«Наверно, он не знает, как принимать гостей и что с ними делать, — решила Катя. — Если я — его первый гость за несколько лет…»
Катино внимание привлек старинный буфет. Она подошла к нему, потерла пальцем пыльную стеклянную створку. Внутри что-то тускло блеснуло.
— Можно открыть? — спросила она Карлссона.
— Открывай, — равнодушно сказал он.
Катя с усилием раскрыла дверцы из толстого, отливающего радугой стекла. Внутри стояла посуда. Много. Катя достала из буфета чашку со сплошным синим цветочным узором. Чашка была невесомая; ее стенки, тоньше листа бумаги, сквозили на просвет. Катя перевернула чашку, поднесла поближе к лампе. На донышке имелась надпись золотом: «Императорский фарфоровый заводъ».
— Чаем угостить не могу, извини, — подал голос Карлссон. — Плита не работает — дымоход заложен.
«Да тут, наверно, вся квартира набита антиквариатом», — подумала Катя, осторожно возвращая чашку в буфет. Если продать — озолотишься. И никто о ней не знает. Что за удивительное место… Нет, оно не выглядело неживым. Но и живым оно тоже не было. Что-то в квартире Карлссона было неправильно, неестественно. Как будто жизнь в ней когда-то внезапно остановилась. Что-то случилось здесь много лет назад, и квартира эта выпала из мира…
— Тут привидений случайно нет? — спросила Катя.
— Я не встречал, — спокойно ответил Карлссон. — По крайней мере в мою комнату они не заходят.
В комнате снова воцарилось молчание.
— А где твои вещи? — сообразила вдруг Катя.
— Какие вещи?
— Ну… имущество. Нажитое непосильным трудом, — съязвила Катя — ей показалось, что Карлссон над ней насмехается. — Ты же не хочешь сказать, что этот тренировочный костюм — всё, что у тебя есть?
— Нет, — после долгой паузы прозвучал ответ хозяина. — Только оно не здесь, а на кухне. Там ларь. В нем — сохраннее. Мыши не доберутся.
«Хоть что-то оказалось у Карлссона, как у людей».
— Хочешь посмотреть? — догадался Карлссон. — Пошли покажу.
Они снова, петляя, шли по пахнущему мышами коридору, освещенному только мигающим светом керосиновой лампы. Коридор привел их на кухню — узкое, непроглядно-темное помещение. Карлссон поставил лампу на стол. Из тьмы смутно выступали какие-то шкафы; над Катиной головой зловеще нависал огромный колпак вытяжки, под потолком змеились трубы. Через узкое окно-бойницу свет вряд ли проникал даже солнечным днем.
— Как тут душно, — тихо сказала Катя, озираясь. — Как в склепе.
— Зато никто не залезет, — возразил Карлссон. — Показывать добро?
— Конечно!
Карлссон остановился перед огромным, обитым бронзой сундуком, поставил на полку лампу, поковырялся в замке и, откинув тяжелую крышку, застыл в глубокой задумчивости.
Катя подошла поближе.
Внутри что-то сверкнуло кроваво-красным. Катя вздрогнула, но приглядевшись, узнала предмет. Это был длинный меч в ножнах. Кроваво-красное — это камни на его рукояти.
Карлссон очнулся, подхватил меч и одним движением, плавным и быстрым, вытянул его их ножен. На клинке тут же заиграли оранжевые блики. Катя уставилась на Карлссона с мечом в руках.
«Горец! — забилась в голове нелепая мысль. — Пришелец из прошлого!» Здравый смысл намекнул, что в сочетании с киллером и шпионом это уже чересчур. Катя нервно хихикнула.
Карлссон положил меч на стол. Меч выглядел очень старым и почему-то смутно знакомым. Катя подумала, что, наверно, видела похожий в каком-нибудь музее. Крестообразная рукоять меча была украшена грубым цветочным орнаментом со вкраплениями плоских красных камней, а лезвие — всё иззубренное и, на Катин взгляд, довольно тупое.
— Можно? — спросила Катя.
Карлссон кивнул, и она взяла меч, оказавшийся ужасно тяжелым.
— Он настоящий?
— Какой же еще?
— Древнерусский?
— Его последний хозяин был свеем… Шведом.
— Ах да!
Раз Карлссон из Швеции, то и меч, естественно, оттуда же.
— Он у меня давно, — сказал Карлссон, принимая у Кати меч и нежно поглаживая изъеденную временем сталь. — Я всегда беру его с собой. Посмотришь, вспомнишь — и радость в сердце.
— А ты им умеешь… это… пользоваться?
— Немного. Но это мне не нужно. «Естественно, — подумала Катя. — Сейчас мечами не убивают. Нет, всё-таки он киллер…»
— А откуда он у тебя?
— Достался от одного достойного человека. Настоящего воина. Такие рождаются раз в столетие.
— Он подарил тебе меч? — с уважением спросила Катя.
— Скорее, оставил. На память.
— Он был твоим другом?
— Да как тебе сказать… Скорее, нет.
Карлссон ловко вложил меч в ножны и убрал в сундук. И опять впал в столбняк.
— А что у тебя там еще есть? — Катя сгорала от любопытства.
— Давненько я сюда не заглядывал… — бормотал Карлссон. — Так вот зарастешь мхом, прошлое забудешь… и уже непонятно, кто ты и зачем живешь…
Катя заглянула ему через плечо. Сверху, сбоку от меча лежал круглый темный предмет. И больше всего он напоминал…
— Ай! — взвизгнула Катя над ухом у Карлссона. — Что это?!
Карлссон мгновенно развернулся к ней:
— Там у тебя… Голова! — прошептала Катя.
У Кати родилась дикая, но вполне логичная мысль: а не голова ли это того самого старого знакомого, от которого остался на память меч?
Карлссон неодобрительно взглянул на Катю, но ее лицо выражало такой откровенный страх, что он буркнул:
— Ладно, посмотри.
Взял голову и протянул Кате. Та сначала рефлекторно отшатнулась, но потом сообразила, что голова — не настоящая. Она взяла «ужасный» предмет в руки.
«Голова» оказалась неожиданно тяжелой.
— Она что, деревянная? — все еще не отойдя от стресса, проговорила Катя.
— Ну не каменная же, — проворчал Карлссон. Катя перевела дух, поставила голову на стол, поближе к лампе, и стала рассматривать. Это была не совсем голова — скорее череп. Грубо вырезанный человеческий череп в натуральную величину, с двумя дырками вместо глаз, едва заметной впадиной вместо носа и широкой усмешкой от уха до уха. Повертев «голову», Катя обнаружила, что рот у нее открывается на шарнирах. Во рту у головы лежал черный камушек.
— Да… оригинальная штука, — сказала она, поймав пристальный взгляд Карлссона.
— Я сам ее резал, — сказал он. — А глаза у нее светились. — Кате показалось, что говорит он скорее сам себе, чем ей. — Я туда гнилушки клал. Нильсу очень нравилось. Бывало, вернешься домой, а он сразу канючит — папа, покажи кукольный театр…
