почти ничего не замечал.
Эренгерды не было, и у Гельда похолодело на сердце. Сразу возвращение, да и весь поход показались бессмысленными. Его не было больше трех месяцев, за это время могло случиться что угодно. Она могла стать женой конунга, и теперь ей не до того, чтобы встречать всяких торговцев. Она могла умереть зимой...
Гельд не имел склонности воображать всякие ужасы без оснований, но сейчас был готов ко всему. Мысли, пережитые во время бури у квиттингских берегов, оставили тяжелый осадок, и в глубине души Гельд ждал от судьбы любых пакостей.
Но корабль уже выполз носом на берег, волноваться было некогда. Гельд выскочил на песок и уверенно направился к конунгу. И каждое мгновение ждал, что все-таки увидит ее. Она могла просто опоздать, замешкаться, не услышать о корабле вовремя... Не проделал же он весь этот путь понапрасну!
Если бы еще полгода назад Гельду предсказали, что весь огромный и многолюдный мир сожмется и сосредоточится для него в одной-единственной женщине, он посчитал бы это самой лживой сагой из всех существующих.
– Я рад видеть тебя, Гельд воспитанник Альва, живым и здоровым! – приветствовал его Торбранд конунг.
– Я вижу, что корабль тяжело нагружен – твой поход был не напрасным? – выкрикнула фру Стейнвёр.
– Ты можешь поглядеть сам, конунг, что я привез! – ответил Гельд. – Но с моей добычей надо обращаться осторожно. Это «злое железо», выплавленное в огне троллей. Другого железа на Квиттинге сейчас не осталось.
– На Квиттинге? – Торбранд конунг поднял брови. Даже он, при всей его невозмутимости, был изумлен. Народ вокруг них загудел, повторяя эти же слова. – Ты сказал – на Квиттинге?
– Да. Это железо из Медного Леса. И будет лучше, если его сразу возьмет к себе Стуре-Одд. А я, если ты позволишь, расскажу, как мне удалось его раздобыть.
«Рогатую Свинью» повели к вершине фьорда, и только там, под присмотром Стуре-Одда, начали осторожно разгружать. Несмотря на предостережения, все время работы над берегом висели брань и вопли. Пять или шесть криц уронили в воду: «эти тролли сами прыгают за борт», как уверяли фьялли, и их еле-еле выволокли потом на сушу. Один хирдман поскользнулся воде и грохнулся лицом о саму крицу, которую искали, так что перебил нос. Несколько ног оказалось задавлено, несколько пальцев сломано. Наконец Стуре-Одд поднялся на корабль и на каждой крице, прежд чем ее сгружать, начертил по усмиряющей руне
После этого «железные тролли» притихли и их удалось таки перетащить на волокушах в клеть возле кузницы. Добычу Гельда Асвальд Сутулый мгновенно прозвал «диким» железом – так в Аскефьорде и закрепилось.
–Зачем нам такая дрянь! – ругались хирдманы, потирая ушибленные места. – Если они нас в крицах чуть не перекалечили, что же будет, когда выкуют мечи! Да каждый такой меч первым делом зарежет своего хозяина!
– Неумелыми руками можно зарезаться и кремневым ножом! – вразумлял Стуре-Одд. – А с оружием надо уметь обращаться. У нас будет самое сильное оружие из всех, что мы только видели. Потому и умение понадобится особое.
Он посмеивался, но посматривал на квиттингское железо серьезно. Барландец, конечно, прирожденный болтун, но насчет «огня троллей» не все придумал. С этим железом что-то не так.
Слова Стуре-Одда повторялись по всему Аскефьорду, обрастая новыми добавлениями. К вечеру уже имелось несколько саг о подвигах Гельда на Квиттинге, созданных буйным воображением фьяллей. Но послушать его самого тоже никто бы не отказался, и к сумеркам из всего населения Аскефьорда по домам остались только рабы да маленькие дети.
Да еще Стуре-Одд не пошел на пир в усадьбу конунга. Проводив сыновей, он отпер клеть, где было сложено «дикое железо». При нем был мешочек с рунами, вырезанными на гладких костяных бляшках. Эти руны Стуре-Одд получил от отца, а тот – от деда; откуда они взялись, толком никто не знал, но при этом упоминался тролль из Дымной горы.
