Геннадьевич писал о поверье, посвященном приходу легендарного спасителя дхаров Эннор-гэгхэна — Князя Вечноживущего. Предание основывалось якобы на предсмертном откровении Гхела Храброго, обещавшего, что спаситель дхаров придет через пять веков и будет он прямым потомком Великого Фроата, носящим его имя…
Это было интересно. Родион Геннадьевич блестяще проанализировал легенду, привлекая не только известный материал об эсхатологических представлениях древности и средневековья, но и новейшие данные о «кризисных культах», в том числе о знаменитом индонезийском культе «карго»…
Орловский отложил рукопись и долго сидел за столом, истребляя свой небольшой папиросный запас. Книга получилась очень интересной. Дело не только в дхарах: данные о мифологии малоизвестного народа позволяли многое уточнить о путях развития мифов других народов. Кое-что в книге вообще было уникальным, неповторимым — жаль, учитель не смог ее издать. Жаль, что эта рукопись — такой же бесправный зэк, как и он сам. Странно, зачем эта работа, понадобилась Большому Дому? Какой-нибудь начальник решил издать ее под своим именем?
Вторую половину рукописи Юрий решил просто проглядеть. Там были систематизированы собранные за многие годы заклинания, приметы, обряды. Кое-что из этого Орловский знал: на четвертом курсе дхарского отделения читался целый спецкурс по дхарским народным обычаям…
Дни тянулись спокойно, без малейших перемен. Стриженый зэк забрал прочитанного Малышкина и нечитаного Гладкова, Орловскому разрешили купить в тюремной лавке папирос, один раз заходила комиссия, не задавшая ни единого вопроса и интересовавшаяся только санитарным состоянием камер. По- прежнему каждый день его водили на прогулки. Похолодало, и надзиратель предложил Орловскому грубый, но теплый бушлат. То и дело срывался дождь, но Юрий с наслаждением стоял на крыше, глядя в низкие серые тучи. Там не было стен…
Поворачиваясь после хлопка надзирателя, Орловский все время старался опоздать на долю секунды, чтобы успеть заметить лицо очередного соседа. Один раз невысокий худой человек с морщинистым лицом и абсолютно седыми волосами показался ему знакомым. Юрий долго вспоминал, затем понял: тот был похож на известного всей стране партийного деятеля, пропавшего в недрах Большого Дома около года назад. Правда, тот, кого Юрий помнил по газетам, не был седым, кроме того, в постановлении Верховного Суда ему была определена высшая мера. Или все эти приговоры — такая же фикция, как и лагерь, который был обещан ему. Орловскому?
И лишь одна встреча запомнилась надолго. Юрий как раз возвращался с очередной прогулки. Шел холодный осенний дождь, мелкие капли покрыли черный арестантский бушлат. Поворачиваясь по хлопку, Орловский привычно задержал взгляд. Высокий сутулый старик с большой бородой… Маленькие железные очки, тяжелая трость… Этот человек почти не изменился с тех пор, как они с Юрием в последний раз виделись. Правда, тогда Юрий был сотрудником дхарского сектора, а старик — знаменитым профессором Лавриновичем-Беком, знатоком восточных языков, который давно интересовался работой Соломатина и его коллег. Сам Лавринович-Бек специализировался на малоизученных народах Западного Тибета. В молодости он участвовал в экспедициях Козлова и вместе с ним исследовал мертвый город Харо-Хото. Последние работы профессора были посвящены бхотам — маленькому народу, обитающему где-то западнее Лхасы…
Секундная встреча заставила задуматься. Если здесь держат не только военных и бывших партийных бонз, но и этнографов, значит, пребывание Орловского в этих стенах — не случайность. Теперь Юрий окончательно понял: дело не столько в нем, сколько в самих дхарах, для изучения которых требовался специалист. После гибели Соломатина и его учеников он, по сути, оставался единственным, кто мог что-либо рассказать об этом народе. Это немного успокаивало: люди из Большого Дома, похоже, все- таки не докопались до группы Терапевта. Им нужен специалист по дхарам. Но зачем? Это было по- прежнему непонятно…
«Костя» пришел через неделю. Он был, как всегда, в превосходном настроении и даже принес кулек с конфетами «Красная», предложив начать их очередную беседу с чаепития. Беседовали о погоде, о новой премьере во МХАТе, где поставил свою очередную пьесу знаменитый Бертяев. Энкаведист, казалось, совсем забыл о рукописи. Орловский начал понемногу злиться: этот улыбчивый что, ждет его реакции? А что, если спросить самому, но о другом…
— Константин, здесь вопросы задаете только вы? «Костя» чуть не поперхнулся чаем:
— Помилуйте, Юрий Петрович! Да о чем вы? Спрашивайте, сделайте одолжение!
