тяжелее на целый, надо думать, нехилого объема, ужин. Вышел поприветствовать Конрада и магистр Виссарион, державшийся в своей обычной сдержанной манере. Украшение епископата — дочь Жан-Батиста — на этот раз отсутствовала, вероятно, удостоив-таки вниманием моего внештатного «ординарца».
Пятый отряд удалился ужинать. Я исключительно любопытства ради прошелся вдоль ряда его техники. Имеющее более привилегированный номер, подразделение Карлоса могло рассчитывать и на более дорогостоящее вооружение, как раз и представленное здесь занимавшими кузова «самсонов» солидными спаренными сорокамиллиметровыми автоматическими орудиями «МК-5». Оба они были некогда сняты с остовов боевых кораблей Древних и заново восстановлены дьяконами Оружейной Академии. Я ни разу не видел их в действии — своим-то тяжелым вооружением пользовались редко, да и то больше для устрашения. За расход боеприпасов к «вулканам» спрашивали со всей строгостью, а потому любимая забава моих бойцов обходилась мне горами отчетов о необходимости их применения.
Один из бойцов Матадора нес охранение возле орудий, прохаживаясь взад-вперед да изредка попинывая массивные покрышки «самсонов». Увидев три командирских креста у меня на петлице, он тут же принял уставную стойку, а затем отсалютовал мне четким и свойственным, по-моему, лишь молодым Охотникам движением.
— Да брось ты,. — отмахнулся я и подошел поближе. —Недурственные у вас пушечки. Давно использовали?
— С месяц назад, — боец расслабился и дозволил себе прислониться к подножке «самсона». — Сектанты под Бордо общину сколотили, народ баламутили, про Господа небылицы всяческие пороли… Одним словом, наш клиент. Ну, окружили мы их, а там не община, а целый укрепрайон: стены с бойницами, насыпь, частокол… Долго уговаривали сдаться на Божью милость, минут пятнадцать. — Для стремительного Гонсалеса действительно — вечность! — А они нам — нет, дескать, умрем как один, но в ваши грязные лапы не пойдем, и баста! Задело это Мата… виноват — брата Карлоса. Ну, говорит, на нет и суда нет, только наказание. Развернули «эмкашки» да дунули из четырех стволов по частоколу. И как назло, первую клинит — затвор чего-то заерепенился, подлюка. Ну мы, правда, и одной ворота просверлили, внутрь зашли, оплеух прикладами надавали тому, кто помоложе да поглупей, а шишек их повязали всем скопом. Магистр Конрад в две смены работал, Трон не выключал. Все обратно к Богу вернулись, а то орали!.. Добрый он — магистр Конрад: из семерых только двоих Очищению предал, остальным ногти повыдирал да крестом раскаленным к языку приложился, чтоб Писание, сволочи, не хулили. Молитву над заблудшими душами прочел, а после отпустил с миром… Шибко уж добрый, нехорошо это… Вот только собрались «эмкашку» в Академию на ремонт везти, гонцы пожаловали. Оставим, наверное, здесь пока, чего таскать-то за собой. Но я вам так скажу…
Головорез был не прочь поговорить и подольше, но я слишком устал. Назначил караул, доплелся до своих нар и через минуту уже спал.
Стакан на столике дребезжал. Противный звон проникал в мозги, хочешь — не хочешь заставляя просыпаться. Солнце поднялось высоко, значит, скоро завтрак. Выспался я на славу, даже отлежал левую руку. Потянулся лежа, сел и принялся натягивать ботинки, ставшие за ночь холодными и неродными…
…Стакан! Странно, но дребезжание усилилось; того и гляди, мой стеклянный товарищ спрыгнет со столика и покончит с собой в это прекрасное утро! Что, черт побери, происходит?
В дверь моего командирского отсека раздался легкий стук. Получив разрешение войти, на пороге нарисовался брат Энрико.
— Брат Эрик, прибыли магистр Аврелий и брат Бернард. Похоже, дело и впрямь серьезное, вы только посмотрите, что они притащили с собой из Ватикана! — Энрико в нетерпении переводил взгляд с меня на нечто, грохотавшее во дворе, и обратно.
— Иду, — просипел я пересохшим за ночь горлом. Энрико ретировался из дверного проема, ослепив меня хлынувшим в него потоком яркого утреннего света.
