Господи, что же вы наделали!
— Но почему? Вот документы! Честно говоря. Пустельга ожидал от Михаила несколько иной реакции. Тот, очевидно, понял.
— Сергей, вы же ничего не знаете! Этот Волков… с ним нельзя иметь никаких дел! Он хуже Рыскуля, хуже всех! Теперь он знает все о вас, о Вере Лапиной… Теперь вы у него в долгу…
— Не понимаю! — Сергей начал понемногу сердиться. — Он помог нам! Что в этом плохого? — Но на душе уже стало неспокойно.
— Нельзя изгонять бесов силою Вельзевула, князя бесовского… Это не получалось даже, у Христа. Я ничего не могу рассказать вам, Сергей. Хорошо, если бы вы мне поверили сразу. Боюсь, теперь поздно: от вас уже не отстанут…
— Документы… Вы сами ей отдадите? — Пустельга поспешил перевести разговор на другое. Похоже, Михаил реагировал слишком уж неадекватно.
— А? Хорошо, передам… Надо посоветовать ей уехать… Хотя нет, поздно… Скажите, он вам больше ничего не говорил? Никуда не приглашал?
~ Да нет же! — удивился Сергей. — Почему вы так против него настроены? Вы что, хорошо его знаете?
— Хорошо? — грустно улыбнулся Ахилло. — Сегодня я видел его второй раз в жизни. Честно говоря, мне бы хватило и одного… Но боюсь, последует и третий…
7. КНИГА УЧИТЕЛЯ
Юрий долго не понимал, зачем им с Терапевтом, знавшим друг друга уже более пятнадцати лет, требуются псевдонимы. Впрочем, он не сразу понял и другое: Терапевт, бывший военный врач, чудом уцелевший во время чисток и высылок, действует не один. О группе Орловский узнал где-то через год после того, как начал писать книгу…
Идея зрела давно. Вначале он не делился ею ни с кем: уже в начале тридцатых о подобном могли беседовать лишь умалишенные. Но затем совершенно случайно к нему попала папка с материалами, и Юрий решил, что он все же попробует. С Терапевтом он решил посоветоваться по самой простой причине: больше в Столице ему советоваться было не с кем.
Терапевт, казалось, не удивился, но вовсе не обрадовался этому замыслу. Спокойно, трезво, будто беседуя с коллегой на консилиуме у постели тяжелобольного, он обрисовал возможные трудности — и неизбежные последствия. Орловскому будут нужны материалы, папка, попавшая к нему, лишь начало. Книгу надо будет переправить за границу — но переправить так, чтобы всевидящее око Большого Дома не высветило всех, кто этому поможет. А это трудно. Очень трудно сейчас, но еще труднее будет через два-три года, когда работа будет близка к завершению.
Орловскому нечего было ответить. Связей с закордоном у него не было. Доступа к информации — тоже. Было желание — и смутная надежда…
Они встретились с Терапевтом через несколько дней, и тот внезапно сообщил, что, может быть, сможет помочь. Но Юрий должен быть осторожен — очень осторожен, иначе опасность будет грозить не только ему и бывшему военному врачу. Это был намек — но тогда Юрий решил не расспрашивать.
Только когда первые главы были уже закончены и Терапевт стал передавать Орловскому новые материалы, они поговорили всерьез. Всплыло имя Флавия неизвестного друга, который достаточно влиятелен, чтобы доставать подобные документы. И достаточно силен, чтобы защитить — в случае беды.
Тогда-то он и стал Орфеем. Терапевт пояснил, что его, Юрия, надо как-то называть в разговорах с тем же Флавием. Так же, как и сам Флавий называет своего неведомого друга и помощника Марком…
— Вы будете Орфеем, Юрий. — Терапевт усмехнулся, и Орловский было решил, что тот шутит. Сам Юрий предпочел бы что-либо более банальное: Сидоров или Петров, но уж во всяком случае не Орфей. Вот уж с кем у него нет ни малейшего сходства, так это с легендарным певцом…
В ответ на его возражения Терапевт покачал головой:
— Вы забыли мифологию, Юрий. Вспомните, разве Орфей знаменит пением?
Тогда Орловский немного смутился. Он уже не первый год занимался дхарами, и образы Фроата Мхага и Гхела Гаэри вытеснили знакомых с детства героев Греции.
— Пение — это придумали уже потом, веке в пятом. — Терапевт бросил чуть ироничный взгляд на Орловского и терпеливо пояснил: — Тогда, в век классики, многое начали эстетизировать. Орфей стал просто рапсодом. Заодно выдумали и Эвридику — на радость оперным либреттистам будущих веков. А действительность была проще — и страшнее. Вспомните, Юрий, веке в девятом-восьмом в Греции началась психическая эпидемия…
— Вакханалии! — вспомнил наконец Юрий. — Люди сходили с ума, убивали друг друга, превращались в зверей…
— Да… Надежды не было — кровью такое не погасить. И тут появился Орфей. Мы не знаем, что он сделал, но очевидно одно: он не применял насилия, но сумел усмирить безумие — без крови. Вот это и запомнили, а остальное — уже выдумки… Вам предстоит сделать то же… И может, — тут Терапевт на мгновение умолк, — может, вам тоже предстоит спуститься в ад…
Юрий больше не спорил. Он лишь поинтересовался, отчего Терапевт стал именно Терапевтом, ведь по образованию он хирург. Но его друг лишь улыбнулся, предложив догадаться самому. Вскоре Юрий вспомнил: в первые века существовала секта «терапевтов» — наиболее истовых и наиболее стойких…
Итак, он знал троих: Терапевта, Флавия и Марка, но двух последних — лишь по кличкам. Про Флавия удалось услышать кое-что еще. Юрий понял, что тот, убежденный коммунист, занимавший очень крупную должность, вместе с тем был решительным противником курса Сталина. Флавий в начале тридцатых входил в группу Рютина и чудом уцелел. Теперь он продолжал то, что не успел сделать Рютин, и был не прочь, чтобы книга Орловского оказалась на Западе. Флавий был уверен, что это хоть немного, но сдержит опьяневших от крови владык, правящих бал в бывшей России…
Марк оставался полной загадкой. Юрий лишь знал, что многие материалы для его книги приходили через него и что этот неизвестный Друг Флавия чуть ли не больший враг коммунистов, чем он сам, Орловский…
Итак, он знал троих, но были еще те, кто поддерживал связь с Парижем. По отдельным намекам и оговоркам Орловский догадался, что Терапевт связан с кем-то из американского посольства. Этот «кто-то»
