Тут бы девушке насторожиться, обратить внимание на упрямую складку, появившуюся между асимметричными бровями собеседника. Захлопать ресницами, наивно улыбнуться или жалобно заглянуть в эти невозможно синие глаза. Удариться в слезы, наконец! Но нет...
Что я забыла в рианской глуши? — Обиженно-надутые губки.— И чем я могу помочь в поисках этой непуганой идиотки, твоей жены, которой не сидится в тепле и роскоши? Это дело Маршалов и магов, а не мое. Вот пусть Храм с Гильдией и разбираются. Кроме того, Дэрриш, ты просто не смеешь просить меня о подобном!
Не смею.
Велисса победно улыбнулась. Но торжествовать было рано...
Император ответил на эту улыбку усмешкой, тепла в которой было не больше, чем в ледниках Разделяющих гор.
Мне достаточно всего лишь приказать.
Дэрриш... — Прекрасные голубые глаза Ее Сиятельства наполнились слезами.
Император смотрел на девушку холодно и отстранение.
—Вы совершенно правы, герцогиня, именно это имя мне дали на церемонии посвящения Единому. Но давайте лучше вернемся к вопросу поисков Избранной. Хотя если эта тема и вверенная роду рю Сарра провинция Риана вызывают у вас столь тягостные ощущения, Мы готовы рассмотреть возможность передачи герцогских прав другому благородному семейству...
* * *
Некоторое время я просто лежала с закрытыми глазами, пытаясь запомнить и осмыслить почти упорхнувший от меня сон.
Действующие лица: Велисса, Дэрриш. Опосредованное участие — ална Астела.
Плохие новости: связь между мной и Императором крепнет с каждым применением Силы. Чем увереннее я пользуюсь магией, тем активнее моя Илана* — настолько, что предохраняющий браслет дает сбои.
И л а н ы — символы нерушимости супружеских уз, на деле доказывающие банальности «отныне и навек», «в горе и радости», «в богатстве и бедности», «все мое — твое».
Я открыла глаза, машинально потирая запястья в тщетной надежде избавиться от призрачного зуда. Похоже, это уже становилось вредной привычкой.
За мощным храпом клановой шаманки посапывания подруг было почти не слышно. Такая тщедушная бабулька, а храп-то какой — здоровому мужику на устрашение!
Грядущий день просачивался в юрту, разбавляя душный полумрак. Меня вдруг озарило, чего не хватает в серости утра — нудного похлопывания дождя по войлоку. Того тревожного шебуршания, пронизывающего мое существование в последние дни. Желание удостовериться в смене погоды вытащило меня из-под теплого одеяла и погнало на студеный воздух.
Идеально чистое небо розовело рассветом. Пряча замерзший нос в плащ, предусмотрительно наброшенный на плечи перед выходом, я смотрела, как потихоньку просыпается становище. Встречая наступившее утро, радостно брехали шныряющие меж юртами собаки. Клянча чего-нибудь съестного, одна такая псина — рыжая, вислоухая, с потешно скалящейся мордой — кинулась под ноги вышедшей на улицу соседке. Молодая женщина вздрогнула в испуге, но, приглядевшись, прицыкнула на виляющую хвостом животину и мимоходом кивнула мне.
Доброго утра, Айнуш-алы*,— теснее кутаясь в плащ, тоже поздоровалась я.— Никак распогодилось нынче.
Алы — обращение к замужней женщине.
Смилостивилось над нами Великое Небо,— улыбнувшись, закивала соседка,— прояснило взор свой.
За моей спиной раздались невнятные ругательства и шумная возня.
— Рель, Хмарь тебя за ногу! — донесся из глубины юрты заспанный голос Кирины.— Кошму же опускать за собой надо — все тепло из дома выпустила!
Весь день в клане царило радостное оживление. Жертв больше не было, погода наладилась — что еще надо для счастья? Только сниматься с места. Кочевники собирали пожитки, намереваясь уже завтра двинуться в путь, торопясь поскорее оставить позади недавний ужас.
Недаром слова «жить» и «кочевать» на староиданском звучали одинаково.
Всеобщее воодушевление не коснулось лишь клановой шаманки. Апаш угрюмо ковыляла по становищу из конца в конец, потрясая внушительной связкой амулетов. Страшных пророчеств от старухи не слышали, но весь ее вид говорил сам за себя — ничего хорошего в ближайшее время лучше не ждать.
Однако уставшие от непогоды и постоянной тревоги люди предпочитали не замечать скорбного вида Апаш-амай.
Ближе к вечеру в юрте шаманки нарисовалась Фашана с лихорадочно-блестящими глазами. Мне показалось, что за время отсутствия она еще больше вытянулась и похудела. Помогая старухе со сборами, мы уже распихали по тюкам утварь, которая точно не понадобится во время кочевки, и наслаждались законным отдыхом, лениво отгоняя обнаглевших мух.
Возрадовалось Великое Небо! — затянула с порога уже надоевшую от бессчетного повторения песню девочка.
Точно, с утра вовсю веселится,— поддакнула с улицы Кирина.
Сидевшая на топчане у входа в юрту подруга присматривала, чтобы наш ужин не сбежал из казана на костре, а заодно любовалась на солнышко, готовое вот-вот скрыться за горизонтом.
