Потапчук пока не входил в дом. Он стоял, опустив голову, затем снял шапку и ступил на крыльцо. Криминалисты с чемоданами в руках двинулись следом.
– Все затоптали, – пробурчал генерал, переступая порог.
В доме было тепло, хотя угли в печке уже погасли. Потапчук подошел, прикоснулся тыльной стороной ладони к изразцовой стенке.
– Печка еще теплая, – ни к кому не обращаясь, заметил он.
– Федор Филиппович, – попросил его криминалист, – отойдите, пожалуйста, от стены, может, на ней пальчики какие остались.
– Да-да, давайте, ребята, работайте, ищите. Надо все проверить. Кстати, по-моему, – генерал посмотрел на пистолет, – это не табельное оружие.
– Да, – подтвердил капитан Вавилов, – у нас в управлении таких не водится.
– Что за пистолет, откуда? Изучите все. Где его жена?
Капитан кивнул на плотно прикрытую дверь.
За дверью царила тишина. Потапчук подошел, несколько секунд постоял, сжимая в руке шапку. Затем шагнул в комнату.
Зинаида Петровна Самохвалова, уткнувшись лицом в подушку, лежала на тахте, укрытая теплым одеялом. Дочь сидела рядом и вытирала платком слезы, плечи ее вздрагивали.
Глава 3
У каждого человека есть предел терпения, предел выносливости. И если ты можешь просидеть в засаде целую ночь, не шевельнувшись, не закурив, не выдав себя ни кашлем, ни дыханием, то это еще не значит, что тебе дано выдержать бессонные ночи, укачивая кричащего младенца. Это еще не значит, что у тебя хватит терпения кормить его, когда он с ревом выплевывает соску.
Абстрактно сильных людей не бывает, каждый силен по-своему. Один стиль жизни требует быстроты, ловкости, способности быстро принимать решения, другой подразумевает умение терпеть.
Еще до того, как у него родился сын, Глеб Сиверов всегда хорошо находил контакт с малышами.
Он мог подолгу общаться с бессловесным ребенком, сам ему задавая вопросы и сам же на них отвечая. Мог рассказывать сказки, глядя в голубые, еще не очень смышленые глаза. Но изо дня в день выслушивать от Ирины, что он делает что-то не так, Глеб не мог, во всяком случае, не мог сохранять при этом спокойствие, поскольку понимал, что упреки справедливы: Ирина сделает то, за что брался он сам, куда лучше, быстрее и эффективнее.
Оба они уже смирились с тем, что приходится подолгу не видеться. Глеб никогда не говорил жене, зачем и куда ему надо ехать, просто сообщал:
– Меня не будет неделю или две. Если удастся, позвоню.
Ирина привыкла не задавать вопросов, никогда не пыталась отговорить Глеба, понимая, что по- другому он жить не сможет. Это не просто его работа, а суть его жизни.
Но если раньше Сиверов никогда не злоупотреблял возможностью уйти и вернуться, когда вздумается, то теперь его иногда подмывало сбежать хотя бы на день-два, чтобы собраться с мыслями, успокоить нервы, дать отдохнуть не только себе, но и Ирине Быстрицкой. Отдохнуть от усталых улыбок, которые она дарила ему по вечерам, уже почти засыпая, но все еще крепясь, когда он пил свой вечерний кофе. Ирина всегда удивлялась его привычке пить крепкий кофе на ночь. Это какое железное здоровье надо иметь, чтобы сон после чашки кофе был таким же крепким, как и сам напиток!
И вот, наконец, состоялся короткий разговор с Ириной, и ежедневные заботы остались позади. Сиверов не стал врать, сказал прямо, что хочет немного отвлечься, дать отдохнуть день-другой и себе, и ей.
– Ты уверен, что так будет лучше?
– Нет, – усмехнулся Глеб. – Знаю, пройдет часа два, и мне вновь будет тебя не хватать.
– А теперь, – не унималась Ирина, – когда мы рядом, мое присутствие тебя раздражает?
– Нет.
– Тогда почему же ты хочешь уехать?
– На расстоянии легче любить. Ты сама почувствуешь это. Тебе не надо будет так тщательно, как теперь, следить за внешностью.
– Я не слежу, – возразила Ирина, но тут же поняла, что сморозила глупость. Она была не броско, но тщательно накрашена, ухоженные ногти сияли свежим лаком.
– Ты делаешь это ради меня, я знаю.
– Нет, я делаю это лишь для того, чтобы.., как бы поточнее сказать, – задумалась Быстрицкая, – чтобы не потерять форму, не опуститься, что ли.
Это вошло у меня в привычку и не зависит от того, рядом ты или нет.
– Но мне действительно надо уехать.
– Кстати, а куда ты собрался?
– В Питер, на пару дней.
– Ты никогда не знакомил меня со своими питерскими друзьями.
– А у меня их и нет.
– Но ведь Питер – твой родной город. Ты же с кем-то учился, дружил в детстве. Неужели никого не осталось?
– Ирина, ты задаешь слишком много вопросов.
Я и в Москве живу давно, но скажи, многих ли моих московских друзей ты знаешь?
Быстрицкая с готовностью загнула мизинец на правой руке;
– Генерал Потапчук. Что ты так улыбаешься?
– Дальше, пожалуйста.
И тут Ирина растерялась, виноватая улыбка появилась на ее губах. В самом деле, больше она никого назвать не могла.
– Ну, загибай дальше.
– И как это тебе удается? – Ирина рассмеялась. – Общительный, легко сходишься с людьми, а друзей даже не раз два и обчелся, а только раз.
Неужели такое может быть? А если я начну считать твоих знакомых 'женщин?
– Попробуй.
На этот раз не удалось загнуть ни одного пальца. Не станешь же считать подругой Глеба свою коллегу по проектированию интерьеров Клару?
– Нет уж, вспомнила, – сообразила Ирина, – еще один друг – генерал Лоркипанидзе. Я даже не знаю, чьим другом считать его – твоим или моим?
– Это наш друг. А если быть еще более точным, то друг моего покойного отца.
– Ты бы хоть раз взял меня с собой в поездку.
– Собирайся, поехали, – улыбнулся Сиверов.
– Да, вот так прямо все и брошу! Ты хоть билет взял?
– А ты уверена, что он мне нужен?
– Странный ты все-таки человек, Глеб. Иногда мне в самом деле кажется, что тебе никакие билеты не нужны, достаточно просто пожелать, и ты перенесешься туда, куда надо. Словно сейчас я закрою глаза, а ты выйдешь на лестницу и через пару секунд – в Питере.
– Значит, я так же быстро и вернусь.
– Глеб, я серьезно, а ты шутишь…
Этот полушутливый, полусерьезный разговор остался уже позади, за чисто вымытым вагонным стеклом проносились прощальные московские пейзажи. Обычно новостройки не трогали сердце Сиверова, но когда он уезжал из Москвы или, наоборот, возвращался, даже серые безликие громады домов заставляли чуть дрогнуть его губы в легкой, практически незаметной улыбке, заставляли задуматься, какой все-таки город считать своим – Питер или Москву?
