доказала преимущество оленей над современной техникой — останавливаться приходилось еще не раз. При каждой вынужденной остановке на свет извлекалась та же ритуальная бутылка. К концу путешествия в ней ничего не осталось.
Вскоре мы обогнули небольшой холм, и нам открылась удивительная картина: тундра, полная оленей. Сотни оленей лежали, стояли и мирно прохаживались в красных лучах заходящего солнца. В начале апреля снег начинал подтаивать, и на поверхности образовывался наст: оленям приходилось разбивать его копытами, чтобы добраться до скудной растительности. На горизонте виднелась сама стоянка — шесть чумов, выстроенных в ряд. Издалека эти конические формы посреди ледяной пустыни выглядели просто фантастически.
Еще минут через десять мы, наконец, добрались до стоянки. Ощущение нереальности усиливалось: кроме припаркованного в стороне «Бурана» да солнечных очков Алеши, лагерь выглядел точно так же, как, должно быть, сотни лет назад. Перед чумами стояли десятки деревянных нарт, пустых и с поклажей, женских — со спинками и мужских — без всяких излишеств. Нарты помельче служили санками для детей, а рядом лежали уж совсем маленькие, игрушечные нарты. Но даже эта игрушка была точной копией настоящих ездовых саней. Дети в оленьих шубах с капюшонами играли тут же: они построили свой маленький чум из шестов и одеял и возили друг друга на санках.
Время от времени подъезжали оленьи упряжки — ненцы возвращались домой. Около одного из чумов женщины готовились к ужину — одна из них принесла двуручную пилу, другая — замороженную оленью тушу, и вместе они принялись распиливать ее на части. Несколько собак вылезли из-под саней и направились к женщинам в надежде поживиться костью или опилками мороженого мяса.
Пока мы разгружали нашу поклажу, вокруг меня со смехом столпились дети. Я, пожалуй, действительно выглядел странно. В этой поездке я был звукооператором и еще в Москве рассудил, что наушники на шапку не налезут, а без шапки замерзну. Поэтому я купил на Измайловском рынке роскошный пилотский шлем — кожаный на меху, вставил туда стереонаушники и так и ходил по тундре, как заблудившийся Папанин, вызывая недоумение незнакомцев и ядовитые шутки коллег. Но меня это не волновало, голове было тепло и наушники работали отлично.
Сергей Саротэтто, бригадир, распределил нас по чумам. Внутри чума оказалось на удивление просторно и тепло — толстые оленьи шкуры защищали от ветра, пол из досок — от холода земли, а посередине стояла железная печка, на которой готовился ужин. Печка, пожалуй, была единственным предметом роскоши — не в каждом чуме есть такая. Ужин состоял из оленины (а как же иначе?) и сырой мороженой рыбы. Дети ловко управлялись с вареной олениной: зажав мясо зубами, они ловко отрезали небольшие кусочки ножами. Я с ужасом наблюдал, как шестилетний малыш орудует громадным ножом около своего носа, но на родителей это производило не больше впечатления, чем если бы он ел деревянной ложкой. Я решил ограничиться рыбой. Алеша, узнав, что я никогда не пробовал строганины, удивился и нарезал побольше. С опаской я положил в рот первый кусочек, из самых мелких, но рыба с горчицей оказалась настоящим деликатесом — даже японцы с их сасими могли бы позавидовать. Через некоторое время мы согрелись и стали расспрашивать наших хозяев о жизни, о будущем. Пожалуй, впервые за сотни лет ненцы не знают, каким будет это будущее.
Вся жизнь ненцев зависит от окружающей их природы. Им необходимы чистые реки, дающие питьевую воду и рыбу. Им необходимы нетронутые пастбища — весь смысл кочевой жизни заключается в том, чтобы уберечь растительность тундры от оленьих копыт: чтобы не вытоптали и не съели весь ягель. Хрупкий баланс между человеком и природой достигался веками, и разрушить его очень просто. Именно поэтому ненцы так озабочены действиями газовых компаний. Уже сейчас их летние пастбища занимают газовщики, и строительство идет полным ходом.
— А разве вам не платят компенсаций? — спросил я у Сергея.
— Ничего нам не платят, — с горечью ответил он. — В прошлом году Надымгазпром обещал что-то, но мы до сих пор ничего не получили.
Но даже компенсации вряд ли помогут оленеводам сохранить самобытный образ жизни. С ростом благосостояния все больше кочевников будет переселяться в города.
