- Каждую ночь она выручала... десять динаров. Выходит пятьсот.
- Ах, бедняжка! - пожалел ее судья.- Разве можно,- грозно обратился он к Омару,- так обижать несчастных женщин? Они, хоть и женщины, все-таки тоже божьи создания.
Омара будто дубиной по голове хватили,- той самой дубиной, которой вчера он пугал старика, пришедшего с кляузой. Он ничего не понимал. Нелепость обвинения вломилась в математически четкий строй его мыслей, точно камень, скатившийся с горы в круг мирно беседовавших в саду ученых. Вся логика рушилась.
И, растерявшись, он только беззвучно шевелил губами.
- Что скажешь, ответчик? - высокомерно вопросил судья.
'Ответчик!' Вот как. Не совершив никакого преступления, ты очень легко, по чьему-то навету, можешь с ходу угодить в ответчики. Это дурацкое слово взбесило Омара - и вместе с яростью к нему вернулась способность соображать.
- Я не знаю никакой Сорейи,- сказал он мрачно.
- Как не знаешь?- взвизгнула Айше.- Вот она.- Старуха сорвала чадру с соседки, и Омар узнал... Ферузэ. Потрясенный, он впился в ее глаза, надеясь увидеть в них хоть намек на стыд, сожаление. Нет! В них он увидел укор. Укор ему, Омару, и сознание непоколебимой ее правоты.
- Это не Сорейя,- пробормотал он в замешательстве.- Это Ферузэ.
- Какая Ферузэ! Все знают: она Сорейя. Не так ли, девушки?
Ряд серых сов в чадрах заурчал:
- Ур... Сур... я...
- Ну, пусть Сорейя,- вздохнул Омар.- Все равно я ее не уводил. Она сама ко мне явилась.
- Где это видано,- возмутился судья Хусайн нбн Али ибн Микаль,- чтобы девица в шестнадцать лет сама явилась к пожилому одинокому мужчине?
Будто речь шла о честной и скромной крестьянской девушке, а не распутной девке из ночного заведения. Это суд или кукольное представление?
- Явилась.
- Нет, он ее увел! - вскричала старуха Айше.- У меня есть свидетели. Вот, пять моих девушек видели, как он схватил ее в переулке и затащил к себе во двор. Не верите им, спросите мужчин. Вот Абубекр, мой сторож и дворник. Вот Валид, мой сосед, башмачник. И тут же Исхак, водонос. И Масуд, погонщик ослов. Все люди почтенные, уважаемые в нашем квартале. Они не соврут.
- Вы тоже видели, мусульмане, как сей злоумышленник силой увел к себе девицу Сорейю?
- Да, да! - загалдели дружно свидетели.- Чуть руку ей, бедняжке, не вывихнул.
- Слышишь, злодей? Здесь четверо мужчин и шесть женщин, если не считать пострадавшей...
- Ее и нельзя считать женщиной,- зло заметил Омар.- Это аллах знает что.
- Молчать! Показания двух женщин приравниваются, по нашему исламскому закону, к показанию одного мужчины. Значит, против тебя семь свидетелей. Столько же, сколько в небе планет,- блеснул он кстати глубиной своих знаний.
- Столько же, сколько смертных грехов,- поправил его Омар.
- Молчать! У тебя есть свидетели?
- Нет,- вздохнул Омар.- Я сам свидетель.
- Ты - ответчик. Ты должен,- веско произнес судья,- возместить истице убыток, который она понесла, лишившись, по твоей вине, на пятьдесят дней своей лучшей, самой добычливой работницы.
- Работница. - хмыкнул Омар.
- Оставь свои дурацкие ухмылки! Здесь не кабак.
- И жаль. Я бы сейчас с превеликим удовольствием хлебнул хорошего вина.
- Ячменной водки,- уязвила его Ферузэ-Сорейя.
- Вернусь домой,- усмехнулся Омар,- непременно выпью. Ячменная водка пророком не запрещена.
- Да? - вскинул брови судья. И опустил блудливые очи, как бы сказав: 'Учту'.- Тихо! Суд постановляет: житель Нишапура Абуль-Фатх Омар, сын Ибрахима, по прозвищу Хайям, что значит Палаточник, обязан не позже, чем завтра утром, уплатить жительнице того же города почтенной Айше...
- А у нее есть прозвище? - полюбопытствовал Омар.- Если нет, могу подсказать. На языке вертится.
- Тихо! Уплатить под расписку долг в размере пятьсот золотых динаров...
- Несправедливо! - вскричал Омар.- Старуха Айше со всем своим заведением не стоит и ста динаров.
- Тихо! Пятьсот золотых...
- Где я их возьму?!
- В противном случае,- важно изрек судья,- у ответчика будет изъят его дом.
А-а! Теперь-то Омару все стало понятно. Все подстроено. Против кого, как говорится, бог, против того и люди. Им нужен его дом, этим мошенникам? Его добротный, просторный дом с обширным двором и садом. Они знают: никто не заступится за опального поэта, его можно ограбить, ничем не рискуя.
Ну, что ж. И это мы стерпим - как-нибудь.
***
- Ах-ха-ха! - тягуче зевал купец Музафар, только что вставший ото сна.
- Эх-хе-хе!- уныло кряхтел Музафар, поглядывая сквозь алебастровую решетку окна на свой большой уютный двор, выложенный каменными плитами, с каменным просторным водоемом. На отсыревших плитах и неподвижной воде грудами скапливались осенние желтые листья. Может быть, ему виделись
