— Штрафную Леле! — обрадовалась Ксюша и ткнула Петюню в бок.
— Сделаем, — степенно молвил «мачо» и набулькал мне в пластиковую емкость граммов эдак 150. Я быстро осушила предложенный стаканчик. Заела «завядшей» сосиской. Посидела немного, не вслушиваясь в треп сотрапезников. И вновь вернулась мыслями на поляну. Ну кто же, так его растак, замыслил такое черное дело? Да ведь Антошку обидеть все равно, что дитятку малого. Симаков, конечно, бабник, сплетник, «тухлый рисовщик», но на редкость бесхитростный и безобидный человек.
— Ребята, а почему, как вы думаете, с Антошкой произошло несчастье, а? — промямлила я, заедая сосиску ржаным хлебом.
— Ясно почему, — уверенно молвил добрый молодец Петюня. — Гонял, как бешеный, вот и догонялся. Ладно еще удачно хлобыснулся. Мог бы и шею сломать.
— Ага, — поддакнул Витя. — Любил он повыпендриваться перед девчонками.
— А у него враги были?
— У Антошки? — удивленно переспросил Витя. — У Симакова? Ты че, Леля? Трепач он был, конечно. И баб дюже любил, да все это ерунда…
— Не скажи, — встряла Ксюша. — Вот мой бы Педик, узнай, что меня кто-то «заохотил» так бы дал…
— Да Симаков дальше похлопываний по пятой точке никогда не заходил, — хохотнул Петюня. — У него на прелюбодеяния средств не хватало. Жена, та еще грымза, всю получку отбирала. А вас ведь вином поить надо, шоколадки дарить всякие.
— Шоколадки?! — фыркнула Ксюня, которая подарок, дешевле 300 баксов считала оскорбление.
— А кто бы выиграл от его смерти? — опять затянула я старую песню.
— Никто, — в один голос ответили мужики. Потом Витя подумал и, хихикнув, произнес:
— Разве что Петюня.
— Я? — разинул свой большой рот мнимый злоумышленник.
— А кто вместо него будет лыжи принимать? Не я же. Ты теперь И.О. Антошки Симакова.
— Тоже мне выгода, — буркнул Петя. — Вместо того, чтобы на дискотеке танцевать, бедный Петро будет протирать лыжи, сортировать палки, списывать сломанные пары.
— И даже с нами не потанцуешь? — нежно промурлыкала Сонька — она в средней стадии опьянения становилась жутко кокетливой.
— Почему же. Обязательно, — горячо возразил порозовевший от удовольствия Петя. — Но попозже.
Сонька удовлетворенно улыбнулась, взмахнула ресницами, закусила мизинчик зубками и совсем не уместно гаркнула:
— Наливай!
Ей налили, она опасливо покосилась на меня (отберу стакан или не успею?) и быстро выпила. Потом разлеглась, довольная, на Петькиной кровати и замурлыкала себе под нос какую-то томную мелодию.
— Сонечка, может, уединимся? — зашептал Петюня, ужиком подлезаю под Сонькин бок.
— Еще чего! — возмутилась подруга. Она у нас была дамой морально устойчивой, и даже пьяная могла отстоять свою «девичью» честь.
— Какая ты красавица… — вновь пошел в атаку «казанова». — Дай я тебя поцелую!
Глядя на поползновения своего друга, Витя хмурился все больше и больше.
— Постоянно одно и тоже, — пробормотал он раздраженно. — Плей-бой чертов!
— Завидно? — поддела его Ксюша.
— Мне? — не очень натурально возмутился Витька. — Ни сколечко. Просто он сразу всех в койку тащит, а мне потом в фойе спи, на креслицах…
— Не беспокойся, — я погладила его по голове. — Спать сегодня будешь на своей кровати. С Сонькой у Петюни ничего не выйдет.
— У него со всеми выходит… — он горестно вздохнул, потом пристально глянул на друга и шепотом произнес. — И, между прочим, его кое-кто за это страшно не любят… Петька у нас вообще тип отрицательный…
— Сонечка… Конфеточка… — донесся до нас сахарный голосок «отрицательного типа».
— Прелюбодей! Развратник и хам! — припечатал Виктор. — Когда он свалится с «Бурана», придешь ко мне и спросишь про его врагов. Я тебе такое порасскажу…
Мне стало очень любопытно, что же такого мерзкого было в Петюне, что даже его друг о нем столь нелестно отзывается. На меня, честно говоря, этот «мачо» произвел довольно тухлое впечатление. Обычный самодовольный болван. Пустоватый, грубоватый и не слишком красивый. Промокашка, а не мужик.
Я хотела, было, поведать об этом Витьке, чтобы немного успокоить несчастного экспедитора, уставшего быть в тени своего более яркого друга, но не успела, так как Петя и Сонька с диким гоготом свалились с кровати, и мы бросились их поднимать.
6.
Последующие три часа прошли весело, но однообразно. Пили — пели, пили — пели. Солировала Сонька. Предпочитая лирические баллады Селин Дион, даже не смотря на то, что по тембру ее голос больше походил на рык Тины Тернер.
В 8 мы отужинали. Сонька и в столовой не унималась. Встав на стул, она взмахнула ложкой, и, обращаясь к жующим массам, провозгласила:
— А теперь поем вместе!
Народ присоединяться не пожелал. Особенно категорично были настроены отшитые женихи (Зорин и компания) и старые девы. Зорин, хоть обычно пел не переставая, причем, без всяких просьб, обиженно молчал, запихнув в рот целую котлету, а Ниночка даже поперхнулась картошкой, когда лучезарная Сонька ткнула в нее алюминиевой ложкой и скомандовала: «Присоединяйся, кошелка!»
Мы попытались стащить «дирижерку» со стула, но пьяная Сонька обладала силой Ильи Муромца и не поддалась.
— Енд а-а-а-а! Ви ло-о-о-о-вед лав ю-ю-ю-ю! — сменила репертуар она. — Ви ловед лав ю!
Ее вытянутый палец повис в воздухе и после паузы ткнулся в Зорина (я думаю, как в самого обширного из присутствующих мужчин — других по причине близорукости, многократно усиленной алкоголем, она просто не разглядела).
Господа, что тут началось. Зорин, до сего момента давившийся не разжеванной котлетой, тут же ее проглотил, вскочил, отбросив стул, прижал руку к шарообразной груди и заголосил:
— И я… тебя-я-я-я ловед… это самое…ла-а-а-в ю!
Народ начал сползать со стульев. Но это певцов не остановило. Не щадя глоток, они допели Хьюстоновский хит и перешли к дуэту Монсерат Кабалье — Фредди Меркурии. Причем, в роли оперной дивы выступал Зорин.
На их ор сбежались дворники и кухонные рабочие. Те, кто успел уйти до начала концерта, тоже подтянулись. Даже собаки, живущие в сторожке, не остались равнодушными — подвыли в припеве. Короче, импровизированный концерт имел шумный успех. Насладившись им, Сонька рухнула в объятия Зорина и благополучно уснула, оглашая столовую совсем не мелодичным пьяным храпом.
… Мы отнесли поп-диву в комнату, уложили на кровать, Зорина «поставили на часы», чтобы засек момент пробуждения и просигнализировал (Сонька спросонья может таких дел наворотить, не обрадуешься), а сами отправились на дискотеку.
Проходила она в так называемом Музыкальном зале. От былых, музыкальных, времен в нем сохранился только рояль без клавиш и крышки, в который народ сбрасывал пустые бутылки, и огромные неработающие колонки по углам. В остальном же помещение больше напоминало читальный зал