В Яр-Сале мы встретили Свена Хаакансона, американского археолога, который собирался кочевать вместе с ненецкими семьями несколько месяцев, изучая их жизнь. Свен, выпускник Гарварда, и несмотря на свое скандинавское имя — эскимос или, как принято говорить в Америке, инуит (это самоназвание эскимосов). Он приехал с Аляски и был очень похож на местных людей. Даже его одежда, сшитая из самых современных материалов, была скроена на полярный манер. Ненцы к нему уже привыкли. Он знает о тех бедах, которые принесла его народу цивилизация.
— Думаешь, ненцам тоже грозит опасность? — спросил его я.
— Боюсь, что да, — ответил Свен. — Так уже произошло у нас: инуиты и алеуты переселились в деревни. Резко возросли алкоголизм и насилие. Разрушились семейные связи, люди пересини зависеть друг от друга. Даже язык потеряли. А когда теряешь культуру, теряешь и достоинство; многие думают: пойду напьюсь, что мне еще остается делать.
Я решил спросить Сергея Саротэтто, не собирается ли он переселяться в город, и получил суровый ответ.
— Если тундровик теряет своих оленей себя за человека больше не считает. Тундровик в городе жить никогда не чахочет. — сказал Сергей.
Тем не менее около половины из девяти тысяч ямальских ненцев уже живет оседлой жизнью, и алкоголизм среди них становится одной из самых тяжелых форм. Алкоголизм влечет за собой серьезные болезни, включая туберкулез. Заболеваемость туберкулезом среди городских ненцев гораздо выше, чем среди тундровиков, несмотря на то, что к городе, казалось бы, и больницы есть, да и жизнь полегче.
И все же приверженность старинным традициям среди ненцев, даже среди детей, очень сильна. Получив образование в школе или техникуме, большинство возвращается в тундру. В ярсалинской школе-интернате дети живут месяцами, пока их родители кочуют по тундре. В одной из комнат ребята играли в видеоигры. Мы решили спросить их, где им лучше живется, в поселке или в тундре. Все ребята единодушно заявили: в тундре, конечно. На наш вопрос «Кем ты станешь, когда вырастешь?» почти все сказали — оленеводом, охотником, рыбаком. Правда, многие сознались, что в тундре им будет не хватать видеоигр. Сын хозяйки нашего чума — Нади — тоже проводит долгие месяцы в интернате.
— Все равно,— говорит Надя, — вернется в тундру. В городе не все хотят жить. У сына будут олени, которые достанутся ему от отца. Жить будет только в тундре, где же еще.
Было уже довольно поздно, и все стали располагаться на ночлег. Перед сном я решил выйти на улицу, тайно надеясь, что мне повезет и я увижу северное сияние. На улице сильно похолодало, и никакого сияния не было. Ну что ж, в следующий раз, подумал я и услышал скрип снега за спиной — ко мне подошел олень. Рогов у него не было, олени их на зиму сбрасывают, но у этого уже начали расти новые. Я дал ему припасенный кусок хлеба, и мы постояли еще несколько минут, я — глядя на звезды, олень — жуя хлеб.
После этого, довольные состоявшимся общением, мы разошлись. В чуме мы раскрыли свои спальные мешки. Надя посмотрела на них без одобрения. «Вы в них замерзнете», — посочувствовала она нам. Спальники были куплены специально для этой поездки, и опробовать их мы еще не успели. В магазине нас заверили, что они очень теплые. Вот и пришло время испытания. Над нами был спущен полог из холста — замечательное ненецкое изобретение. Подвешенный к стене чума, днем он свернут и не занимает места, а ночью разделяет палатку на «комнаты», сохраняя тепло и давая частное пространство каждой семье. Дрова в печке скоро прогорели, и температура внутри чума сравнялась с уличной. К счастью, спальные мешки оправдали наши ожидания, и ночь прошла замечательно.
Когда мы проснулись, печка уже горела, Надя готовила чай. Осторожно постукивая огромным ножом, она колола глыбы льда, принесенные с ближайшей речки, на мелкие куски и складывала их в чайник. Тут в чум пожаловал гость: один из оленей заглянул внутрь, наверное, желая разделить завтрак. Надю это не удивило, и олень получил свой кусок хлеба. Дети обычно играют с маленькими оленятами как с домашними животными, и взрослые уже олени, избалованные вниманием детей, часто заходят по старой привычке в чум за лакомством, а летом даже прячутся там от комаров.
