много лет упорно бороться, пока ему, хочешь не хочешь, пришлось дать согласие, чтобы я училась в художественной школе. Он бы с удовольствием меня спрятал, но это теперь совсем не так просто, как когда-то. И вот я научилась рисовать, это моя страсть, но это не такая работа, как другие. Я не могу целые дни рисовать, так как мне надо теперь каждый день кормить этих белых кроликов. Я не могу просто целыми днями мечтать. Я уже нарисовала три хорошие картины, которые продала: «Щит», «Руки»и «Черный бык». Теперь миссис Холи хочет иметь картину об укрощенном Браме33, но черный бык опускает рога против нее, ты понимаешь? Я же не могу это нарисовать. Я не продаю самое себя. Этого я не делаю.
Квини смотрела прямо перед собой, однако она чувствовала, как ее муж сбоку на нее смотрит.
— Ну, продолжай, продолжай.
— Тогда я, значит, не смогу мечтать и уж совсем не смогу по заказу. Я должна раскрыться сама собой, и в меня должно войти что-то, на что я смогу опереться… что-то закономерное, со своим внутренним законом, не с таким, что создают люди, и им можно вертеть как хочешь — с законом прерии. Я не могу его найти нигде, кроме как у наших отцов. Мне надо еще раз начать с начала. С самого начала. Я буду изучать наши старые типи и наши звезды, которые с четырьмя, с пятью и с восемью концами. Я знаю их старые тайны, четыре ветра, с четырех сторон света, утро и свет и восемь ветров. Я должна также постичь новые тайны наших звезд, их форму и место; белые люди говорят о геометрии, но это, как я понимаю, только внешнее. Я хочу свести это вместе. В этом я раскроюсь, ведь в этом есть тайна независимо от меня и также закон. Я попытаюсь это сделать. Горшечная работа тоже поможет мне в этом продвинуться. Одну из своих попыток я дам потом миссис Холи для ее стены или для гардины. Я нарисую, конечно, не кроликов и не собачек прерий. Это была просто шутка. Что ты скажешь об этом?
— Ты, видно, думаешь, что я при моем «совершенно неудовлетворительном школьном образовании» что-нибудь понимаю в искусстве?
— Ты должен ответить мне не как ученик средней школы, Инеа-хе-юкан, ведь все, что ты можешь сказать мне в этом случае, я знаю сама. Отвечай мне как индеец.
— Ты хорошо сказала, Тачина.
— Ну давай же, тогда я сегодня же примусь за рисунок, а завтра нам надо в поселок, в драгстори34 и купить краски и бумагу. У меня уже мало. Я думаю, если миссис Холи образец захочет перенести на материю, она ее мне сама даст. Технику я изучила.
— Что это ты заговорила о миссис Холи?
— Я была у нее на ленче, когда ждала суперинтендента, чтобы справиться о тебе.
Стоунхорн, казалось, что-то стряхнул с себя.
— Может быть, я даже через миссис Холленд смогу получить заказ для школьной столовой, для спортивного или для актового зала. Я как-нибудь спрошу. Я хочу не только учиться в школе, я хочу еще и работать, и нам нужны деньги на Пегого.
— И для собственного колодца.
— Стоунхорн, вот еще что выдумал! Мы и свой собственный колодец! — Квини улыбнулась, слезы выступили у нее на глазах, она готова была расплакаться от радости за вновь пробудившуюся в муже волю к жизни.
Оба пошли обратно в дом, и, так как Квини без стола не могла работать, Стоунхорн начал с того, что прежде всего снова изготовил его. Закончив эту работу, он совершенно выдохся и бросился на кровать. Он моментально заснул.
Через несколько часов он проснулся. С печки распространяла аппетитный запах телячья нога. Джо и Квини с удовольствием поели. Пока Квини убирала со стола, Джо подошел к двери и прислушался. Квини тоже услышала в тишине ночной прерии гудение хорошего мотора на шоссе со стороны агентуры. Стоунхорн надел на себя поверх куртки пистолет. Квини не отважилась ничего сказать, она не отважилась даже вздохнуть. Она только думала: Вакантанка или бог, или как там еще тебя назвать… вели им там, внизу, проехать мимо… я отблагодарю тебя, как ты того потребуешь.
