на дорогу, ведущую в Нью-Сити. Многие автомобили обгоняли ее. Когда она проехала почти тридцать миль, она съехала на обочину, выключила двигатель и еще раз убедилась, что задние фары горят. Бабушка не говорила ни слова и, наверное, задремала. Квини откинулась назад, чтобы немного успокоиться. Они снова встрепенулись, когда дикий рев сирен наполнил ночную прерию и пожарные машины со стороны Нью-Сити пронеслись мимо спорткабриолета к поселку агентуры. Проследовали грузовики, наполненные людьми, мотыгами, лопатами, противодымными масками; это были отряды по борьбе с лесными пожарами, теперь их пришлось послать в прерию. Сирены, понемногу замиравшие вдали, были надеждой для Квини. Наверное, огонь можно остановить прежде, чем Стоунхорн погибнет в нем вместе с лошадьми.
Шло время.
Квини прислонилась к плечу бабушки; они впали в полудремоту и снова пришли в себя, когда уже заалел горизонт и высветились на краю неба тучки. Пожарная машина взвыла позади кабриолета и просвистела мимо, обратно на Нью-Сити. Значит, главная опасность позади. Квини вскочила.
— Будем возвращаться?
— Да.
Со скоростью не более чем сорок миль ехала Квини снова в поселок агентуры. Огней в окнах уже не было. Все небо затянуло серым, упали первые капли дождя. Квини не остановилась в агентуре, не повернула на дорогу, которая вела к дому, а поехала к одному из выкрашенных светло-желтой краской домов среди новых построек для индейских семей. Заглянув в окно, она поняла, что семья, которая в нем жила, уже поднялась или, может быть, даже они совсем не ложились. Бабушка осталась сидеть в автомобиле, а Квини постучала в дверь дома и вошла.
Маленькая квартирка содержалась очень чисто. Седая индеанка, наверное лет пятидесяти, высокого роста, с гордой осанкой, вышла навстречу молодой женщине.
— Тачина!
Молодая женщина села на кушетку, на которой ночью, конечно, спали.
— Простите, что я пришла без предупреждения, — сказала она, и горло у нее сжалось так, что она стала запинаться. — Я не знаю, что мне делать.
— Вы погорели?
— Я не знаю.
— А ваши лошади?
— Я не знаю.
— Где твой муж?
— Я не знаю. Он остался там… а я… в это время мы… я, моя бабушка и я… мы на автомобиле… мы уехали… — Губы у Квини задрожали, она закрыла лицо руками и зарыдала.
Женщина ждала. Она не утешала. Не проявляла она и нетерпения. Она совершенно спокойно сидела, пока Квини не отняла руки и не глянула на нее большими заплаканными глазами.
— Что с тобой? — спросила большая седая женщина, теперь на языке их племени. — Почему же ты не едешь домой? В вашей долине огонь, должно быть, остановлен.
Квини не то икнула, не то всхлипнула. Она вытерла мокрое лицо, и было видно, что она и стыдилась, и в то же время была в полном отчаянии.
— Итак, что же, Тачина? Скажи мне, что? Я ведь твоя старая учительница.
Молодая женщина кивнула:
— Миссис Холленд, я… Как же мне сдать на бакалавра? Я должна это сделать. Но я не могу в художественную школу… это слишком далеко. Это невозможно.
Пальцы Квини нервно подрагивали.
Женщина покачала головой.
— И это нужно решить сейчас, после ночного пожара, когда ты еще не знаешь, жив ли твой муж? Что же произошло, Тачина?
— — Миссис Холленд, муж у меня — строгий человек, и я не могу сегодня явиться домой, если я не скажу, где и когда я сдам на бакалавра…
Женщина улыбалась, в то же время качая головой.
— Тачина, твой Кинг — такой взбалмошный мальчишка! Теперь и ты стала настоящим Кингом, такой же взбалмошной, и хочешь, чтобы твоя старая учительница после ночного пожара и не позавтракав сказала, где можно сдать на бакалавра.
Квини снова кивнула, даже не улыбнувшись женщине за ее участие:
— Я должна это знать, иначе я не могу вернуться домой.
— Джо не убьет же тебя на пороге…
Уголки рта Квини сжались.
Женщина перестала улыбаться.
— Тачина. я уже слышала, что ты отказываешься посещать двенадцатый класс художественной школы, и это вызвало большое волнение и сильную досаду. Ребенок не должен помешать. Ты замужем. Школа бы учла твое состояние…
— Но я не могу сейчас уехать.
— От этого тебя не избавит никто. Эйви даже сам пожалел, что дал тебе эту справку, — может быть его из-за этого переведут. Школа — это обязанность. Ты из-за мужа хочешь остаться дома?
— Он меня гонит в школу!
— Ну? Тогда все в порядке.
— Нет. Я не поеду.
— Тачина! Что за фантазии! Отправляйся! Иначе миссис Билкинс отправит тебя с полицией.
— Черт возьми! Она, наверное, думает, что я стану там рисовать? Я не сделаю ни одного штриха… или буду просто разводить пачкотню…
— Тачина!
Молодая женщина развела руками.
— Как бы мне это объяснить?
— Попытайся.
— Я должна остаться со своим мужем Он болен. Если он останется один, он уже никогда не поправится…
— Ему надо идти в госпиталь. Там они могут сделать для него больше, чем ты.
Квини вскочила с кушетки и закричала, но совсем тихо, хриплым шепотом:
— Миссис Холленд! Вы же ничего не знаете, ничего! А я знаю, хотя мне этого никто толком не объяснил. Раньше мы говорили «пытка»и «яд», теперь они говорят «новейшие методы»и «врачебное искусство», и они вводили ему свой яд. И сейчас он у меня… да, сейчас он у меня такой, каким они его выпустили. Он погибает, и он сделает что-нибудь ужасное, как только я уеду. Если еще не сделал, если не сделал… он не хочет больше жить, а индеец, который не хочет жить, умирает. Но я не хочу оставить его умирать, а он требует от меня сдавать на бакалавра, и я должна это сделать, но я не могу от него уйти. И если я сейчас вернусь домой, я должна знать… И меня не надо призывать к благоразумию, говорить мне о госпитале, о школе, потому что это бессмысленно и потому что я ничего этого и слышать не хочу. Я вот пришла к вам… и если вы мне не поможете…
Женщина побледнела.
— Тачина, прошу тебя, успокойся; это же так просто. Только я еще все точно не знаю. Это очень просто. Ты пойдешь в другую школу, ты сдашь на бакалавра у нас, здесь. В обычной школе. По всем теоретическим предметам. Экзамены по изобразительному искусству ты сдашь потом, позднее; это все как-нибудь образуется. Вся школа обрадуется, что ты снова у нас.
Квини потребовалось некоторое время, чтобы уяснить себе все это.
— Миссис Холленд! А если она пришлет полицию?
— Она ничего не сделает. Ты знаешь, я уже два года директор. Отправляйся к себе, Тачина, тебе нельзя вредить своему ребенку!
По лицу молодой женщины медленно потекли слезы.
— Я дам тебе чаю, Тачина. Я позову твою бабушку сюда, и вы вместе попьете здесь чаю. Тем временем я сбегаю и соберу подписи.
