зря…
— Доктор, я дам вам совет… Ничего не пишите о крови. Пусть причиной смерти будет обыкновенный удар ножом. Вы меня поняли?
— Советы вашего учреждения обычно принято исполнять в точности?
— Да, принято. Арнольд Феодосиевич, возможно, мой совет спасет вам жизнь.
Врач не ответил, а затем так же молча пошел обратно, в свой кабинет. Сергей еще раз оглянулся на укрытую белым фигуру и быстро зашагал следом… Договорились, что Пустельга будет звонить эксперту домой. Арнольд Феодосиевич обещал сообщить первые результаты к завтрашнему вечеру.
Возвращаться в Большой Дом не тянуло. Он не знал, что делать, — может быть, впервые за все годы службы в органах. Его версия, продуманная, логичная, разлеталась в прах. Вера не могла быть у него вчера: девушка умерла неделю назад. Значит, кто-то очень похожий, со шрамом на шее, выдал себя за Лапину. Таким было единственное подходящее объяснение, но Пустельга знал, что это неправда. Он не мог ошибиться: на столе в морге лежала та, что еще вчера целовала его ледяными губами… Бред, бред…
Пустельга поднялся вверх по Горького, прошел мимо Главной Крепости и свернул на набережную. Погода вновь испортилась, то и дело срывался мелкий холодный дождь, вода в реке казалась свинцовой. Стало зябко, Сергей поднял повыше воротник и медленно двинулся по пустынной в этот непогожий день набережной.
Его все-таки взяли за горло. Те, кто готовил операцию, оказались хитрее и талантливее, чем думалось. Очевидно, дальше будет так: вахтер, а то и милиционер, дежуривший у подъезда, подтвердит, что девушка приходила к нему. Затем ключ и, конечно, отпечатки пальцев в квартире. В первый раз Вера была у него шесть дней назад ~ значит, он мог быть последним, кто видел ее живой, по версии следствия. Правда, оставался ее вчерашний визит, но тут Сергею просто не поверят. Она мертва, она бывала у него, он держал в руке компрометирующие ее документы — фактов было даже больше, чем нужно…
Оставалось одно: расследовать проклятое дело самому и до конца. У него было то, чего не знало следствие, — рассказ самой Лапиной, краснолицый Волков, избивающий Рыскуля, и данные экспертизы. Кровь! Тут что-то было! В вампиров Сергей не верил, зато слыхал о лихих опытах, которые ставили некоторые врачи. В свое время, экспериментируя с кровью, погиб Александр Богданов — один из основателей партии, о котором Пустельге немало рассказывали еще в Харькове. В Ташкенте он сам имел отношение к расследованию жуткого случая с безумным врачом-экспериментатором, пытавшимся воскресить тело умершего много лет назад сына. Врача сочли сумасшедшим, тем более что он тоже таинственно погиб во время эксперимента, но Сергей лично допрашивал арестованного по этому делу знаменитого хирурга Войно-Ясенецкого, который был не только великим врачом, но и носил мантию епископа Ташкентского. Врач-епископ хмурил густые брови, молчал, а затем неожиданно произнес: «Антихристы… Гражданин следователь, это антихристы…» Дать свое заключение по найденным у погибшего врача бумагам Войно-Ясенецкий отказался. Его сослали, но Сергей навсегда запомнил странные слова епископа Ташкентского…
Порезы совпадали. Зачем они? Чтобы ввести яд? Иного объяснения не было. Пустельга поежился: пальто грело плохо, вдобавок еще и это!.. Выходит, его хотят убрать? Ведь убрали же Айзенберга! Майор тоже узнал что-то важное и бомба разнесла в клочья всю группу. Правда, уцелел Прохор, Ахилло же заблаговременно укатил в санаторий. Давние подозрения вновь ожили: нельзя верить никому! Ужасно, но иначе можно не дожить даже до завтра… А что, если он все же вышел на «Вандею»? Что он знает о Волкове, об Иванове? Группа Осназа «Подольск» — но никто не слыхал о такой! Товарищ «Псевдоним»? Но разве Иванов предъявил какие-то доказательства? Этот любитель ночи связан с Ежовым — но предшественник Ежова был в заговоре с самим Троцким!