—Как бы к ночи подшучивать еще не стало,— само собой, не отстала я от Кирины.
Неранки с улицы видно не было, поэтому полный укоризны взгляд Эоны достался мне одной.
—Фаша, не обращай внимания на этих... этих... — Девушка беспомощно махнула, не в силах подобрать нам с неранкой подходящее определение.— У людей горе, а им все шуточки да зубоскальство. Ты как, сильно испугалась?
—Еще чего,— скривилась дочь вождя и протянула Эоне пахнущий свежей выпечкой узел.— Бабушка, вот, лепешек напекла, отнести просила.
Фашана осталась на ужин. Она была на удивление тиха и молчалива. Даже вызвалась помочь с мытьем посуды: в другое время проще и быстрее было помыть самим, чем сподвигнуть на это дело Фашу. После, не дожидаясь возвращения Апаш, девочка убежала обратно, в отцовскую юрту.
Разбираться в странностях поведения ученицы клановой шаманки не было никакого желания, да и возможности — сегодняшний сон оккупировал мысли и наводил в моей голове свои порядки, наблюдательности и вдумчивости не способствующие.
Живот скрутило жестокой судорогой, и я проснулась, Левое плечо пылало сухим жаром, а по лбу градом катился пот. Непроглядная темень тоже не содействовала успокоению нервов. На этот случай у меня был другой способ — правой рукой я нашарила неподалеку от своей лежанки ножны с Неотразимой. Однако тревога не отпускала.
Судорога прокатилась мукой по телу во второй раз, тьма вдруг стала багровой и пульсирующей. В себя я пришла уже на улице: босая, в одной сорочке, стискивающая в руках ножны с мечом и глупо озирающаяся. Вокруг тишь да благодать. Кабы еще не припекающий во всю мощь браслет...
Как я здесь вообще оказалась?!
Дрожащими руками я стряхнула ножны с меча и попыталась сориентироваться, куда меня занесло. Но в кромешной темноте степной ночи все юрты выглядели совершенно одинаково.
Где бродит этот хмаров дозор, якобы берегущий покой становища?!
Меня колотило — в тонкой ночной рубашке холод продирал до костей. Сжимая рукоять Неотразимой в потных ладонях, я прислушалась. Тишина — как на образцовом погосте только в ушах буханье собственного сердца да зубовная дробь. Странно, что даже собаки не брешут. Хотя чего тут странного? Жить-то всем охота.
На стылой земле босые ноги заледенели. Пока пальцы на них совсем не потеряли чувствительности, я пошлепала к ближайшей юрте и поскребла во входную кошму. Внутри закопошились, но дверь не открыли.
— Простите, я не хотела вас беспокоить, но мне нужна помощь.
Опять возня, неразборчивые голоса. Вроде бы женские. Жар браслета стал почти нестерпимым, осязаемо, всей кожей, чувствовалось, как опасность подбирается все ближе и ближе.
— Да помогите же! Быстрее!
Мой прерывающийся голос прозвучал, видимо, достаточно убедительно, так как кошма поднялась. В слабо освещенном проеме возникла встревоженная Тинара, с распущенными волосами, прикрывающаяся широкими рукавами наброшенного впопыхах халата.
Рель-абы, что случилось? На вас кто-то напал?
Еще нет.— К жару добавилось болезненное подергивание левого плеча.— Заклинаю Великим Небом, разрешите мне войти! Жиз Тарнык бродит где-то неподалеку.
—Конечно-конечно! — закивала девушка и посторонилась.
Я с облегчением проскользнула в юрту и удивленно застыла у порога, глядя на перепуганную Фашану. Вот уж кого не ожидала встретить ночью в гостях у нареченной вождя. Впрочем, мощный удар в спину от столь хрупкой девушки, как Тинара, удивил меня еще больше. А вот последовавший за ним полет через всю юрту, безуспешная попытка перегруппироваться в его финале и впечатывание в тяжеленный окованный сундук — уже не очень, времени не хватило...
Хрясь! И в столь ответственный для всех нас момент мое сознание скрылось в одному ему известном направлении.
Голоса доносились будто через толстый слой войлока. В ноздри лезла печально знакомая вонь едва начавшегося разложения. Разлепить веки удалось далеко не с первой попытки. Полускрытые сумраком стены юрты то расплывались в серое марево, то принимались раскачиваться.
—Еда. Еда. Еда...— бормотал, причмокивая, чей-то голос неподалеку. Узнать в нем интонации Тинары можно было, лишь хорошо поднапрягшись.— Вкусная- вкусная еда.
Я лежала там же, где и упала,— у сундука. Конечности не слушались, тело ломило. Меня слегка подташнивало, а в ушах звенело.
—Как же наш уговор?! — Чуть-чуть повернув голову, я нашла заговорившую вдруг Фашану. С трудом сфокусировала на ней взгляд — стены наконец перестали играть в «Море волнуется раз».
От неожиданно сильной вспышки гнева у меня в голове прояснилось.
Девочка сидела ко мне вполоборота: скуластое личико заплакано, сложенные на коленях руки стиснуты. Возможно, если бы я не была на нее так зла, то