Глеб любил брать билет перед самым отправлением поезда. Тогда, как правило, он ехал в купе в одиночестве или же всею с одним попутчиком.
Купишь заранее, обязательно продадут и соседние места.
Вагон нервно вздрагивал, словно живое существо. В проеме двери виднелся ярко освещенный коридор. Из соседних купе слышались обрывки разговоров, необязательных, ни о чем, как всегда бывает в начале пути. Это потом люди становятся более откровенными, а пока они знакомились, расспрашивали друг друга о совершенно бесполезных вещах: кто и куда едет, зачем, как будто имело какое-нибудь значение, что у твоего соседа по купе мать живет на станции Бологое.
Появилась проводница, окинула взглядом купе, и на ее лице отразилось недовольство.
– Один едете?
– Наверное, – пожал плечами Глеб, подавая билет.
– До Питера?
– Да.
Взгляд проводницы снова скользнул по купе.
Багажа у пассажира явно не было, словно он случайно зашел в вагон, да так и уехал из Москвы.
– Чай будете?
– Я хотел бы поужинать. Вагон-ресторан есть?
– Через один вагон к хвосту поезда.
Билет исчез в папке, толстой, кожаной, похожей на органайзер.
Когда проводница вышла, Глеб заметил, что за окном уже сгустилась темнота, будто кто-то снаружи покрасил стекло черной краской. Ни огонька, ни луны, ни одной звездочки, – мир исчез, сжался до размеров поезда, грохочущего, вздрагивающего, отзывающегося на толчки полусонными разговорами.
Звуки стучащего по рельсам поезда напомнили Глебу о том, что в Москве остались Ирина и его сын. Он подумал о жене и ребенке с нежностью, которая была бы невозможна, сиди он дома.
«Да, найти можно только то, что потеряешь».
Сиверов поднялся, постоял минуту, постукивая рукой по верхней полке, и вышел из купе, в котором уже ничего не напоминало о пассажире. Вещей у Глеба действительно не было. Все, что могло понадобиться, вмещалось в карманах куртки: деньги, зубная щетка в футляре, маленький тюбик пасты, пачка сигарет, зажигалка, паспорт на имя Федора Молчанова.
Никаких документов, удостоверяющих, что Глеб Сиверов является агентом ФСБ, не существовало в природе. Лишь один генерал Потапчук знал, кто именно проходит во всех оперативных материалах под кличкой Слепой.
Убранство вагона отдавало патриархальностью.
За последние десять лет жизнь в России изменилась разительно. Люди, еще в советские времена покинувшие родину, сегодня, приезжая в Москву, с трудом узнавали родной город, а вот вагоны практически не изменились. Все такие же простенькие занавески на окнах, вытоптанные коврики в купе.
«Интересно, сколько еще осталось бегать этому вагону? – подумал Глеб, берясь за прохладную ручку двери. – Когда-нибудь и его сменят на новый, сверкающий нержавейкой, с мягкими матрасами. В прежние времена этот гэдээровский вагон казался нам чуть ли не верхом совершенства, осколком западной жизни, занесенной в нашу убогость. А теперь он – анахронизм, чудом сохранившийся кусочек прошлого, случайно уцелевшего в настоящем».
Из открытого титана на Глеба приятно пахнуло жаром пылающего каменного угля. Скоро начнут разносить чай. На время даже забылось, что на улице мороз и что, когда Глеб садился в поезд, шел снег.
Правда, зима выдалась такая, что толком и не поймешь: то ли она кончается, то ли начинается, словно вместе с политическим потеплением наступило и потепление климатическое.
В тамбуре стоял грохот, скрипела приоткрытая дверь. Сиверов перешел в следующий вагон. Тут царила атмосфера, от которой он давно отвык, – не так уж часто приходилось бывать в ресторане.
