случае пренебрегать конспирацией Верховный Главнокомандующий никому не позволил, и как репортеры ни старались, сверх того, что Президент заявил на первой пресс-конференции, они у него так ничего и не выведали.
— Что бы такое ценное потребовать у тебя за эту услугу… — Мигель в задумчивости поднял глаза к потолку бомбоубежища, выискивая в уме ответ на абсолютно непонятную Мефодию загадку. Последняя услуга, которую помнил за ним акселерат, была переданная за обедом соль, но раньше мастер платы за подобные мелочи не взимал. — И взять-то с вас, уважаемая жертва акселерации, нечего, вот ведь незадача… Может, еще один портрет тебе заказать? В полный рост и при регалиях.
— Поясните, пожалуйста, уважаемый носитель двенадцати дисциплинарных регалий, за что это я должен увековечить вас в акварелях? — хмыкнул Мефодий, несмотря на подавленное настроение, нашедший в себе силы воздать мастеру ответным сарказмом.
Впрочем, Мигель испытывать его терпение не стал и, поманив в общее жилое помещение, молча указал в противоположный конец зала — туда, где располагалась первая партия эвакуированных членов Второй общины.
— Это я их обнаружил! — похвастался Мигель. — Пока вы там наверху наслаждались свежим воздухом, мы тоже решили зря времени не терять. Наведались на станцию метро, где окопалась Вторая община, проторили дорогу и прихватили кое-кого из желающих сменить обстановку… Я когда их увидел, чуть было мимо не прошел, но потом все-таки признал — мастера не проведешь!
До Мефодия наконец дошло, кого имеет в виду остроглазый Мигель.
В дальнем углу помещения неспешно раскладывало пожитки ничем не примечательное семейство — по-видимому, муж, жена и не то престарелая мать, не то бабушка. Вид у всех троих был измученный: как-никак они только что отмахали несколько километров по тоннелям метро, отнюдь не приспособленным для пеших прогулок. Признаться, акселерат и сам не обратил бы на это семейство внимания, если бы не Мигель.
Первой Мефодий узнал Раису, и то лишь потому, что она повернулась к нему лицом. Острый носик Раисы Николаевны торчал из-под укутывающей ее древней вязаной шали, которую, наверное, носили еще во времена первых пятилеток. Шаль и грязь на лице Раисы старили бывшую жену господина Ятаганова- младшего лет на пятнадцать, но Мефодий невольно отметил, что глаза ее — большие, карие и бездонные — все так же обворожительно прекрасны.
Некогда любительница роскошных туалетов, ныне Раиса предпочитала короткий полушубок на овчинном меху, стеганые ватные штаны и валенки, которые были великоваты даже ее сегодняшнему супругу, представительному Кириллу Петровичу Ятаганову-старшему.
Сам Кирилл Петрович, или, как он любил называть себя по аналогии с «Дубровским», Кирила Петрович, после всех злоключений, что пережили они с женой за последние месяцы, из прежней своей представительности сохранил лишь высокий рост, да и то только потому, что рост взрослого человека — величина практически неизменная. От былой упитанности и подчеркнутой холености делового человека у Кирилла не осталось и следа. Нечесаные космы, торчащие наружу из-под драной кроличьей шапки; дубленка, когда-то благородная, а теперь заляпанная грязными пятнами всех оттенков; утепленные охотничьи штаны, разодранные на коленях и грубо заштопанные суровыми нитками; одного размера с Раисеными неаккуратно обрезанные валенки… Таким являлся сегодня облик бывшего владельца четырех магазинов.
Пока жена отогревала замерзшие пальцы над тусклым пламенем керосинки, Кирилл развязывал баул с вещами и расстилал на полу принесенный с собой матрас. Движения рук Кирилла были резкими и раздраженными, будто он сейчас не распаковывал вещи, а увлеченно играл с невидимым противником в настольный хоккей и при этом проигрывал.
Сидевшая чуть поодаль от них щуплая старушка с кудрявой собачкой на руках родственных связей с четой Ятагановых не имела, но пришла в Первую общину наверняка вместе с ними. Старушку Мефодий опознал сразу, поскольку тяжкие скитания по холодным подземельям ее совершенно не изменили. Пелагея Прокловна, она же агент Пелагея в среде высших землян и просто Прокловна для остальных знакомых, выглядела на удивление бодро и, кажется, нисколько не мерзла в своем платочке, ватнике и спортивном трико. Из вещей при ней имелся один безразмерный рюкзак с притороченным сверху матрасом, за которым при желании могли спрятаться три подобных Прокловне миниатюрных бабули. Похоже, что изнурительный марш-бросок по пересеченной местности утомил Прокловну не больше, чем прогулка по магазинам. Оно и понятно — в пору лекарственного травосбора, собирая свои гербарии, целительница-старушка отмеривала в пригородных лесах дистанции куда длиннее.
