водой.
— Только бы не сойти с ума, — Жан-Пьер уже перестал обращать на меня внимание, бормоча, похоже, лишь для одного себя. — Хотя сумасшедшему было бы легче… Как я хочу, чтобы подольше не наступало завтра…
Я машинально взглянул на свой хронометр — уже целый час, как это «завтра» перешло в «сегодня»…
13
«…Вы не забудете сделанного мною добра, хотя, разумеется, и зла не забудете. Я отхожу в сторону, видите, и оставляю вас наедине с Джимом. Это тоже вы зачтете мне в заслугу, не правда ли?»
— Вставай, викинг! — Рука Михаила трясла мое плечо, словно игривый щенок тапочку своего хозяина. — Должен довести до вашей взводности приказ нашего нового командира.
— Сколько времени? — Я нехотя открыл глаза и зашарил в поисках хронометра.
— Обед проспал, но не расстраивайся — до ужина уже недалеко, — Михаил протянул мне мои часы. — Ты в порядке? Какой-то бледноватый…
…Остаток ночи я просидел над отчетами, но не написал ни строчки. Чрезмерно откровенное общение с Проклятым буквально выбило меня из колеи. Еще ни с одним посетителем Комнаты Правды мне не доводилось беседовать в столь непринужденной манере, и от этого душу терзало чувство вины: как- никак, нарушение Устава, грех, способный опозорить любого командира отряда Охотников… Передав утром пост Михаилу, я доплелся до нашего с Джеромом отсека и, вопреки ожиданиям, сразу же провалился в глубокий, но беспокойный сон…
— О каком приказе ты говоришь? — недоуменно спросил я, зашнуровывая ботинки.
— Если вы соизволите опочивать, это не значит, что события стоят на месте, — ответил Михаил, усаживаясь на пустые нары Джерома. — Тут у нас намечается небольшой скандальчик…
— Опять попался со своими картами!
— Какие карты, о чем ты говоришь! Я в завязке уже полгода!.. Нет, все гораздо веселей. В Авранш прибыл сам парижский архиепископ и с ним шишки местного отделения Защитников Веры. Все злые, как неспарившиеся лоси, копытами топают, ревут: «Это что за войну устроил здесь Корпус, а нам ни словом не обмолвился! А подать сюда заправилу этой банды!» Наши-то как всегда с секретностью перемудрили, чтобы на «хвост» больше никто не упал — кроме Жана-Батиста Рейнского и местного пастора никому ни слова, — а авраншец, дабы зад свой прикрыть, на всякий случай отстучал-таки наверх о позавчерашней заварухе. Вот этот табун сюда и прискакал. Узнать-то они хоть как бы узнали, но нас уже к тому времени здесь бы ни сном ни духом, а так…
— И что теперь?
— Теперь о главном. Аврелий и Бернард едут вилять перед ними хвостами и в качестве компенсации за моральный ущерб отдают Защитникам русского матроса, чтобы те вроде как при делах себя посчитали. А тебе велели передать, что забирают меня в качестве переводчика.
— Надолго?
— Отцы-командиры — до завтра, а я на три-четыре дня, пока дядю этого полностью наизнанку не вывернут.
— Дьявол их поимей! — Отвлечение моих людей на сторонние мероприятия мне совсем не нравилось. — Кто сейчас у Иуды?
— Вацлав. А вместо себя я поставил Саймона. Не возражаешь?
— Нет, конечно… Как, кстати, там наш Проклятый?
— Аврелий сегодня в ударе. Только явился с утра, так сразу с порога и начал; Джером едва успел инструменты продезинфицировать. Сначала толстые иглы под ногти Иуде вгонял, потом ногти эти клещами все и повырвал. «Читай псалмы, мерзавец!» — орет на него. Иуда старается, сквозь вопли пытается что-то процитировать, но куда там — лишь голосит на всю Комнату «а-а-а» да «а-а-а». А Аврелий недоволен: «Недостаточно искренне! Где, лицемер, твое вдохновение, где возвышенный стиль, где пафос?..» И обрезок трубы давай ему на пальцы рук надевать и до самого обеда суставы на тех пальцах выламывал. Ты меня знаешь, я парень небрезгливый, но клянусь моими обожженными усами — едва не стошнило, — Михаил поморщился. — До сих пор в ушах этот хруст стоит. В общем, когда Гюнтер и Адриано Проклятого на место уволокли, он, по-моему, даже и не дышал, поскуливал только уж больно жалобно. Так и пролежал до прихода Вацлава.
— Что Аврелий говорит?
— Говорит: еще пару дней, и он будет готов предстать перед Пророком кротким кающимся агнцем. По-другому, послезавтра Жан-Пьер станет похож на студень: мягкий, молчаливый, трясущийся… Но если честно, я сомневаюсь, что он протянет два дня. Джером предупреждает, что у нашего главного клиента сердчишко ни к черту. Однако диагноз Аврелия — симулянт, — а он, разумеется, обсуждению не подлежит… Ну ладно, не скучай! Поеду я… И смотри, не вляпайся тут без меня в неприятности — что-то все же вид у тебя нездоровый…
— Постараюсь, дядя Миша, — бросил я ему вслед. — Поставишь в угол по приезде, ежели что…
Аврелий и Бернард с Михаилом за рулем и связанным русским в кузове «хантера» покинули лагерь под вечер. Неприветливые лица командования говорили о том, насколько желанным был прибывший в Авранш высокий гость…
Дождь не прекратился, но шел теперь с перерывами, во время которых можно было наблюдать края голубого, скрытого тучами, неба. Я передернул плечами — погода соответствовала моему настроению, мерзкому и полусонному.
Из-за угла трейлера навстречу мне вырулил магистр Конрад и помогающий ему в проведении Очищения мой боец — брат Матиас. Плащ-палатки обоих также, как и их лица, были в саже и грязи. Разверзнувшиеся хляби небесные ничуть не мешали коротышке трудиться на своем неблагодарном поприще…
— Как вы себя чувствуете, ваша честь? — с наигранной заботой спросил я. — Нигде не болит, не колет?
— Слава Богу, прекрасно, милейший, — улыбнулся Конрад, давая понять, что все обиды в прошлом. — Истинное блаженство проникает в меня, когда возвращаю я Господу очищенные от скверны души. На сегодня это была уже третья — время поджимает, знаете ли… И даруй нам Всевышний ночное светило, какое, говорят, имели предки наши, я работал бы круглые сутки…
«И того хватило более чем», — подумал я, а вслух поинтересовался:
— Жалобы на несение службы моими братьями есть?
— Что вы, что вы! — замахал ручонками Конрад. — Какие жалобы могут быть на этих разлюбезнейших людей! Все просто замечательно!..
Вацлав встретил меня хмурым и обеспокоенным.
— Брат Эрик, — покосившись на клетку, доложил он. — Иуда с обеда так ни разу и не пошевелился. Я докладывал магистру Аврелию, но он лишь смеется и говорит, чтобы я не поднимал понапрасну паники…
Сокамерники Жан-Пьера сидели рядом с его нарами и молчали. Сам Проклятый, поджав ноги, лежал лицом к стене без единого движения и, казалось, вправду не дышал.
— Он жив ? — спросил я Эркюля. Тот кивнул.
— Джером осмотрел его после дознания и сказал, что пульс учащен,-добавил Вацлав.-Но так ведь всегда бывает.
