3. МАТЬ-ПАТРИАРХ
Как аналитик я опускаюсь в архетипические глубины своих пациентов. Я ощущаю их одиночество. Я отдаю дань мужеству, которое они проявляют, сталкиваясь с незнакомыми образами, путающими их мысли и представления. Я общалась с мужчинами и женщинами, которые почему-то не проходили анализ, но тем не менее всегда добросовестно записывали свои сны, желая понять внутренний процесс, развивающийся в соответствии с тем, что позже становится органическим единством. Они тоже продвинулись за границы присущего им сознания, за границы жесткого мира, удушающего творчество. Похожие паттерны встречаются в разных образах у разных сновидцев.
Сознание медленно усваивает новые образы, рожденные бессознательным. Иногда символы оказываются столь причудливыми, что в лучшем случае мы можем уловить лишь какие-то их фрагменты, а то и вовсе ничего… Иногда какие-то наши части, находящиеся слишком далеко от сознания, чтобы иметь человеческий образ, проявляют себя через голос в телефонной трубке. Часто их сообщение сильно нас изумляет, ибо полностью противоречит нашей сознательной адаптации. Если мы сможем с этим голосом вступить в диалог, в нашу повседневную жизнь может быть интегрировано нечто новое. И в конце концов голос может превратиться в образ.
В хаосе периодически возникающей патриархальной напряженности эти изумительные образы могут привести нас к затертым образам отцовского и материнского комплексов, которые следует оставить в прошлом, если мы собираемся жить собственной жизнью. В таком случае требуется делать различие между настоящими родителями и комплексами, порожденными нашей фантазией, впитавшей родительские черты.
Каждый из нас обладает собственным образным представлением; каждому из нас свойственна уникальная внешность. Каждая личность обладает присущими человеку общими физиологическими чертами; в той же степени мы несем в себе архетипические мотивы коллективного бессознательного. Осознав, что другим людям снятся такие же сны, мы знаем, что не одиноки. И действительно, оказывается, что тот или иной паттерн, находящийся за пределами нашего понимания, вплетен в глубочайшие слои коллективного бессознательного.
Имея это в виду, я спросила Яффу, одну из моих пациенток, может ли она хотя бы кратко рассказать о пройденном ею внутреннем пути, совершив внутреннюю работу над родительскими комплексами. Ее друзья не называли ее Яффой; это имя она получила во сне. Она приняла его как дар бессознательного и решила присвоить себе, совершая работу над частью внутреннего процесса. Эта работа нашла свое отражение в этой главе. (Личные подробности, а также имена членов семьи в этой книге, как и во всех остальных, изменены, чтобы сохранить конфиденциальность аналитической работы.)
Яффа, как и я сама, а также другие люди, позволившие включить в книгу свои сны, сделали это в надежде, что мотивы сновидений, которые мы исследуем, бросят луч света на происходящие в бессознательном процессы. Эти процессы запутаны и опасны при отреагировании вовне вместо интеграции в человеческую психику. При отреагировании вовне фантазии опасность заключается в том, что искажение реального мира происходит в самой ее природе. Так, например, воспринимать родную мать через призму материнского комплекса - значит лишать ее личностной идентичности, накладывая на нее архетип, принадлежащий области мифов и сказок. Несмотря на то, что дети неизбежно налагают на родителей архетипические образы и паттерны (а вся детская литература действительно учит и поощряет их это делать), недостаточное умение отличать личное от архетипического в процессе взросления может привести к весьма серьезным последствиям.
Когда Яффа начала анализ, она, как и подавляющее большинство людей, не могла отличить личное от архетипического. Она была одержима комплексом. Поступки, совершаемые под воздействием комплекса, могли вызвать либо акты насилия, либо полную отстраненность, вместе с тем незаметно стирая ее идентичность. Психоз проявляется в идентификации с архетипом. Пока существует сопротивление, которое можно назвать болью или болезнью, человек способен сохранять способность отличать одно от другого. Именно боль защищает его от психоза.