Однако автомобиль свернул на боковую дорогу и, закачавшись на ставших скользкими колеях, полез наверх. Тучи закрывали звезды, и беспрестанно моросило. Фары доставали сквозь пелену дождя, через луг до дома.
Стоунхорн приотворил дверь и остался стоять за ней.
Автомобиль неподалеку остановился, кто-то повозился около него, раздался голос:
— Хэлло!
— Это же опять Эйви, — сказал Стоунхорн жене, — но на другом автомобиле.
Квини дернулась, словно бы порываясь выбежать наружу, Джо призвал ее взглядом остановиться и вышел сам.
Он встретил врача, который стоял в дождевике у машины. Мотор не был выключен. В загоне топтались лошади.
— Один из вас должен мне помочь, Гарольд или вы. Мы не знаем, что произошло во время пожара с Элизой Бигхорн и ее тремя детьми. Вертолет пытался безрезультатно…
— Вы можете заставить полицию заняться этим. Тогда они хоть раз сделают что-то полезное.
— Джо! Я сегодня утром просил патронажную сестру об этом позаботиться. Но она ездит на автомобиле, а куда автомобиль проехать не может, там нет и медицинской службы. Даже если это Марго. Завтра до обеда у меня три операции. А я еще, черт побери, ночью тут путаюсь; это не дает мне покоя. Старший мальчик — эпилептик, вы знаете об этом.
— Вам нужна лошадь? Кобылу я могу дать.
— Вдвоем было бы лучше. Я сомневаюсь, что ночью найду этот дом.
— Я поеду с вами. Надо ведь аптеку и тому подобное в сумы взять?
Эйви достал сумку и ящик из автомобиля и дал их Стоунхорну, который собирался седлать лошадей. Эйви выключил двигатель.
Он, конечно, заметил, что в доме теперь загорелась свеча, но, так как Джо его не приглашал, он не пошел внутрь.
Кинг быстро взвалил на лошадей седла и вывел из загона Пегого и кобылу. Мокрые шкуры их пахли. Он со своей негнущейся поясницей взлетел в седло не так легко, как раньше, но все же легче, чем Эйви. Он крикнул Квини, что возвратится не ранее утра, и понукнул Пегого. Кобыла побежала за ним. Путь шел вниз, кусок по шоссе в долине, а потом по правую руку без дороги через поле. Эйви вспотел, и дождевая сырость проникала сквозь его одежду. Стоунхорн как ведущий задал убийственный темп. Где позволяла местность, он шел в ночной темноте галопом. Он заставил карабкаться вверх по крутому склону: при переходе через горную седловину, когда двигались то вверх, то вниз и лошади перепрыгивали поваленные деревья, Эйви вывалился из седла. Стоунхорн ждал на своем Пегом, пока врач снова не вскарабкается на кобылу. Путь вниз проходил мимо сосен, среди их ветвей, по корням. Эйви крепко держался за луку седла. Поводом он почти не пользовался: кобыла сама выбирала дорогу, следуя за жеребцом. Мокрые ветки сосен хлестали всадников, кололи лицо.
По другую сторону высоты местность пострадала от огня. Покрытая пеплом земля была мокрая и не пылила. Но ландшафт почти не изменился, потому что ночь и тучи все равно стерли все краски, и только немногие группы деревьев давали понять, как бушевал огонь. Стоунхорн, кажется, ни на миг не сомневался в направлении.
После трехчасовой скачки Эйви слабым голосом крикнул:
— Хэлло!
— Что такое?
— Еще далеко?
— Совсем рядом.
Стоунхорн предоставил Пегому свободу, так что он мог бежать как хотел, и это было быстро. Жеребец фыркал.
Но Джо не обманул Эйви. Через десять минут он остановился.
— Здесь… было…
Не слишком много смог увидеть тут Эйви. Он достал сильный карманный фонарь и посветил. На земле лежали обугленные остатки хижины и два обугленных ствола дерева, один из которых, несмотря на