Могло ли быть такое? Идея была дикой, безумнее выдуманного Михаилом «секретного» подъезда, зато все объясняла, даже страх орденоносца Ахилло перед краснолицым! Тогда… Тогда что ему делать? Наблюдать, как Прохор приклеивает пуговицы к карте? Даже если он прав — и особенно, если прав, его сомнут, уничтожат, раздавят!
Спокойно, старший лейтенант, спокойно… Здесь не Ташкент — это Столица, ошибаться нельзя… Надо ухватиться за что-то реальное. Гибель Лапиной это была реальность, значит, требовалось узнать правду. И он ее узнает…
Сергей медленно шел, бездумно глядя на мокрый, покрытый опавшей листвой асфальт. Впереди негромко прозвучали шаги — кто-то шел навстречу. Странно, кому еще понадобилось гулять по холодной осенней набережной?
На женщине не было ни шляпы, ни косынки, воротник дорогого темного пальто поднят, как и у Сергея, но смотрела она не вниз, а в сторону — на мрачную, покрытую мелкой рябью воду. Он бы и не узнал ее, если б не случайный поворот головы…
— Виктория Николаевна?
Она не узнавала, в темных глазах были лишь недоумение и усталость.
— Извините, я не помню…
Сергею стало совсем плохо. Лучше бы он просто прошел мимо!
— Я Сергей… Сергей Пустельга… Мы с вами на спектакле…
— А, вы друг Михаила? Здравствуйте, Сергей… Простите, как полностью?
— Не надо полностью… Просто Сергей. Я вам помешал?
На лице промелькнула улыбка — слабая, неуверенная.
— Нет… Я рада встретить кого-нибудь в такой день. Странно лишь, что мы встретились именно здесь.
Следовало спросить «почему?», но Пустельга не решился. И действительно, кого будет носить в такую погоду по набережной?
— Я сегодня плохая собеседница, — Виктория Николаевна оглянулась назад, затем вновь перевела взгляд на темную воду. — Как пусто… Извините, Сергей, я испорчу вам настроение…
— Нет, ни в коем случае! — Пустельга почему-то обрадовался. — Честное слово, это невозможно!
— Вам так хорошо? — голос был резким — Сергей даже отшатнулся. — Впрочем, я говорю глупости… Вам тоже, вижу, не по себе…
— Служебные неприятности! — охотно откликнулся Пустельга. — Ерунда, Виктория Николаевна! Можно… я провожу вас?
Женщина пожала плечами. Это можно было принять за приглашение, и Сергей повернул обратно, стараясь идти так, чтобы хоть немного прикрыть ее от порывов ветра с реки. Виктория Николаевна шла быстро, ему даже пришлось ускорить шаг.
— Вы говорите, служебные неприятности? — Вопрос был неожиданным, ведь Сергею казалось, что она не обратила внимания на его слова. — Знаете, в вашем учреждении служебные неприятности, наверно, хуже личных.
Тон был настолько ясен, что Пустельга только вздохнул:
— Вы так не любите НКВД?
— Не люблю. Вас это удивляет? Или вам странно, что я говорю это вслух?
Первое действительно не удивило, а вот второе, пожалуй, да…
— Что ж, если хотите, можете на меня донести. Какая это статья, 58-10? Он отшатнулся.
— Виктория Николаевна! За что?
Она остановилась, взглянула ему в лицо, затем медленно провела рукой по лбу, поправляя мокрые волосы:
— Господи, что я говорю!.. Сергей, Сережа… если можете, извините… Мне… наверно, мне нельзя сейчас разговаривать с людьми…
— Я не обиделся… — Обида действительно исчезла, остались лишь растерянность и внезапная горечь. Он хотел спросить: «У вас что-то случилось?» — но сдержался: это и так очевидно.
Они пошли медленнее. Виктория Николаевна молчала, затем внезапно усмехнулась:
— Своя беда кажется всегда страшнее… Если бы мы могли помочь друг другу… Но так бывает только на сцене: двое встречаются на набережной, и происходит чудо… Извините, я опять говорю что-то глупое… Сергей, вы сильно сутулитесь…
