— Ничего! Неужели твой изощренный ум докопался до этого сам, а, Глор?
Последний явно не любил математику и даже не пытался соврать.
— Это он предложил. — кивнул он на Рона.
— Да ну? И что же это за юный талант? Вас, кажется, зовут Ронис, юноша?
— Рон.
— Милости пошу завтра ко мне. Или ты будешь в самой младшей группе? — не дождавшись ответа, Ильзар продолжал: — Во всяком случае, зайди ко мне вечером, я скажу Планту, что сам тебя протестирую.
— Хорошо. — Рон оглянулся на Глора и неуверенно добавил: — Мой господин.
Ильзар кивнул и отошел.
Следующим уроком была наука жизни, но Рон, запутавшись в незнакомых словах на твентри, заскучал и чуть не уснул.
На этот раз за трапезой не было никаких объявлений. «Кормят так же вкусно, как и дома. Хотя, и не так, как во дворце!» — подумал Рон.
После обеда Глор повел его к хозяйке. Ею оказалась молодая женщина, светловолосая, с милой ямочкой на подбородке. Рон знал от Глора, что она — жена одного из учителей, художника Нелькоса. Звали ее Калима. Рона очаровала ее улыбка. Несмотря на ее кажущуюся беззаботность, чувствовалось, что она твердо ведет хозяйство и легко управляется с двумя сотнями мальчишек.
— Ну что ж, дружок. Росту ты небольшого, что-нибудь тебе да подберем. — певучим голосом сказал Калима и повела Рона в кладовую.
«Что-нибудь» состояло из форменных брюк, рубашки и безрукавки, мягких мокасин для дома и сапог для улицы, а так же меховой куртки с капюшоном. С собой ему дали вторую смену и праздничный наряд — белые брюки и тунику.
Когда мальчики вернулись в комнату Рона, там уже никого не было.
— Вообще-то у меня после обеда музыка, но меня пока от нее освободили, чтобы я мог заниматься с тобой. — снисходительно сказал Глор. — Нам надо выяснить, как хорошо ты знаешь твентри и эдорский.
— Эдорский я знаю. Я несколько месяцев был подмастерьем у Коннета в Трис-Броке.
— Подмастерья не говорят о высоких вещах. — важно заметил Глор, и Рон, вспомнив Хока, вынужден был с ним согласиться.
Три часа они занимались языками, и выяснилось, что Рон знает их не так плохо, как надеялся Глор. От природы отнюдь не полиглот, Рон однако, и в мастерской, и на эдорском корабле под давлением обстоятельств или от нечего делать проявил старание и освоил чужие наречия. Глор был придирчив, но Рон не слишком придавал этому значения, так как не принимал его всерьез. Но все-таки радовался, что выучил языки раньше, и теперь ему не придется долго общаться с этим типом. Под конец урока Рон спросил:
— А что будет, если я не захочу учиться?
— Не захочешь? Это как? Впрочем, тебя никто и не заставляет. Если к двенадцати годам ни один цех не захочет взять тебя в ученики, то начнут посылать работать в поле. А если и к четырнадцати ничему не научишься, то дадут какой-нибудь надел в медвежьем углу, или станешь арендатором. Скукотища!
— А-а, — протянул Рон. Выбора, похоже, действительно не было. Ему никогда не нравилось возиться в огороде.
После ужина Глор отвел своего подопечного к Ильзару. Учитель жил в очень удобной, не лишенной изящества квартире вместе с женой и дочкой. Во всем чувствовалась рука молодой симпатичной хозяйки. Квартира состояла из трех комнат, а в кабинете, кроме стола и шкафов стояли несколько мягких кресел и диван. Ильзар усадил Рона на него, а сам сел напротив, удобно раскинувшись в кресле и положив ногу на ногу. В ходе беседы он пил кофе, принесенный женой, но Рону не предложил.
Ильзар явно предпочитал не тратить лишней бумаги. Он пытался выяснить, насколько свободно Рон сможет изложить свои знания без подготовки. Рон был спокоен, так как справедливо считал, что эти люди от него пока ничего не могут требовать, а, значит, бранить его не за что. Однако, мальчик никак не мог понять, доволен ли Ильзар его ответами. Правда иногда он говорил: « Ага!», но тут же засыпал Рона новыми вопросами, время от времени отпуская язвительные остроты.
