так, чтобы его можно было наблюдать и из церковной башенки. Положив ладонь на плечо поставленного на колени парня, главнокомандующий продолжал:
— Ты слышишь, Жан-Пьер? Кое-кто из твоих людей с радостью готов вернуться на путь Покаяния! Вот, к примеру, юный Тьерри! Двадцать минут назад я имел с ним беседу, и ты знаешь — всего лишь силой слова вселил в него желание очиститься от всей той скверны, что ты туда занес! Так ведь, Тьерри? Ведь мы же правильно поняли друг друга в галерее? А надо нам от тебя всего ничего-ты должен указать Посланцам Пророка трех отроков Проклятого Иуды. И будь уверен: Господь сразу же простит тебя…
— Не делай этого, Тьерри! — раздался из церкви уже знакомый мне голос рыжеволосой Кэтрин. — Не верь убийцам и не надейся на легкую смерть — они все равно сожгут тебя! Ты всегда был замечательным человеком и хорошим товарищем, так умри же достойно, не пачкайся в инквизиторском дерьме!
— Это еще кто? — оторопел Бернард. — А-а-а, понял! Я имею честь услыхать ту самую ведьму, что упорхнула от моих людей по воздуху! До вас, мисс, очередь еще дойдет, а теперь я бы попросил не отвлекать от покаяния вернувшегося в лоно Веры ее блудного сына! Ну так я весь внимание: твое слово, Тьерри?
Тьерри заколотила крупная дрожь, и он, зажмурившись, с трудом выдавил из себя:
— Да будь ты проклят…
Похоже, Мясник подобного никак не ожидал:
— Извини, Тьерри, я, по-моему, тебя не расслышал. Ну-ка повтори!
— Будь ты проклят!!! — гаркнул теперь Тьерри что было мочи. — Будьте прокляты вы все: пророки, иуды, мясники!!! Все!!! Осточертело! Как мне все это осточертело.
Истеричный всплеск отступника перерос в безнадежные всхлипывания. Бернард хмыкнул, убрал руку с его плеча, горестно вздохнул и, приставив ствол «беретты» к трясущемуся затылку парня, вымолвил:
— Как знаешь. Однако не пристало Господу унижаться и просить о покаянии дважды.
Эхо выстрела заметалось по колодцу монастырского двора. Тьерри, дернув головой, упал лицом вперед и забился в предсмертных конвульсиях. Черная кровь потекла у него из развороченного пулей лба. Двое бойцов Первого, повинуясь немой команде главнокомандующего, тут же отволокли тело в дальний угол двора.
Мясник отер платком выступивший на шее пот.
— А ты страшный человек, Жан-Пьер! — осуждающе прокричал он. — Сколько же ереси вложил ты в эти молодые души; сколько же терпения потребуется для того, чтобы ее оттуда выскоблить! Веришь-нет, но мне было жаль беднягу Тьерри! Ну чего молчишь? — Он прислушался к безмолвствующей церкви. — Думаешь? Думай! Ну а мы пока спросим другого. Где-то здесь был мой давний знакомый Жан-Жак…
Циклоп ухватил за шиворот «давнего знакомого» и заботливо помог тому приблизиться к Мяснику. Особо не церемонясь, Бернард уронил Жан-Жака коленями прямо в разлившуюся на мостовой лужу крови и участливо поинтересовался у него:
— А ты, грешник, готов искупить вину перед вскормившей тебя Святой Европой и Верой в единого нашего Создателя?
— Готов, брат Бернард! Видит Бог, готов как никто другой! — ни секунды не раздумывая, залепетал Жан-Жак.
— Во-первых, я тебе не брат, запомни это! — и как бы в подтверждение своих слов Бернард брезгливо от него отстранился. — Однако я рад, что ты такой сговорчивый. Ты знаешь, что от тебя требуется?
— Да, брат… ой, извините, мистер Бернард! Я приведу вам его детей, мистер Бернард! Всех до одного приведу! Видит Бог, я готов к покаянию…
— Брат Вольф? — обратился Мясник к заместителю. — Помогите этому, бесспорно, разумному человеку оправдать себя в глазах Всевышнего!
— Что ты делаешь, Жан-Жак? — Словно воплощение самой совести по двору вновь разлетелся звонкий голос Кэтрин. — Не ты ли клялся на днях, что готов умереть за своего кумира? Не ты ли уверял Жан-Пьера, что грудью встанешь на защиту его детей? Подонок, а он ведь так тебе верил!
