выискивая меч, но его не было. Руки женщины были пусты. Судьба с пустыми руками...
– Ты звала меня? – наконец выговорил Торбранд. – Я – Торбранд сын Тородда, конунг фьяллей. И не в моих обычаях скрывать свое имя от врага. А худшего врага, чем ты, у меня никогда не было. Ты погубила мою семью и многих моих людей. Я пришел сам, чтобы...
«...сразиться с тобой» – хотел он сказать, но не смог. Мысль о сражении с этой безоружной растерянной женщиной была нелепа. Он ждал увидеть на ее лице злобу и ненависть, а она смотрела на него так, будто только что проснулась в чужом доме и ничего не понимает.
– Ты принесла мне столько горя, – тише добавил Торбранд. Она смотрела с недоумением, и он сам понимал, что обвинять ее в чем-то так же глупо, как дождь или ветер. – Ты... ненавидишь меня?
– Ненавижу...
Женщина впервые подала голос, низкий и невнятно шелестящий, как сухие листья на камнях, но произнесла это слово так тихо и бессмысленно, будто сама не понимала, что оно означает.
Ненавижу! Что такое ненависть? Ненависть – человеческое чувство, чувство неравнодушия равного к равному. Нежить не может, не умеет ненавидеть. У нее нет человеческих чувств, есть только стремление погреться человеческим теплом, выпить чужую жизнь. Среди людей тоже бывает стремление погреться чужим теплом – его иногда называют любовью.
– Ты – Хёрдис Колдунья? – спросил Торбранд, стремясь услышать от нее что-нибудь еще. Мелькало ощущение какой-то ошибки, но в Медном Лесу ошибок не бывает.
Хёрдис шагнула поближе. Ей хотелось притронуться к этому существу, от которого веяло жаром более живым и сильным, чем от любой березы. Кровь в нем бежала во много раз быстрее, и была горяча как огонь. Ненавижу! То чувство, которое повлекло Хёрдис к этому человеку, можно было бы с тем же успехом назвать любовью. То и другое было бы в равной степени верно и неверно.
Одновременно с ее движением невидимая сила потянула Торбранда к ней навстречу. Едва лишь увидев его, не думая, а лишь смутно пожелав, она набросила на него невидимую сеть, и теперь он повиновался ей, как ее собственная рука. Рассудок Торбранда был ясен как никогда, он чувствовал себя как в море, где человеком владеет неосмысленная и неодолимая стихия. Эта женщина – не человек, человеческого в ней ничего не осталось. Она – не та квиттингская ведьма, которую фьялли считали своим врагом. Прежняя умерла. Нынешней Хёрдис, которой владеет Медный Лес, нет дела до человеческой вражды.
– Послушай! – заговорил Торбранд. Говорить нужно, раз уж они встретились. Ради этого он и шел сюда. – Я знаю, что у твоего мужа-великана есть меч по имени Дракон Битвы. Это правда?
– Правда, – сказала ведьма. Ее взгляд немного прояснился. – И ты не слишком-то надейся на победу, пока этот меч в чужих руках.
Наконец она вспомнила все. Вспомнила даже то, что сама заманила этого человека сюда. И заманила не зря. Не зря она надеялась на силу и удачу конунга. Лишь постояв напротив нее, он дал ей часть своих сил, и в ней самой почти замершая кровь побежала быстрее. Быстрее, чем вчера и позавчера, если в этой неподвижной застоявшейся тьме времени есть отдельные дни. Кровь в ее остывающих жилах согрелась, сердце забилось быстрее, мысли прояснились, память ожила. И как много, оказывается, она помнит!
– Отдай мне его, – сказал Торбранд. – Ты останешься хозяйкой Медного Леса, и ни один фьялль не ступит в эту долину. Помоги мне одолеть моих врагов-людей. Ты ведь помнишь, что твоего отца убили не фьялли, а квитты – Стюрмир конунг и Гримкель Черная Борода. Сейчас Гримкель – мой злейший враг. Он предал меня и своим предательством погубил многих моих людей. Дай мне меч твоего мужа, и я совершу нашу общую месть. Я... я отдам тебе Гримкеля живым, если только сумею его взять. Я отдам тебе, что ты захочешь, если только это не будет кто-то из фьяллей.
– А что еще у тебя есть? – шепнула Хёрдис.
