— Как сгорел? — До меня вдруг дошло, почему Джером голосит будто наседка, потерявшая цыплят. — Вот Дьявол! Каким образом?
— Говорят, стоял прямо перед нашей казармой…
— А Конрад и Аврелий?
— Вроде, должны сидеть у себя…
Но не эти новости оказались для меня самыми страшными. Нет, разумеется, гибель магистра — случай экстраординарный и на моей практике еще никогда не происходивший. И доберись я после этого рейда до Ватикана, долгие недели разбирательств, обвинений в халатности, слушаний дела Трибуналом — все свалилось бы мне на голову, как альпийская снежная лавина. Однако все последующее отодвинуло смерть Виссариона и потерю трейлера на второй план…
Подъехавший «самсон» затормозил, качнувшись на рессорах. За рулем его находился Ганс, а Марио наверху у «вулкана» яростно лупил ногами что-то, лежащее на полу кузова. Держась за стволы Шестистволого, он бил и бил ухающую и хрюкающую жертву, твердя на каждом выдохе:
— Мразь! Паскуда! Сволочь! Получай! За всех получай!.. Только сейчас я заметил в его ослепленных ненавистью глазах слезы.
— Отставить! Брат Марио — отставить! — Пытаясь до него докричаться, я чуть не сорвал себе голос. — Немедленно прекратить! Это приказ!
— Они убили их, брат Эрик! — Кое-как расслышав меня, Марио остановился и, тяжело задышав, сел на борт кузова. — Пристрелили из засады…
Ганс распахнул дверцу и буквально вывалился из кабины. Голову его украшала глубокая кровоточащая ссадина, но он вроде бы про нее и не думал, а лишь, шатаясь, молча пялился в землю.
— Брат Ганс, где остальные? Черт вас побери, да доложите же наконец, что произошло!
Мой полуофициальный тон вывел-таки его из прострации:
— Костас и Дмитрий, брат Эрик… Они погибли… — Ганс провел ладонью по виску и увидел текущую кровь. — А, черт, зацепило… Мы погнались за этими ублюдками, но у них там был пулемет и… Я сидел за Свинцоплюем, пока развернулись, пока туда-сюда… Дмитрий вел машину, и Костас рядом с ним… В общем, они были уже мертвы. Но эти мерзавцы не ушли! Клянусь небесами, не ушли! Я размазал их кишки по всей округе… А Марио… Марио просто герой, брат Эрик! Он взял одного живьем. Взгляните!
Стоявший рядом с нами Вацлав, услыхав о Дмитрии, с шумом втянул воздух, но так и не сумел удержать слезу, скатившуюся по черной от сажи щеке.
— Пойду скажу Михаилу, — буркнул он и, вжав голову в плечи, двинулся к затухающему трейлеру.
Брат Марио подал мне руку, и я вскарабкался в кузов монстромобиля.
Большеносый грек Костас и еще утром получающий от Бернарда нагоняи Дмитрий лежали теперь на чехле от «вулкана» возле левого борта. Их побледневшие лица не выражали ни боли, ни страдания, а лишь источали, казалось, наконец-то обретенное вечное спокойствие. Брезентовый чехол под телами погибших был пропитан кровью из их многочисленных ран. Вся эта картина отдавала чем-то абсолютно нереальным, и на секунду я решил, что мне снится кошмар, просто обязанный вот-вот прекратиться. Многое бы отдал, если это было бы так…
То, что приткнулось к ногам Марио, напоминало скорее не человека, а незаконченный образец его первичной модели в мастерской Создателя: на лице отсутствовали и глаза, и нос, и рот, исчезнувшие под одним лилово-багровым волдырем; руки с торчащими вразнобой сломанными пальцами; выбитые и выплюнутые тут же среди сгустков кровавой слизи зубы. Дыхание существа постоянно срывалось на кашель, видимо, из-за перебитых ребер. Обезумевший от потери товарищей брат Марио обработал пленника похлеще экспертов по экзекуциям Главного магистрата.
— Он может говорить? — У меня возникли сомнения в целесообразности сохранения пленнику жизни — какой прок мог быть от бессловесного куска избитой плоти.
