большой палец. На нем была синяя стеганая курточка, брючки и кепочка.
Насколько мне удалось выяснить впоследствии, это был первый официальный посол из Китайской Народной Республики в Соединенных Штатах Америки после перерыва более чем в двадцать пять лет.
За этот период, насколько мне известно, ни один иностранец, пробравшийся в Китай, оттуда не возвращался.
Так что о тех, кто наложил на себя руки, стали говорить: «уехал в Китай». Этот эвфемизм вошел в обиход повсеместно.
Мой крохотный гость знаком попросил меня подойти поближе: ему не хотелось кричать. Я наклонился и подставил ему ухо. Какое, должно быть, это устрашающее зрелище — туннель, поросший волосами, с комьями воска.
Он сказал мне, что является странствующим посланником, и его назначили на этот пост потому, что иностранцы могли его разглядеть. Он сказал, что он гораздо крупнее среднего китайца.
— А я думал, что вы там больше нами не интересуетесь, — сказал я.
Он улыбнулся.
— Мы тогда сказали глупость, доктор Свейн, — сказал он. — Мы приносим свои извинения.
— Вы хотите сказать, что мы знаем что-нибудь такое, чего вы не знаете?
— сказал я.
— Не совсем так, — сказал он. — Я имел в виду то, что вы раньше знали кое-что, чего мы не знаем.
— Представить себе не могу, что бы это могло быть, — сказал я.
— Естественно, — сказал он. — Я вам подскажу: вам привет от вашей сестры-двойняшки из Мачу- Пикчу, доктор Свейн.
— Слишком тонкий намек, — сказал я.
— Я очень желаю увидеть рукописи, которые вы вместе с вашей сестрой положили много-много лет назад в пустую урну для праха, в мавзолее профессора Илайхью Рузвельта Свейна, — сказал он.
Оказалось, что китайцы отправили экспедицию в Мачу-Пикчу, на поиски утерянных секретов инков. Как и мой гость, ученые были по китайским меркам переростками.
Так вот, Элиза сделала им предложение. Она им сказала, что знает, где хранятся секреты не хуже, если не лучше, пресловутых секретов инков.
— Если мои слова оправдаются, — сказала она им, — я хочу, чтобы вы меня вознаградили туристской поездкой в вашу колонию на Марсе.
Китаец сказал, что его зовут Фу Манчу.
Я спросил его, как он очутился на моей каминной доске.
— Тем же способом, как мы летаем на Марс, — отвечал он.
ГЛАВА 30
Я согласился доставить Фу Манчу в мавзолей. Я посадил его в свой нагрудный карман.
Я чувствовал себя существом низшего порядка по сравнению с ним. Я не сомневался, что он волен в моей жизни и смерти. Кроме того, он знал настолько больше меня — даже о медицине, а может быть, и обо мне самом. Я чувствовал, что быть таким великаном — непростительная жадность. Мой сегодняшний ужин мог бы накормить досыта тысячу таких человечков, как он.
Вход в мавзолей снаружи был замурован. Так что нам с Фу Манчу пришлось использовать потайные ходы — параллельную вселенную моего детства — и пройти в мавзолей через потайную дверь.
Пока я пробирался сквозь висящую повсюду паутину, я спросил своего спутника, как это китайцы лечат рак при помощи гонгов.
— Ну, это уже давно пройденный этап, — сказал он.
— Может, мы все же могли бы им воспользоваться? — сказал я.
— Мне очень жаль, — сказал он из моего кармана, — простите, но ваша цивилизация — так называемая цивилизация — чересчур примитивна. Вы просто ничего не поймете.
— Угу, — сказал я.
И на все мои вопросы он повторял один и тот же ответ — фактически он давал мне понять, что я слишком глуп и все равно ничего не соображу.
Когда мы добрались до каменной крышки люка, который вел в мавзолей, мне не сразу удалось его открыть.
— На плечо бери, на плечо, — пищал он. — Кирпич подсунь!
Его советы были такие простенькие, что я подумал: у китайцев едва ли больше опыта в обращении с силой тяжести, чем у меня самого.
Хэй-хо.
Люк наконец открылся, и мы поднялись в мавзолей. Я, наверно, выглядел еще большим страшилой, чем обычно. Я был с головы до ног обвешан паутиной.
Я вынул Фу Манчу из кармана и, согласно его желанию, водрузил его на свинцовую крышку гроба профессора Илайхью Рузвельта Свейна.
У меня была при себе всего одна свечка. Но Фу Манчу вынул из своего портфельчика маленькую коробочку. Она залила все вокруг ослепительным светом, который напомнил мне магниевую ракету, озарявшую нашу с Элизой встречу в Бостоне — в те давние времена.
Он попросил меня вынуть рукопись из урны. Она отлично сохранилась.
— Да это наверняка просто мусор, — сказал я.
— Для вас — возможно, — сказал он и попросил меня разгладить бумаги и положить их на крышку саркофага, что я и сделал.
— Неужели мы знали в детстве что-то, до чего китайцы не додумались? — сказал я.
— Вам повезло, — сказал он и начал расхаживать взад-вперед по рукописи в своих миниатюрных черных кроссовочках, временами останавливаясь, чтобы что-то переснять. Особенно его заинтересовала наша статья о силе тяжести — а может, мне это кажется сейчас, когда я знаю, во что это вылилось.
Наконец китаец кончил работу. Он поблагодарил меня за помощь и сказал, что настало время ему дематериализоваться и вернуться к себе в Китай.
— Хоть что-нибудь стоящее раскопали? — спросил я его.
Он улыбнулся.
— Билет на Марс для одной довольно рослой белой леди из Перу, — ответил он.
Хэй-хо.
ГЛАВА 31
Три недели спустя, в мой день рождения (пятидесятый), я с утра отправился верхом на Будвейзере за почтой в деревню.