— Скажите, когда меня повели вместе со смертниками в эти катакомбы, вы знали об этом? Знали — и ждали, пока я сойду с ума?
«Костя» вздохнул и покачал головой:
— Но не сошли же, Юрий Петрович! Да и не со смертниками вовсе вас повели. Смертников — их далеко не возят… Правда, в этих, как вы говорите, катакомбах действительно невесело. Там, чуть дальше пройти, есть старинный пыточный каземат — представляете? А за ним ~ туда мы вообще не ходим — от греха подальше… Ну а знал ли я — знал, конечно. Так ведь не мной это придумано…
Странно, но «Костя», похоже, говорил правду. Выходит, те, кого увели в темноту, — шли не на смерть? Что же с ними делали там, в подземелье? Юрий почувствовал давний, позабытый страх. Нет, ни за что он не хотел бы шагнуть за страшный порог в сопровождении типов в темных куртках. Если там была не смерть — то, значит, что-то похуже смерти…
— Не надо душу тревожить, Юрий Петрович. — «Костя», казалось, слышал его мысли. — Живые — они о живом думают. Ждете вопроса? Про рукопись? Ну, считайте, спросил.
Орловский пожал плечами:
— Прочитал.
— Да? Ну и как? — оживился энкаведист.
— С вашей точки зрения — идеализм и поповщина, — улыбнулся Орловский. — С научной — прекрасная, умная книга. Можете передать своему начальству, что вы загубили замечательного ученого.
— Эк вы! — чуть скривился «Костя». — Ну не можете, чтоб физией не ткнуть! «С научной точки…» А вот у меня просьба будет, как раз по линии мистики. Чтоб вы не думали, будто один все понимаете.
— И что вас интересует? — спросил Юрий, радуясь, что все-таки задел этого улыбчивого за живое.
— Ну… Там глава есть — про боевые заклинания. Самая такая мистика. Так вы, Юрий Петрович, выпишите, будьте добры, эти заклинания. На отдельном листке.
— Для непобедимой и легендарной Красной Армии? — не удержался Юрий.
— Ага! — рассмеялся «Костя». — Будем супостатов крушить! Вам трех дней хватит?
Трех дней? Работы было на полчаса, но Орловский не стал спорить. Задание его удивило, а еще больше — раздосадовало. Они что, в самом деле с ним в кошки-мышки играют?
~ Да вы не удивляйтесь, Юрий Петрович, — улыбнулся «Костя». — Мало ли чем начальство интересуется! А про три дня я вам не зря сказал — вот увидите…
То, что «Костя» прав, Орловский понял сразу, как только нашел нужную главу. Она была предпоследней. Читая текст в первый раз, Юрий даже не заглянул в нее: боевые заклинания его не интересовали. Но, всмотревшись в текст, Орловский сразу же понял, что дело предстоит непростое. В отличие от прочих глав, эта была написана не по-дхарски. Это был и не русский алфавит. Вместо букв шли какие-то странные значки, похожие на разлапистых крупных муравьев…
Понадобилось несколько минут, прежде чем Юрий наконец-таки сообразил. Это все-таки дхарский, но записанный не современным алфавитом, и даже не суржиком начала века. Текст был на «фроати»…
Это была одна из загадок. Предания говорили о том, что Фроат Великий изобрел письменность, получившую название по его имени. Именно этой письменностью были написаны исчезнувшие дхарские летописи. Именно на «фроати», как рассказывали, был записан «Гэгхэну-цорху». Но книги не уцелели, и «фроати» остался легендой — как и древняя письменность, о которой столько спорили.
Правда, сами знаки «фроати» уцелели. Их хранили жрецы-дхармэ, и Родион Геннадьевич хорошо знал этот алфавит. Правда, и по этому вопросу они с Юрием спорили. Орловский сомневался в древности «фроати». Он допускал, что алфавит возник не ранее XVIII века на основе монгольского, с которым