На небольших уютных столиках горели желтые настольные лампы. Вагон-ресторан был заполнен наполовину, места искать не приходилось, садись, где хочешь. Глеб не изменил своей привычке – по возможности не подсаживаться к незнакомым людям – и расположился за отдельным столиком.
Он специально сел спиной по ходу поезда, чтобы не смущать симпатичную молодую парочку – парня лет двадцати с девушкой, которые устроились явно надолго, хотя денег у них, вероятно, было не так уж и много – заказали лишь бутылку сухого вина и четыре бутерброда. Через проход от Глеба сидели трое мужчин лет тридцати пяти-сорока, двое – коротко стриженные – уже начинали лысеть, а третий с довольно длинными волосами. Глядя на них, Глеб никак не мог определить, чем они занимаются в жизни.
Это была чисто профессиональная привычка – рассматривать людей, пытаться разгадать их сущность. Так, наверное, строитель не может абстрактно воспринимать красоту здания, подобно любому нормальному человеку, а непременно заприметит участок с отслоившейся штукатуркой, неровно выведенный откос.
«Коммерсанты, что ли? Близко, но не то. Коммерсанты обычно ведут себя увереннее. А у этих троих нет искорки в глазах, нет повадок хозяев жизни. Может, бандиты? Для рядовых бандитов они, похоже, слишком умны. Даже не умны, а сообразительны, чувствуется, живут за счет головы г а не за счет крепкого удара. Если не рядовые бандиты, то, может, авторитеты? Опять не попал. Их что-то роднит со мной, нечто неуловимое – они одиночки. Эти мужчины лишь временно сбились в небольшую стаю. И все-таки, занятие у них всех одно и то же, во всяком случае, близкое».
Мужчина с длинными волосами постоянно мял в руках проволочный эспандер, блестящий, с двумя черными заглушками на концах. Туго скрученная металлическая спираль чуть слышно позвякивала.
Он мял экспандер автоматически, скорее всего, даже не думая о том, что делает. Это не мешало ему говорить, выслушивать вопросы. У всех троих были быстрые взгляды и – как диссонанс – почти лишенные мимики лица.
«Чертовщина какая-то, – подумал Глеб. – Скольких людей я на своем веку перевидал, чем только они не занимались, но своих соседей по ресторану ни к одной из известных мне профессий пока отнести не могу. Ясно лишь, что профессия у них достаточно редкая, это и роднит их, она-то, профессия, и свела их вместе. Путешествовать они привыкли, чувствуют себя в вагоне-ресторане как дома».
Официант, сидевший на стуле у стойки бара, убедился, что Сиверов ознакомился с меню, и только после этого подошел. Официант тоже был неплохим психологом и сразу понял: спиртного Глеб не закажет, только ужин. Ну, в крайнем случае, бутылку пива, и ту не допьет, оставит половину.
– Меню можно верить? – поинтересовался Сиверов, разглядывая пока не истрепанный листок, вставленный в фирменную обложку.
– Вполне. Еще ничего разобрать не успели.
– А приготовить успели?
– Готовим мы на заказ.
Чувство, будто он вернулся в прошлое, лет эдак на десять назад, не отпускало Глеба. Он пробежал глазами меню, но шницеля «по-министерски» не оказалось.
– А шницель «по-министерски» можно?
Официант заулыбался. Он еще захватил то время, когда это блюдо с бюрократическим названием было едва ли не самым популярным в каждом ресторане.
– Вы первый за последние три года о нем спрашиваете.
Этот полушутливый заказ тут же настроил официанта на дружеский, а не только по-деловому участливый лад.
– Иногда хочется вспомнить прошлое, – уточнил Глеб.
– Что ж, шницель у нас есть.
– Будем считать, что он приготовлен «по-министерски», поезд, как-никак, фирменный.
– Значит, так… – официант чуть наклонился, чтобы шум поезда не мешал разговаривать. – Уточним: это шницель, поджаренный в сухарях со сливочным маслом внутри?
– Да.
