пятки, готовясь вскочить на ноги. Однако по-прежнему меня останавливало слишком большое количество народа, толпившееся возле моих «близнецов»…
Было заранее ясно, что благородная попытка Конрада прийти на выручку друзьям потерпит неудачу. Я искренне сочувствовал ему — как не претило коротышке возвращаться обратно в Божественную Цитадель, но теперь, хочешь — не хочешь, а придется смириться с этим.
— Нет, я вообще к кому обращаюсь? — упорно продолжал настаивать Конрад на соблюдении Бернардом закона. Сначала вы, разлюбезнейший мерзавец, злостным образом игнорируете мой приказ на пароме и чуть меня не убиваете, а теперь и вовсе докатились до грубейшего нарушения Таллинской Конвенции! Последний раз предупреждаю: оставьте политэмигрантов в покое и возвращайтесь туда, откуда пришли!
— На пароме, ваша честь, того требовала ситуация, а здесь… — Мясника уже не забавляли угрозы коротышки, а постепенно начинали выводить из себя. — Какого черта я вообще расстилаюсь перед вами?! Вы, кажется, перегрелись на солнце! Стойте там и не двигайтесь; сейчас вас снимут!
Я посчитал своим долгом загодя отвести от Конрада все подозрения и, насколько возможно, помочь ему:
— Мистер Уильямес послушайте меня! Будьте с Конрадом обходительны и не бейте его — он и впрямь тяжело болен. Мы слегка попытали его на предмет кое-какой информации, и нервы магистра не выдержали. Его честь нуждается в серьезном лечении…
— Не будь ты отступником, мистер Хенриксон, я бы просто пожал тебе за это руку, — не спуская прищуренных глаз с глашатая таллинских договоренностей, процедил в ответ Мясник. — Ну почему вы просто не прикончили его?
Ничего ответить на это я не успел, поскольку события вдруг начали сменять друг друга настолько стремительно, что не иначе, как подарком судьбы я это назвать не могу…
— Ну что ж, прекрасно! — крикнул его честь. — Я почему-то знал, что вы, милейшие негодяи, меня не послушаетесь, а посему пожните бурю! Сами напросились!
Ни я, ни тем более Бернард никак не могли и предположить, что Конрад воспримет отказ Охотников покинуть российскую территорию настолько болезненно. Магистр нагнулся куда-то за стропильную балку, а когда вновь выпрямился, то в руках его уже находился прибереженный им как раз для подобного случая неоспоримый аргумент. Тот аргумент, который он еще недавно примерял на себя и которого Вольф лишил бедного Саймона перед тем, как свернуть ему шею.
К несчастью для всех них, Циклоп и Николас так спешили преподнести меня Мяснику, что совершенно забыли о брошенном на месте моего пленения пулемете «хеклер-кох-21», в запасе у которого еще оставались две или три ленты с патронами. Как выяснилось впоследствии, коротышка затаился в каком-то укромном уголке, переждал, пока меня вместе с телом Саймона выволокут наружу, а затем вернулся в нашу комнату и случайно обнаружил то, что я так несправедливо отобрал у него перед боем.
И вот, имея на руках столь убедительный козырь, его честь счел своим долгом вмешаться в нашу судьбу, тем самым доказав, что, называясь моим другом, он не впустую бросался громкими словами. Разобравшись-таки с мудреным для него устройством лентоприемника, Конрад снова преобразился в жестокого карателя, только на этот раз пребывая в не замутненном кагором кристально-трезвом состоянии рассудка.
Подобно ветхозаветному ангелу-истребителю, излившему потоки серы на Содом и Гоморру, магистр обрушил на головы ослушавшихся его Охотников рой свинцовых ос, жужжание которых заменил пулеметный грохот…
Скажу сразу: несмотря на то, что в руках Конрада имелось достаточно грозное оружие, сразить наповал ему удалось лишь двух прибалтийцев, которые попали под первые, еще более-менее прицельные, выстрелы. А далее мощная отдача (о чем я своего малорослого друга настоятельно и предупреждал!) подбросила пулемет вверх, и не привыкшему к такой убийственной машине магистру уже невозможно было контролировать стрельбу. Ствол его оружия загулял в разные стороны, словно полотнище стяга под порывами переменного ветра…
Охотников крепко вдалбливаемый в них годами инстинкт самосохранения заставил немедленно искать себе укрытие, что в ограниченном пространстве двора сделать было довольно непросто. Сам главнокомандующий и тот одним прыжком перелетел через капот «сант-ровера» и притаился за ним, опередив даже молодого Николаса. Однако по долгу службы Бернарду приходилось заботиться не только о себе, но и о вверенных ему людях, а потому, едва очутившись в безопасности, он заорал во все горло:
— Куда, трусливые ублюдки?! Оттащите пленников! Спасайте их, черт бы вас!