Пока он говорил, она медленными мелкими шагами подходила к нему все ближе. Ее слух едва ловил обрывки слов, в которых он пытался прельстить ее какими-то человеческими выгодами. Что ей до Гримкеля и мести? Все ее существо слушало ток горячей крови Торбранда и грелось, как греется ящерка на теплом камне под лучами солнца. Гримкель... Мне нужен не Гримкель, а ты сам...
Торбранд вынул из-за пазухи Дракона Судьбы.
– Вот это я отдам тебе, – сказал он, твердо зная, что завет Повелителя выполнен: в обмен на обручье он получит весь мир. – Хороший подарок даже для жены конунга, и для жены великана тоже. Я слышал, что когда-то оно принадлежало тебе?
– Да.
Хёрдис протянула руку и взяла обручье; Торбранд сжал ее руку с обручьем в своей. Его толкнула простая человеческая осторожность: она берет подарок, еще ничего не пообещав. Колдунья ахнула, как живая женщина, когда ее обожжет огонь, а Торбранду показалось, будто он сжимает пальцы, искусно вырезанные из прохладного камня. Но этот камень был отзывчив: Торбранд ясно ощущал, как тепло его руки переливается в руку ведьмы и быстро нагревает ее. Они одновременно подняли глаза и посмотрели друг на друга: в глазах обоих было изумление.
Торбранд выпустил руку ведьмы, и она тут же прижала ее к сердцу, не замечая стиснутого в пальцах обручья.
– Пообещай, что ты отдашь мне меч, – тихо сказал Торбранд.
Он больше не держал ее руку, но они оставались связаны. Какой-то тайный страх подталкивал вырвать из ножен меч и рубануть по воздуху между нею и собой, разрубить эти невидимые и странные узы. Но руки не повиновались. И меч не поможет. Эта невидимая сеть накинута давно: сны полнолуния плели ее не один месяц. Или это началось еще тогда, когда он впервые увидел ее на том камне, два с половиной года назад? Или эта нить была вплетена в его судьбу еще до рождения?
– Я дам тебе меч великана, – тихо сказала ведьма. – Но это не все. Ты убьешь его. Его можно убить только этим мечом и только рукой человека. Обещай, что ты сделаешь это.
– Обещаю. – Торбранд кивнул. Немыслимое, только в сагах вообразимое дело – убить великана – казалось нетрудным, почти не стоящим внимания. Невидимая связь между ними подсказала ему, что и это еще не все.
– А потом... когда я буду свободна... – Ведьма сглотнула, точно задыхалась и не имела сил выговорить еще какие-то слова. – Обещай, что ты уведешь меня отсюда... и возьмешь в жены.
Торбранд молча смотрел на нее. Вот оно, самое главное, та цена, которую он заплатит за победу. Слова ведьмы отдавались у него в ушах, точно ее взгляд, неразрывно слитый с его взглядом, снова и снова повторял их. Она сказала что-то невозможное. Ее – в жены? Это существо, о котором он два с половиной года думал только с ненавистью и жаждой мести? Нет, дело не в этом. И раньше случались браки, заключенные врагами именно ради того, чтобы избавиться от ненависти и мести. Получалось по-разному. Ее – в жены? Это существо, в котором так мало человеческого? Все равно что троллиху или норну... Кому – конунгу фьяллей...
Но Торбранд не мог решиться сказать «нет». Она обещает ему так много: меч и смерть великана, основу всей силы Квиттинга. Это – окончательная победа, и никакое оружие троллей больше не поможет квиттам устоять... Но дело даже не в этом. Она отдаст ему оружие и жизнь своего мужа, а значит, он будет обязан заменить убитого. Этот закон установлен еще до зарождения человеческого рода. Так жили боги, так жили великаны. И это правильный закон, если мир на нем стоит. И кому же, как не конунгу, поддержать древнюю основу мирового порядка? У кого еще найдутся силы? И кто обязан заплатить собой за благополучие всего племени?
Нет, и это не главное. Тридцать семь лет он искал свою судьбу, и вот она стояла перед ним. Странная судьба, нелегкая, некрасивая, непонятная, но неповторимая, именно его и ничья чужая. Как понять, что здесь главное? Да и какая разница? Судьба привела Торбранда к этой женщине, а ее – к нему. И он не может сказать нет, если хочет остаться собой.
– Я согласен,– сказал Торбранд.
Хёрдис молча смотрела на него. Никаких клятв они не требовали друг от друга: судьбе не лгут.
Когда вечером Свальнир вернулся в пещеру, Хёрдис сидела на пороге, свесив ноги наружу, и вертела в руках какой-то ремешок. Она завидела его еще издалека: великан казался живой, движущейся