Стакану и впрямь было с чего взбеситься. Во двор епископата, кроша булыжное покрытие стальными траками, влезало многотонное носатое чудовище, заставляя вибрировать, казалось, все мироздание, включая и его основы. Подкатив бронированное тело к рядам нашей техники, существо фыркнуло, испустило облако зловонного дыма, рывком дернулось вперед и затихло. Вслед за ним вполз остальной транспорт Бернарда: стандартная пара трейлеров, «хантер», «самсон», вместо автоматической пушки груженный какими-то ящиками, и приземистый бортовой грузовик, судя по звуку двигателя и ширине колес — невероятной мощности и грузоподъемности. Последний нес на себе скрытую под брезентом крупную конструкцию весьма приличного размера и веса.
Сзади, зевая, подошел Карлос.
— Карамба! Это интригует! Когда-нибудь имел с такими дело ? — И он указал в сторону длинноносого металлического зверя.
— Вообще-то нет, — я был заинтригован не меньше него. — Но кадетами нас водили на экскурсию в Оружейную Академию, где я и видел такую штуку первый и последний раз в жизни. По-моему, напоминает гаубицу…
— Да, ты прав. Это самоходная гаубица «АС-90». Достанет до Мон-Сен-Мишеля не доезжая двадцати километров. Жуткая вещь… В чем дело? Уж не русские ли там окопались?..
Третий повтор ритуала приветствия Жан-Батист отработал изящнее всего. Порхая вокруг магистра Аврелия этакой двенадцатипудовой бабочкой, епископ поминутно хватал того за рукав и без умолку сыпал любезностями.
Бернард вылез из «хантера», огляделся, кивнул Жану-Батисту, но подходить к нему не стал. Лицо Мясника выражало открытое презрение подобным лицемерным словоизлияниям. Однако через полминуты сдержанная улыбка озарила-таки его — Бернард заметил нас с Карлосом.
Не знаю, как Матадор — Бернард был ему почти ровесник, — а я испытал настоящий мальчишеский трепет, когда мою руку пожимала рука живой легенды Братства Охотников.
— Брат Карлос! Брат Эрик! Приятно работать с уважаемыми людьми. Вы уже завтракали? Нет? Ну хорошо, показывайте, где здесь харчевня…
Широкоплечий крепыш среднего роста с ежиком коротко стриженных волос, Бернард Уильяме в свои пятьдесят полностью поседел. Зато на остальных фронтах немилосердная Старость потерпела сокрушительные поражения. Так что взглянув командиру Первого в глаза, я мог лицезреть лишь одно — силу, жесткую бескомпромиссную силу. Ту, что вела его от победы к победе, ценя человеческие жизни не дороже грязи под ногами. Это пугало и восхищало одновременно…
— Я вижу, у вас возникли кое-какие вопросы, — не отрываясь от еды, Бернард посмотрел на нас с Гонсалесом. — Прошу вас, задавайте, не стесняйтесь,
В епископатской столовой для слуг мы сидели вшестером: брат Бернард, брат Карлос, я и наши заместители — брат Вольф, брат Марчелло и брат Михаил. И если Марчелло являлся, по сути, Охотником заурядным, то о Вольфе, имевшем прозвище Циклоп, следовало бы сказать особо. Именно этот человек занимал командирскую должность Одиннадцатого до того, как на нее был назначен я, из-за чего мне пришлось уйти с поста замкома Ящерицы после двух лет пребывания на нем.
Особенно ярко выделялся Вольф внешностью. Двухметровый Гюнтер — единственный из старожилов Одиннадцатого, кому довелось послужить под командованием брата Вольфа, — поставленный рядом со своим бывшим командиром, проигрывал ему едва ли не полторы головы в росте и почти целый локоть в плечах. Ходили слухи, что столь нечеловеческими габаритами гигант был обязан все той же ядовитой и невидимой энергии Древних, которой, по всей очевидности, когда-то заразились его родители. Когда эта гороподобная махина нависала над вами, пусть даже мирно при этом беседуя, вы испытывали естественное желание скрыться куда-нибудь, а потом долго-долго оттуда не высовываться. Дополнение к портрету Вольфа вносила бритая до зеркального блеска голова и единственный сохранившийся глаз, злобно сверкающий из-под правой надбровной дуги. Глазница же левого прикрывалась черным кожаным пятачком, удерживаемым вокруг лысой макушки тонкой тесьмой.
Насчет утраты гигантом второго органа зрения хаживало множество красивых легенд. Лично мне более всего импонировала та, в которой глаз Вольфу высосала какая-то сумасшедшая старуха-ведьма, но я-то точно знал, что всему виной была банальная пистолетная пружина, некстати соскочившая во время чистки Вольфом оружия.
Циклоп восхищался Бернардом Уильямсом настолько, что, когда Мясник, пораженный при встрече