— Заткнись, ведьма! — нервно взвизгнул влекомый Циклопом по направлению к заложникам Жан-Жак. — Это ты и Иуда ввергли меня во грех отступничества! Вы завлекли в ваши мерзкие сети мою душу! Но теперь-то я прозрел! Воистину прозрел! Идемте, мистер Вольф, я покажу, какие из тех детей дети Проклятого!..
И они скрылись в воротах кладовой.
— Эй, Жан-Пьер! — Бернард потер затекшую от постоянного задирания головы вверх шею. — Слушай сюда, Жан-Пьер! Я предлагаю только один раз, учти! У вас три пути. Первый: продолжаете упорствовать и тянете драгоценное время. В этом случае я казню всех ваших людей и твоих детей. Казню медленно и жестоко. Второй: сжигаете себя. Тогда я делаю то же самое и плюс ко всему по прибытии в Ватикан брошу твоих детей в подвалы Главного магистрата. Ты отлично понимаешь, что это такое колдуны, сатанисты, больные сектанты… И, наконец, третий: ты и твое окружение сдаются на суд ордена Инквизиции. А вот тогда — я могу дать тебе Слово Командира! — дети твои попадут в самый привилегированный приют, откуда их со временем, возможно, даже усыновят лучшие семьи Святой Европы… Так что ты выбираешь?
Молчание со стороны Иуды продлилась долго. И вот наконец, как мне показалось, смертельно уставший Проклятый спросил:
— Почему я должен верить вашему слову?
— А потому, что в свое время я, — Бернард выразительно ткнул себя большим пальцем в грудь, — дал такое же Слово Командира Пророку, что возьму тебя живым!
Вновь воцарилось тягостное молчание. В этой тишине скрипнули ворота кладовой, и оттуда неуверенными шажками вышли два мальчика и одна девочка. Старшему сыну Жан-Пьера было лет двенадцать. За его тонкую мальчишескую руку держался младший — карапуз лет пяти-шести. Девочка — очевидно, средний ребенок в семье де Люка— семенила за спинами мальчишек. Она испуганно косилась на идущего рядом Вольфа, по всей видимости представлявшегося ей каким-то сказочным, но отнюдь не положительным персонажем. Встав посреди двора, они тесно прижались друг к другу и принялись обеспокоено озираться. На счастье детей, те даже и не подозревали, что вступили ботиночками в наполовину вытертое коленями Жан-Жака кровавое пятно, оставшееся на камнях после казни Тьерри. Младший засунул в рот палец и готов был вот-вот разреветься.
Весьма своеобразно раскаявшийся Жан-Жак, стараясь не глядеть в глаза своих бывших единомышленников, понуро проследовал к стене и сел, прислонившись лопатками к холодным камням. Лицо его не выражало ничего, кроме тупой отрешенности.
Неспешно обойдя стайку нахохлившихся ребятишек, Бернард, прямо как заправский родитель, вынул пальчик малыша из его слюнявых губ, потрепал кучерявую головку девочки и похлопал по плечу старшего, а сам при этом не сводил пристального взора с продолжавшей отмалчиваться церкви. Хитрый старый пес знал, что уже победил, а теперь давал и противнику свыкнуться с неизбежным.
Иуда нарушил напряженное молчание спустя пять минут:
— Бернард Уильяме, вы меня слышите?
— Спросил бы лучше: «Вы еще здесь?» — пробормотал себе под нос Михаил, но тут же осекся, поняв по моей пасмурной физиономии, что ситуация никоим образом не располагала к шуткам.
— Само собой, Жан-Пьер, само собой! — встрепенулся Мясник. — Знаешь, а у тебя замечательные дети! Надеюсь, что ты принял правильное решение, ведь так?
— Не стреляйте! Мы выходим… — наверное, Проклятый совсем упал духом, поскольку его последние слова едва-едва донеслись до нас.
Активность вновь захлестнула Мясника:
— Брат Карлос! Брат Эрик! Организуйте конвой по обе стороны двора! Наручники готовы? Следите, чтобы пленные не выкинули какой-нибудь фокус!
Матадор и я построили оставшихся в строю братьев по обе стороны мостовой у церкви. Все хорошо осознавали ответственность момента, а потому были предельно сосредоточены.