Рисковать головой ради жизней каких-то еретиков поначалу никто и не подумал, поэтому данный приказ после первого его озвучания добровольцев так и не выявил. Братья находились в замешательстве: кто нашел себе укрытие, кивали на тех, кому сделать этого еще не удалось, а они, в свою очередь, разрывались между нежеланием лезть под пули и не менее сильным нежеланием проявить нерасторопность перед лицом командира…
Я понял, что другого момента обратить в реальность несбыточные мечты мне больше не предоставят. Через полминуты лента у Конрада закончится, и он станет покойником, но что будет для него самое обидное (в последние мгновения жизни, конечно), так это напрасная попытка совершить ради нас — его «лучших друзей» — столь героическую акцию. И потому мне разочаровывать моего заступника никак было нельзя — вскочив на ноги и буквально кожей чувствуя обратившиеся на меня взгляды Гюнтера и Михаила, я что есть духу кинулся к заветному «хантеру»…
Уложив так и не успевших ничего сообразить двух бойцов Прибалтийского отряда, его честь резанул очередью как раз по тому разбитому внедорожнику, на капоте которого и лежали мои «близнецы». Охотники, толпившиеся там, рассеялись в считанные секунды, тем самым полностью очистив мне дорогу.
— Держи!!! — полетел мне вслед яростный вопль Бернарда, внезапно осознавшего, что пленник не просто спасает свою шкуру, а задумал нечто очень недоброе. — Держи Мертвеца— уходит!!!
Пули Конрада шли уже поверху и рыхлили землю где-то в районе восточной караульной будки, возле которой и получил смертельное ранение Вацлав. Но я все еще продолжал опасаться, что рука Конрада с пулеметом дрогнет и его очередь не даст мне осуществить задуманное. Так что приходилось торопиться, раз уж дерзнул изменить свое будущее с более длинного и мучительного на совсем короткое и менее позорное.
Ранее всех отреагировал на окрик Мясника один из людей покойного Гонсалеса. Он еще не залег за укрытие, а потому развернулся и не мешкая рванул мне наперерез.
Не снижая темпа, я резко выбросил вперед левую ногу и, оттолкнувшись правой, зарядил выбежавшему навстречу Охотнику носком ботинка точно в солнечное сплетение. Получив такой серьезный удар, тот с придыханием ухнул, а после, не удержавшись на ногах, влепился спиной в крыло стоявшего за ним «хантера»…
Пулемет Конрада умолк именно тогда, когда обе рукояти «глоков» удобно легли мне в ладони. Взводить «близнецов» не потребовалось — это уже было сделано мной перед началом нашего недавнего сражения. Щелчок предохранителями— выбор приоритетной цели — наводка, занимающая у стрелка моего класса доли секунды — огонь!..
Пятый отряд Карлоса Гонсалеса прекратил свое фактическое существование после того, как четыре его последних бойца бросились в ставшей для них фатальной атаку с целью скрутить получившего свободу Бегущего Мертвеца. На это мной было затрачено лишь восемь патронов…
— Мочи их, швед!!! — Ликующий вопль Михаила перекрыл все остальные крики — изумления, предостережения, дикой ярости… — Мочи седого!!! Мочи одноглазого!!! Мочи их всех!!!
Напутствие Михаила на все сто отражало мои дальнейшие планы. Сгребя в карман запасные обоймы, я не стал было брать нож, но каким-то чисто непроизвольным движением вдруг схватил его и катнул по земле Михаилу — авось да и пригодится; ну а нет, так хоть погибнет не с пустыми руками.
— Прикончить Мертвеца! — наконец дошло до Мясника то, что пять секунд назад я открыл торги за свою жизнь, с ходу заломив умопомрачительную цену. — Живым разрешаю не брать! Стрелять на поражение!