— Итак, ты толком ничего не знаешь, кроме эдорского языка и ротийского леса, — заключил учитель, прихлебывая из чашечки кофе. — Но голова у тебя, похоже, работает. И младшую группу ты совсем уж перерос, тебя надо минимум в первую. Сейчас конец года, не имеет смысла тебя куда-то определять. Так что, я тебе сейчас дам учебник, ты его почитаешь, а в следующем году я возьму тебя к себе, во вторую группу — она у меня самая младшая. Что же касается науки жизни, то тебе тоже, пожалуй стоит почитать что-нибудь самому, а потом я тебя проверю и скажу, куда тебе податься.
По языкам иди к Поленату, он изучают рот и, думаю, не откажутся от твоей помощи. По истории и географии ты будешь в первой группе, самой младшей по этим предметам, там решат, что с тобой делать, а на остальные предметы ходи вместе со всеми.
— А разве я могу ходить и в старшую, и в младшую группу, учитель?
— Ну да, — пожал плечами Ильзар. — Ведь все предметы идут синхронно — математика, например, у двух или трех групп сразу, или самой последней, чтобы ни с чем не пересекаться, и остальные предметы — так же. Ладно, ступай, я утомился. — Ильзар, поднявшись, протянул ему две книжки.
Рон с легким сердцем сообщил Глору, что заниматься им вместе осталось всего две ладони, и забрался на кровать с книгами. Математика показалась ему несложной, а вторая книжка так его увлекла, что оторвать Рона от нее не смог даже Пек.
«Похоже, налаживается.» — подумал мальчик, устраиваясь поудобней на подушке.
На следующий день с утра было три урока (каждый длился полтора часа) — география, история и языки. На первые два Рон пошел вместе с Пеком (он тоже был в первой группе). Учитель рассудил, что Рон пусть пока походит просто так, а в новом году опять пойдет в первую группу. Рон подумал, что лучше было бы учиться вместе с Пеком, тем более, что в следующей первой группе будут только семи-восьмилетки, и он решил узнать, нельзя ли ему как-нибудь перейти во вторую группу досрочно.
В языковой группе занимались мальчики постарше — сплошь твен и уроженцы северо-восточного материка. «Наверное,» — ухмыляясь, подумал Рон, — «эдоры слишком тупые!»
Здесь его встретили с интересом. Учитель сразу выделил ему группу подопечных, у которых надо было исправлять ошибки в произношении, а чтобы Рон не отставал в эдорском, Поленат дал ему репетитора — мрачного и сурового парня со сросшимися бровями, от одного взгляда на которые хотелось учиться.
Рон совсем замаялся, но вот настал послеобеденный час, и Пек привел его в мастерскую Нелькоса.
Там собрались дети разных возрастов. В самом начале урока художник дал задание младшим, в том числе и Рону. Он показал им незатейливую, но изящную вазу и велел нарисовать ее по памяти. Затем мастер начал разбираться с более способными. Он дал каждому индивидуальное задание и вернулся на свое место.
Рону работа показалась несложной. Насвистывая, он старательно водил кистью по бумаге, радуясь любимому занятию. Он очень удивился, когда взглянул на работу Пека, сидевшего рядом. Его друг медленно, с явным трудом, выводил карандашом неуверенные линии. Он все еще занимался наброском. Сперва это показалось Рону странным, но тут он вспомнил, что в мастерской Коннета с грехом пополам умел рисовать лишь один из трех подмастерьев. «Видно и с искусством у эдоров не не ладится!» — еще более самодовольно подумал Рон. (Он никак не мог простить эдорским подмастерьям всех своих унижений.) Не намного лучше обстояли дела и у других его соседей. Сидевшие поодаль твен и один паренек с северо— восточного рисовали быстрее, но очень неаккуратно. Один из них закончил работу первым, но учитель только укоризненно покачал головой и отправил его точить карандаши.
Но вот Рон показал Нелькосу свой рисунок. Художник взял его и долго рассматривал.
— Здесь нет ни одного изъяна. — серьезно, с огромным одобрением, сказал он. — Где ты научился так рисовать, Рон?
Другие ученики с интересом, но без зависти наблюдали эту сцену.