— Лопочет будь здоров! — ответил Марио и толкнул ботинком скрюченного налетчика. — Я не трогал ему челюсть, брат Эрик, я же все понимаю. А иначе выйдет, что они, — кивок в направлении тел Костаса и Дмитрия, — погибли зазря. Только я не пойму, что эта сволочь несет. Тарабарщина какая-то…
— Разберемся, — я слез с монстромобиля и обратился к Гансу. — Иди, Добровольцы тебя перевяжут.
И где вообще наши магистры? Неужели так крепко спят?
За всеобщей суетой поначалу никто и не обратил внимания, как отворились двери магистерского трейлера Первого и оттуда в прямом смысле слова выпали две фигуры в серых инквизиторских балахонах. Одна была коренастая и бородатая, а вторая маленькая и кругленькая, при этом каждая сжимала в руках по автомату. Нализавшиеся кагора в честь будущего успеха предприятия, пьяные до чертиков Аврелий и Конрад вышли (правда, с некоторым опозданием) карать посягнувших на лагерь отступников…
Я был слишком раздавлен гибелью своих бойцов и магистра, чтобы по достоинству оценить их идиотское поведение, и взирал на происходящее словно сквозь туманную пелену.
— Ваша-и честь, вы-и видите вра-и-га? — ныряя болотной жабой в грязь и передергивая затвор автомата, окликнул коллегу по Ордену икающий от перепития Конрад.
— Пыркырсно вж-жу, вш-ша чес-сть! — заплетающимся языком отозвался Аврелий после аналогичного принятия горизонтального положения сбоку от коротышки. — Вын-он, ж-ж-жет н-шу техн-нку, пыд-длец!
— То-и-гда огонь по не-и-му!..
— Пыл-ч-чай, мырз-завец!..
В отчетах Главного магистрата о захвате Проклятого Иуды наверняка имеется список всех погибших при проведении операции. Одним из пунктов в нем должны значиться двое авраншских Добровольцев Креста, застреленных якобы при перестрелке в лагере (сам я по понятным далее причинам видеть сей список не мог никоим образом). Так вот, я — Эрик Хенриксон, действующее лицо и свидетель всех этапов операции захвата Жан-Пьера де Люки, — заявляю: от рук тех, кого называли отступниками, не погибло ни одного постороннего Корпусу человека, в том числе и в вышеупомянутой последней перестрелке. Добровольцы же Стефан и Андре пали смертью храбрых при тушении пожара от пуль, выпущенных нашими перепившимися магистрами.
— Я-и подстрели-и-ил одного, ваша че-и-сть! — по-ребячески ликовал Конрад, вылупившись на наверняка двоящуюся для него мушку автомата.
— Ятож-же, вш-ша ч-честь! Врыг повырж-жын и бж-жит! —' отозвался Аврелий, поливая и поливая очередями шарахающихся кто куда Охотников и Добровольцев Креста.
Несчастных жертв могло быть гораздо больше, не иссякни у магистров патроны, а запасные магазины эти каратели захватить даже и не догадались.
— Вацлав!!! Михаил!!! — заорал я на весь попрятавшийся лагерь. — Скрутить магистров!!! Только аккуратно, черт вас подери!..
Сроду не отдавал столь невероятного приказа! Но ни страха, ни колебаний не испытывал, только безысходное раздражение, появляющееся, когда уже не можешь повлиять на случившееся.
Аккуратно не получилось. Авраншцы все еще ныкались по укрытиям, когда мои братья, подобно саранче, накинулись на продолжавших давить спусковые крючки экзекуторов, мысливших примерно в таком роде: 'А чего это она раньше та-та-та, а теперь лишь чик-чик? ' С Аврелием, благодаря его повышенному статусу, обошлись нежнее — стянули кисти и лодыжки поясными ремнями и словно вязанку штакетника бросили в трейлер. Протестующее мычание и хрюканье было проигнорировано — магистр пребывал не в той кондиции, чтобы его распоряжения беспрекословно выполнялись.
Конрад катался на спине, брыкался всеми конечностями и попробовал даже укусить Михаила, но лишь надорвал ему рукав плаща.
— Не следует выводить меня из себя, разлюбезнейший! — Русский уже знал о смерти друга, потому был откровенно недружелюбен. — Не хотите по-хорошему, извольте альтернативный вариант…
Крепкие руки моего замкома будто ребенка перевернули магистра.
Все было тихо, потом из трейлера стали обрушиваться шедевры святоевропейского фольклора наподобие «Крепкозадая Эльза» или «Мы с тобой на сеновале в „Догони Меня“ играли». Именно в это
