Мой же отъезд пусть будет заботою божьей и вашей'. Так он закончил. В глубоком молчании гости сидели. Все в тенистом чертоге охвачены были восторгом. Тут белорукая так начала говорить им Арета: 'Как вам, скажите, феаки, понравился этот пришелец Видом и ростом высоким, внутри же – умом благородным? Гость хотя он и мой, но все вы к той чести причастны. Вот почему не спешите его отправлять и не будьте Скупы в подарках. Ведь в них он нуждается очень. У вас же Много накоплено дома богатств изволеньем бессмертных'. К ним обратился потом и старик Ехепей благородный, Всех остальных феакийских мужей превышавший годами. 'Нет ничего, что бы шло против помыслов наших и целей, В том, что сказала царица. Друзья, согласимся же с нею. А порешить все и сделать – на то Алкиноева воля'. Вот что тогда Алкиной, ему отвечая, промолвил: 'Все, что сказано, будет на деле исполнено так же Верно, как то, что я жив и что я феакийцами правлю. Гость же пускай наш потерпит. Хоть очень в отчизну он рвется, Все же до завтра придется ему подождать, чтоб успел я Все приношенья собрать. Об его ж возвращеньи подумать - Дело мужей, всех прежде – мое, ибо я здесь властитель'. И отвечал Алкиною царю Одиссей многоумный: 'Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший! Если б еще мне и на год вы тут приказали остаться, Чтобы поездку устроить и славных набрать мне подарков, Я б согласился охотно: намного мне выгодней было б С более полными в землю отцов возвратиться руками. Был бы я боле тогда уважаем и был бы милее Всем, кто увидит меня, когда я в Итаку вернуся'. Тотчас царь Алкиной, ему отвечая, промолвил: 'Смотрим мы на тебя, Одиссей, – и никак не возможно Думать, что лжец, проходимец пред нами, каких в изобильи Черная кормит земля средь густо посеянных смертных, Нагло сплетающих ложь, какой никому не распутать. Прелесть в словах твоих есть, и мысли твои благородны. Что ж до рассказа о бедах твоих и о бедах ахейцев, - Словно певец настоящий, искусный рассказ свой ведешь ты! Вот что, однако, скажи, и скажи совершенно правдиво: Видел кого-либо ты из товарищей там богоравных, Бившихся также под Троей и участь свою там принявших? Ночь эта очень длинна, без конца. И еще нам не время Спать. Продолжай же рассказ о чудесных твоих приключеньях, Я до зари здесь божественной рад оставаться все время, Если про беды свои мне рассказывать ты пожелаешь'. И отвечал Алкиною царю Одиссей многоумный: 'Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший! Время для длинных рассказов одно, для сна же – другое. Если, однако, еще ты послушать желаешь, охотно И про другое тебе расскажу, что гораздо плачевней, - Про злоключенья товарищей тех, что позднее погибли: Из многостонных боев с троянцами целыми вышли, При возвращеньи ж погибли стараньями женщины гнусной. После того как рассеяла души всех жен слабосильных Чистая Персефонея туда и сюда, появилась Передо мною душа Агамемнона, сына Атрея, Глядя печально. Вокруг собралися товарищей души - Всех, кто смертную участь с ним принял в Эгистовом доме. Тотчас меня он узнал, как только увидел глазами. Громко заплакал Атрид, проливая обильные слезы, Руки простер он, меня заключить порываясь в объятья. Больше, однакоже, не было в нем уж могучей и крепкой Силы, какою когда-то полны были гибкие члены. Жалость мне сердце взяла, и слезы из глаз полилися. Громко к нему со словами крылатыми я обратился: – Славный герой Атреид, владыка мужей Агамемнон! Что за Кера тебя всех печалящей смерти смирила? Или тебя Посейдон погубил в кораблях твоих быстрых, Грозную силу воздвигнув свирепо бушующих ветров? Или на суше тебя враги погубили в то время, Как ты отрезать старался коровьи стада и овечьи Или как женщин и город какой захватить домогался? - Так говорил я. Тотчас же он, мне отвечая, промолвил: – Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый! Не Посейдон мне погибель послал в кораблях моих быстрых, Грозную силу воздвигнув свирепо бушующих ветров, И не враждебные люди меня погубили на суше. Смерть и несчастье готовя, Эгист пригласил меня в дом свой И умертвил при пособьи супруги моей окаянной: Стал угощать – и зарезал, как режут быка возле яслей. Так печальнейшей смертью я умер. Зарезаны были Тут же вокруг и товарищи все, как свиньи, которых Много могущий себе разрешить, богатейший хозяин К свадьбе, к пирушке обычной иль к пиру роскошному режет. Видеть, конечно, немало убийств уж тебе приходилось - И в одиночку погибших и в общей сумятице боя. Но несказанной печалью ты был бы охвачен, увидев, Как меж кратеров с вином и столов, переполненных пищей, Все на полу мы валялись, дымившемся нашею кровью. Самым же страшным, что слышать пришлось мне, был голос Кассандры, Дочери славной Приама. На мне Клитемнестра-злодейка Деву убила. Напрасно слабевшей рукою пытался Меч я схватить, умирая, – рука моя наземь упала. Та же, бесстыжая, прочь отошла, не осмелившись даже Глаз и рта мне закрыть, уходившему в царство Аида. Нет ничего на земле ужаснее, нет и бесстыдней Женщины, в сердце своем на такое решившейся дело! Что за дело она неподобное сделать решилась, Мужу законному смерть приготовив коварно! А я-то