Несколько месяцев мы с Яффой обсуждали возможность глубинного понимания сновидений, ибо теневые образы имели столь разные смыслы, что, казалось, проявилось все содержание бессознательного. При этом пациентка научилась видеть различия и стала лучше осознавать обстановку, в которой находилась в детском возрасте. Мы вместе работали над сновидением в направлении, указанном Самостью, совершенно не зависевшем от наших осознанных намерений. Мы писали вместе: вели диалог, я писала, Яффа исправляла, уточняла, я переписывала, у нес возникали следующие инсайты. Происходящий с ней процесс, который не рассматривается в этой главе, резко продвинулся далеко вперед. Мы сохраняли должную предосторожность, не рассказывая о ее таинстве. Никогда не следует прикасаться к тому, что в любом храме называется святая святых.
Яффа была ребенком, помещенным родителями в вершину треугольника, представлявшую собой поле бессознательного сражения между родителями. Двигаясь наподобие двух клешней, противоположные установки родителей встречались, сталкивались между собой и вступали в борьбу, загоняя в тупик наполненную яростью психику дочери. Они боролись, не осознавая, в чем состоит эта борьба, подводя Яффу к осознанию, что они оставляли ее в одиночестве, исходя из самых добрых намерений. Когда Яффа стала осознавать, во что она превратилась и кем становится, то,, что она увидела, ей совершенно не понравилось.
Когда мы видим себя в неприглядном свете, редко задаем вопрос, кто еще может видеть нас такими. Сказать, что в данном случае эго учится противостоять ид или находят свое проявление сосредоточенные в супер-эго коллективные ценности, - значит просто уйти от вопроса. Личность, сформированная движением родительских клешней, неаутен-тична. Девочка имела радикальное искажение своего истинного «я». Это был измученный, израненный в сражениях ребенок, который совершал свои первые шаги, цепляясь за аутентичную жизнь. Но Яффе было суждено выжить. Жизнь определялась для нее двумя обстоятельствами: 1) отходом отложных представлений о своем «я», которые бессознательно накладывались на нее в процессе родительской борьбы, и 2) идентификацией с истинным «я», перед которым стояла почти невозможная задача. Ее решение было длительным, болезненным процессом, который, тем не менее, вселял в нее бодрость.
Если ложное представление о своем «я» выдавало себя через боль и вызываемые ею страдания, ее истинное «я», по крайней мере сначала, фактически было совершенно недоступно, так как его сущность скрывалась за уловками и хитросплетениями ложного «я». Яффа не могла изначально знать, что ее истинное «я» ощущает ее ложное «я» как боль. Истинное «я» боролось за освобождение ложного «я». Именно эта борьба вызывала болезненные ощущения. Некоторые женщины ощущают ее как омертвение при влиянии компенсаторных фантазий, которые никогда не становятся реальными, подобно стеклянному зверинцу Лауры в одноименной пьесе Теннесси Уильямса.
Ключевым обстоятельством для успешного анализа стало утверждение боли в качестве голоса аутентичного «я». Страдания в процессе анализа не имеют с мазохизмом ничего общего. Удовольствие, получаемое от боли, - это признание существования внутреннего аутентичного голоса, похожего на вопль ребенка, случайно упавшего в колодец. Все жители деревни днем и ночью делают все возможное, чтобы спасти девочку. Они ощущают прилив бодрости и подъем настроения, как только слышат ее плач. Если они смогут ее достать до того, как плач прекратится, девочка будет спасена. Ее плач стал направлять их, давая им надежду. На ранних этапах анализа приходится работать только с этим плачем. Мы должны следовать по пути, который указывает боль. Когда избавление уже близко, плач становится гораздо громче. Теперь этот плач меньше вызван страхом, а больше - надеждой. Он означает: «Я здесь, я жива».
У Яффы не было необходимости плакать. Ей не нужно было испытывать боль. Она приспособилась. Ее приспособление не слишком отличалось от приспособления к родителям. Приняв его,