В клети кузнец сидел долго: положив на землю одну из криц, он раскидывал перед ней руны, потом раскладывал их, перекладывал по-новому, что-то бормотал. Потом, отрубив закаленным стальным зубилом маленький кусочек железа, он унес его в кузницу и принялся над ним ворожить: раскалил в горне, стучал по нему молотком, что-то ковал. Пламя в горне отливало багровым цветом, как густой зимний закат. Стуре- Одд молча, прищурившись, наблюдал за пламенем троллей. В огне черный кусочек «дикого железа» казался еще чернее, а пламя вокруг него багровело, точно он сам горит этим злым нечистым огнем.
На другой день Стуре-Одд послал сыновей за конунгом. Торбранд явился сразу: квиттингское железо сейчас было для него важнее всего на свете. Стуре-Одд увел его в кузницу, где на наковальне еще лежал вчерашний кусочек. Пробы кузнеца придали ему странный вид, и теперь он был похож на толстую жабу.
– Я хочу сказать тебе, конунг, что из этого железа едва ли выйдет толк, если обрабатывать его человеческими руками, – начал Стуре-Одд. – Я вчера попробовал... скажу тебе честно, мне было нелегко с ним управиться. А ведь из этого кусочка вышел бы разве что наконечник стрелы. Если взять кусок для клинка... не знаю, унесу ли я целыми руки и ноги от такой работы.
Торбранд конунг испытывающе смотрел на кузнеца и за неимением соломинки покусывал прядь своих бесцветных волос. Стуре-Одд был старше его на несколько лет, и они знали друг друга с детства. Торбранд конунг сам был свидетелем того, как постепенно росли мастерство и слава кузнеца из усадьбы Дымная Гора. Сейчас это был рослый, могучий, уверенный человек, с рыжеватой сединой в светлых густых волосах и бороде, со множеством тонких умных морщин на внешних уголках прищуренных глаз. Никогда он не говорил, будто чего-то не умеет или не может.
– Гельд Подкидыш рассказывал, что справиться с этим железом непросто, – ответил Торбранд конунг чуть погодя. – По его словам, какому-то кузнецу на Квиттингском Востоке чуть не выжгло глаз, а какой-то раб на его глазах чуть не отрубил себе ногу топором из этого железа. Но Гельд полагался на твою мудрость и умение, и все мы нашли, что он рассудил верно. Мне трудно поверить, Стуре-Одд, что ты не справишься делом, с которым справляются квитты.
– Квиттам легче. Ведь это – их железо. Его породила их земля. Его обжигал огонь, разожженный квиттингской ворожбой. Тролли Квиттинга помогали выплавке. Это железо ненавидит нас. Оно предназначено проливать нашу кровь. Чтобы подчинить придется переменить саму его суть. Перековать его. Не знаю, сумею ли я с этим справиться.
Торбранд конунг помолчал. Стуре-Одд, на словах почтй отказываясь от дела, по сути предлагал ему огромные возможности. Обратить против квиттов их же собственную ненависть! Бить их собственным же их оружием! Открывался такой путь к мести, который делал ее вдвое, втрое полней. В этом был огромный соблазн. Не зря Гельд Подкидыш раздобыл оружие против квиттов на самом же Квиттинге. Это знак судьбы.
– Ты не позвал бы меня сюда и не завел бы этого разговора, если бы просто отказывался браться за дело, – произнес Торбранд конунг. – Скажи мне, что тебе нужно.
– Мне нужно твое позволение попросить помощи... у соседа. – Стуре-Одд слегка кивнул на стену кузницы, где на северо-востоке высилась Дымная гора. – Созданное руками троллей может быть разрушено только руками троллей. Перековать железо могу и я, но перековать дух его может только он. Мой одноглазый сосед. Но тогда нашим людям придется биться оружием троллей.
И опять Торбранд конунг ответил не сразу. Оружие троллей! В этом звучало что-то привлекательное и пугающее. Это была опасная дорога, но она вела прямо к цели. Это то самое, что поможет одолеть Медный Лес. Может быть, единственное, что может его одолеть. И это тот случай, когда требуется проявить не осторожность, а решительность. Пусть будет оружие троллей!
– Что тебе для этого нужно? – спросил Торбранд конунг. – Что твой тролль запросит за работу?
– Для начала мне нужна большая жареная свинья. А дальше я попробую с ним столковаться.
– А он будет помогать тебе? – с сомнением спросил Торбранд. Неуверенность в этом была
