пока с него хватало счастья, огромного и незнакомого. Вот — он, а вон — звезды, выступающие в темнеющей синеве, и разве этого мало, если рядом, посапывая, пригрелась дремлющая Гдлами?
Лишь звезды видели, что вождь дгаа улыбается. Теперь-то Гдламини знала наверняка, отчего взъярилась на нее Гневная Тальяско, и девушка тихо молилась, прося прощения за то, что растревожила покой Великой, хотя могла бы сообразить и сама.
Ведь все, оказывается, так просто!
Если женщине плохо оттого, что ее мужчина недогадлив, достаточно всего лишь поговорить…
Глава 4. КАЖДОМУ — СВОЕ
ВАЛЬКИРИЯ. Шанхайчик. 29 января 2383 года
В замкнутом помещении выстрел оказался неожиданно громким, и полутемная комнатка наполнилась синеватым, остро пахнущим пороховым дымом, неторопливо потянувшимся к маленькому, в две мужские ладони, оконцу…
Искандер Баркаш продул ствол пистолета, сунул массивную железяку за пояс, потрепал по загривку напуганного грохотом, прижавшегося к земляному полу щенка. На застреленного не посмотрел. Вместо этого прошелся взглядом по остальным, ненадолго задержавшись на тех лицах, которые показались ему не особо довольными. Нет, не было таких. Все сидели и сосредоточенно попыхивали вонючими самокрутками. Словно ничего не произошло. В сущности, так оно и было. В Шанхайчике такие вещи случались часто и никого особо не удивляли.
— Хорошо. С этим разобрались, — сказал Баркаш, бережно оглаживая жесткую полуторанедельную щетину, за время инспекционной поездки по выселкам уже начинающую становиться бородой. — Что там у нас еще на повестке дня? — Он наконец удосужился покоситься на распростертое тело и пожал плечами. — А ты, Проф, садись и строгай маляву для бугра…
— Разумеется, господин инспектор, — поспешно, даже с некоторой излишней суетливостью отозвался Профессор. — Как обычно, инсульт? Или будут особые указания?..
Баркаш пожал плечами.
— Какие тебе еще указания? Пиши, как обычно, не мне тебя учить. Кто тут у нас Профессор, — соизволил пошутить он, подмигивая слободским, — ты или я?
Сидящие за столом, уставленным жестянками с остатками привезенных Баркашом консервов и банками пойла, угодливо захихикали.
— Понимаем, ваш-ство, понимаем, не извольте беспокоиться, — закивал Проф, уже успевший вытянуть из-за пазухи пучок гусиных перьев, скляницу с чернилами и крохотный засаленный блокнот, хранимый по причине безбожных цен на бумагу близ самого сердца. — Сей вот момент все и сделаем, как укажете-с, единым мигом…
Неразборчиво бубня себе под нос, он распахнул блокнот на чистой странице, умокнул перо в чернильницу и принялся быстро писать, время от времени вскидывая к закопченным потолочным балкам испещренное красными прожилками лицо, словно прося кого-то невидимого о подсказке.
В такие мгновения пенсне, туго насаженное на крупный пористый нос, вдохновенно взблескивало, и Профессор на какое-то время становился не таким, каким его знали присутствующие, а совсем наоборот, вполне похожим на человека и даже не просто человека, а человека, в определенной степени заслуживающего уважения.
— Э-э-э… М-м-мэ… — бурчал он, строчка за строчкой выводя на серой бумаге мельчайшие, словно бисерные, письмена. — Это, значит, мы вот так, а вот это мы, соответственно, эдак… и отличненько, чудненько, и… Готово! — возгласил Профессор с ликованием в голосе. — Изволите проверочку-с?
— Валяй, — доброжелательно кивнул Баркаш. — Читай, писака!
Не было в этом особой необходимости, потому как уж что-что, а дело свое Профессор знал отменно. И исполнял его на совесть. За что, собственно, и был кормим всей слободкой уже пятый год, с тех пор, когда был изгнан он с плавильных мастерских по причине полнейшей неспособности к любым разновидностям созидательного труда. Бумажку можно было принимать не заслушивая. Но очень уж забавляли Искандер-агу заковыристые словеса, большим докой по части которых заслуженно считался меж слободских очкарик. Оживились и прочие.
— Читай, читай, — донеслось из полутемного угла. — Не тяни, братуха!
Профессор, просияв, приосанился.
— Свидетельство о смерти! — провозгласил он тоном внушительным и несколько высокопарным.
Сидящие за столом оживились, одобрительно зашушукались.
Начало им явно пришлось по душе. Даже невозмутимый Баркаш не удержался и покрутил головой, безмолвно выражая восхищение: ну, мол, чертяка, эк завернул!
Проф гулко высморкался.
— Сим удостоверяется, — пенсне его торжественно сверкнуло, — что Бабаянц Тигран Лазаревич, тридцати пяти лет от роду, гражданин Галактической Федерации, уроженец Конхобара, — сделав паузу, Профессор сурово нахмурил брови, словно приглашая всех окружающих стать свидетелями особо выдающегося события, — действительно скончался числа двадцать девятого месяца января года две тысячи триста восемьдесят третьего по общегалактическому исчислению. — Голос его сделался почти зловещим. — Причина смерти, — палец Профессора указующе вознесся ввысь, — coitus perversionalis mortales generaliosa, о чем в книге записей актов гражданского состояния сделана запись за номером двенадцать дробь триста восемьдесят три…
Закруглив период, Профессор мастерски выдержал еще одну, на сей раз невыносимо тягучую паузу.
— Настоящая копия выдана для вручения Его Высокоблагородию главе планетарной администрации планеты седьмого стандартного класса Валькирии, господину действительной службы подполковнику Эжену-Виктору Харитонидису с целью дальнейшего информирования соответствующих инстанций! Подписано!
Последнее слово Профессор едва ли не прокричал.
— Подписано: мэр вольного поселения Новый Шанхай, председатель управы представителей электората, доктор искусствоведения, профессор Анатоль Гэ Баканурски!
От натуги на висках его вздулись жилы и горло, не выдержав, высвистело замысловатую руладу.
Несколько минут сидящие за столом потрясение молчали.
Затем один из них, украшенный синей татуировкой «Пуркуа па?», пересекающей морщинистый лоб, развел руками и выразил общее мнение:
— Ну ты даешь, Проф! Тут ни убавить, ни прибавить…
Смущенный и гордый, Профессор потупился. Ему было весьма, весьма приятно, однако он пока боялся радоваться, поскольку все еще не высказал мнения Баркаш-ага.
Однако же Искандер Баркаш не собирался оспаривать очевидного.
— А что? По-моему, вполне ничего, — хмыкнул он и, засунув руку в кожаную поясную суму, извлек оттуда банку консервов. — Лови, Проф. Лопай. Заслужил, подлец…
Сопровождаемая дюжиной завистливых глаз, банка улетела к награжденному, была неловко изловлена и поспешно водворена за пазуху, от греха подальше.
— Одно вот только… — задумчиво продолжал Баркаш, почесывая щетинистый подбородок, — … что это там у тебя за «мордале» такое? Эт ты на кого гонишь, мужик?..
Критику инспектора надлежало выслушивать внимательно, воспринимать с почтением и реагировать незамедлительно. Профессор знал это, как немногие, но сладостный миг торжества и