Прокловна склонилась над своим фокстерьером Тузиком и что-то тихонько шептала в его мохнатое ухо, очевидно, успокаивала взволнованную переменой обстановки собачонку. Тузик нервно ерзал у нее на коленях, жалобно поскуливал и с рук хозяйки отказывался слезать категорически.
Мефодий немного понаблюдал издалека за этой необычной троицей, после чего решился-таки приблизиться.
Прокловна заметила его первой, всплеснула руками, выпустила Тузика и кинулась навстречу, едва не перекувыркнувшись через стоявший у нее под ногами рюкзак.
— А Мигелька-то, паразит, и словом не обмолвился! — запричитала она, обнимая Мефодия и смахивая непрошеную слезу. — Пойдемте, говорит, Пелагея Прокловна, с нами, там обстановка безопасней, и ни гугу более! Только хотела у него насчет тебя выведать, как он, стервец, сразу шасть в сторону и молчок — дескать, прости, бабушка, занят я сейчас. Ну жив, и слава богу, слава богу… А мы вот с Кирюшей и Раечкой вместе теперь держаться решили, как-никак знакомы-то давно. Заботятся они о бабке нынче, как и внуки, бывало, не заботились. Помогают, храни их господь…
Кирилл и Раиса оторвались от своих занятий и сейчас не сводили глаз с выросшего как из-под земли Ятаганова-младшего, который по совершенно необъяснимой для них причине выглядел на фоне окружающей обстановки невозмутимым, опрятным и, в отличие от Кирилла, гладко выбритым. А также, как понял Мефодий, внимательно присмотревшись к старшему брату, кристально трезвым.
Кирилл был слегка навеселе — именно этим объяснялась несобранность и нервозность его движений. По его изрядно помятому лицу было видно, что к бутылке он прикладывается достаточно регулярно, вот только кто снабжает его спиртным — неизвестно, так как сам Кирилл на добытчика не походил. Видимо, порядки во Второй общине были куда демократичнее, чем у адепта строгой дисциплины Мотылькова, карающего за распитие спиртных напитков такими тяжелыми штрафработами, от которых схватил бы грыжу даже Геракл.
Раиса робко выглядывала из-за плеча мужа. И хоть при появлении Мефодия в ее глазах загорелась искорка от нечаянной встречи с бывшим «другом-любовником-мужем», тем не менее от публичного проявления радости Раиса воздерживалась, явно ожидая, каковой окажется реакция Кирилла. Причины подобной кротости некогда неукротимой Раисы могли быть разными, но только сейчас Мефодий обратил внимание на почти рассосавшийся синяк под ее глазом.
— Ну, здравствуй, братишка, — выговорил наконец Кирилл. В голосе его чувствовался испуг. — А мы уж с Раей это… и не чаяли тебя увидеть… Мать говорила, что ты у нас теперь деловой, постоянно в разъездах, и все такое… Надеялись, что не было тебя тогда в городе…
Словно собираясь отобрать кусок мяса у тигра, Кирилл с опаской подошел к Мефодию и неуверенно сгреб его в объятия, далеко не такие цепкие, как у щупленькой бабушки Пелагеи.
— Здравствуй, братишка. — Мефодий тоже обнял брата, крепостью своих объятий пытаясь доказать, что не держит на Кирилла абсолютно никакого зла. — А я уж тебя обыскался…
— Ну ладно, хорош, а то что-то уже в спине хрустит… — взмолился Кирилл, пытаясь высвободиться из хватки акселерата, которая, если бы тот захотел, могла бы стать для Кирилла фатальной. Но Ятаганов- младший был сейчас сама доброта и действительно обрадовался брату, обрадовался так, как до сего момента не радовался ему ни разу в жизни.
Раиса терпеливо дождалась своей очереди, после чего вспорхнула со скамьи и повисла на шее Мефодия, но, правда, лишь на мгновение — для того чтобы чмокнуть его в щеку и тут же ретироваться. Запахов косметики Раиса сегодня не источала, но, помимо хорошо знакомого аромата ее тела, Мефодий с некоторым разочарованием учуял нечто новое — то же самое, чем так щедро веяло от Кирилла. Только от
