— А в чем выражалось участие во всем этом Ширли Брюс?
— Нашему правосудию придется изрядно попотеть, чтобы уличить ее. Всю эту историю о подвеске, доставшейся по наследству, скорее всего, сочинил Шарплз. Допускаю, что Ширли и не знала — зачем.
— Но ведь у нее были побочные доходы?
— Правительство, несомненно, займется выяснением этого. Для начала проверят, исправно ли она платит налоги.
— А насколько успешны наши дела?
— Мы вплотную подобрались к самому Шарплзу.
— Ты сразу догадался, что он обманывает нас?
— Когда он в первый раз пришел по поводу этой подвески, мне показалось, он знает, что с ней приключилось.
— Ах, Дональд, ты умница!
— Кеймерон мертв. В его смерти могло быть заинтересовано несколько человек. Была предпринята попытка отравить Дону Грэфтон — по ошибке яд достался Хуаните. В деле об отравлении все улики указывают на Роберта Хокли. И вот теперь убили Фелипе Муриндо. Заметь: в это время в Колумбию приехали два человека, которые так или иначе могли быть причастны к убийству Кеймерона — Роберт Хокли и Гарри Шарплз. Если эти убийства связаны между собой, круг подозреваемых сужается. Но поди докажи, что они связаны.
— Хокли и Шарплз арестованы и не могли никого убить.
— Думаешь, взрыв произошел случайно?
— За кого ты меня принимаешь?
— Когда я решил отправиться сюда, у меня не было сомнений, что на прииске «Два клевера» добывают изумруды. Нужны были кое-какие доказательства, чтобы Шарплза припереть к стенке. К сожалению, колумбийское правительство оказалось более расторопным. Но у меня была еще одна догадка…
— Дональд, милый! Эта догадка может принести доход нашему агентству?
— Не уверен.
— Твоя догадка связана с убийством Кеймерона?
— Конечно. Его убийство — исходная точка нашего расследования.
— Знаешь, я ничего не поняла из того, что ты там болтал о кожаных перчатках и пистолете двадцать второго калибра. Ты можешь объяснить все по порядку?
— Роберт Кеймерон стрелял из пистолета двадцать второго калибра и промахнулся.
— Почему ты так думаешь?
— Иначе не вижу во всем этом никакого смысла.
— Ты хочешь сказать, что он целился в дырку и случайно задел стропила?
— Он целился вовсе не в дырку. Ты что, так до сих пор ничего и не поняла?
— А ты оставь свои дурацкие намеки! Говори, пожалуйста, яснее, чтобы я могла тебя понять.
— Когда Роберт Кеймерон стрелял, он был в перчатках…
— Когда он стрелял в убийцу?
— Нет, в ворону.
— В ворону?! — воскликнула Берта. — Ты что, рехнулся? Это же была его любимица. Чем она ему не угодила?
— Тем, что вороны не умеют считать.
Берта гневно посмотрела на меня, и тут зазвонил телефон. Берта сняла трубку:
— Алло… Говорите по-английски! Кто там еще? Да-да… — Неожиданно ее тон изменился. С минуту она молча слушала, потом сказала: — Спасибо большое, я ему передам. До свидания.
Когда она положила трубку, от ее былого гнева не осталось и следа.
— Кто звонил? — спросил я.
— Родольфо Маранилья. Сказал, что вскоре после нашего отъезда Роберт Хокли и Гарри Шарплз бежали из-под стражи. Похоже, подкупили охрану. Та баба, которая меня обыскивала, утверждает, что положила твою бумагу в конверт и отнесла в кабинет капитана полиции. Когда меня обыскивали, Шарплз и Хокли были под арестом. Вскоре они исчезли. И эта бумага тоже.
— Теперь многое становится ясным.
— Маранилья просил передать, что с твоего разрешения он поставит охрану у наших номеров в отеле. Он считает, что мы должны быть крайне осторожны.
— Очень любезно с его стороны.
— Черт бы тебя побрал! — крикнула Берта. — Ты вечно стараешься пройти над пропастью по веревке и подвергаешь опасности нас обоих!
— Что с тобой, Берта? Еще недавно ты была настроена куда более оптимистично.
— Недавно я думала о деньгах, а сейчас — о динамите!
Глава 22
На следующее утро, вскоре после завтрака, ко мне в номер зашел Родольфо Маранилья. Он был вежлив, но насторожен. Рассказал, что Хокли и Шарплз бежали, но подробности обстоятельств побега пока не выяснены: показания начальника охраны очень путаны. В лучшем случае он виноват в чудовищной халатности, в худшем — сами понимаете…
Маранилья пытался взглянуть на вещи философски: — У большинства провинциальных полицейских нищенские оклады, и неудивительно, что они охотно берут взятки — особенно если предлагаются крупные суммы. Ведь не секрет, что даже в Соединенных Штатах, где полицейским платят куда больше, существует коррупция. Не так ли?
— Извините, — прервал я рассуждения Маранильи, — но я хотел бы спросить: Хокли и Шарплз содержались вместе?
— Не знаю. Бежали они оба, что, впрочем, неудивительно. Если уж полиция предоставляет возможность совершить побег одному из двух арестованных, то почему бы не предоставить такую возможность и другому?
— В общем, одно наверняка ясно: оба они сбежали.
— Увы. И теперь ваша жизнь в опасности. Представляете, какую это налагает на нас ответственность?
Стараясь понять, к чему он клонит, я согласно кивнул.
— Нам это вовсе ни к чему. Работу свою здесь вы завершили, и, мне кажется, ваша коллега, очаровательная сеньора Кул, будет только рада вернуться домой. Кроме того, не забывайте, по чьему поручению она сюда приехала — как бы ей не навлечь на себя большие неприятности.
— Когда мы должны покинуть Колумбию?
— Двое моих друзей должны были сегодня улететь в США. Я рассказал им вкратце о нашем расследовании, и они пошли мне навстречу — сдали свои билеты. Я готов предложить эти билеты вам.
— Мне надо бы еще кое-что здесь выяснить…
— Было бы очень досадно, если бы с гражданином США, тем более с таким замечательным человеком, как вы, случилась какая-нибудь неприятность.
— Но все же мне не хотелось бы уезжать до тех пор, пока не узнаю побольше об этом Фелипе Муриндо, — попытался возразить я.
— Пусть вас это не беспокоит, сеньор Лэм, — наш отдел всегда к вашим услугам. К тому же кое-что удалось разузнать.
— Что же именно?
— Можно сказать, что должность управляющего досталась Муриндо по наследству. Он вырос на шахте.
— Да?
