единственным, что его смущало. – Ведь говорят, что нечисть всегда противится добрым людям. Есть люди, и есть тролли...
– Это говорит Эгиль Угрюмый. – Стуре-Одд слегка махнул рукой, отметая неподходящее мнение. – Для него все делятся на людей и троллей, а делит он как-то по-своему. Не по роду, а по нраву. Он и у нас тут, в Аскефьорде, нашел за зиму десяток троллей. Из тех что даже ты приглашаешь за свой стол. А на самом деле... то есть мне так представляется, что есть земля, и есть ее дети. Мы с тобой – дети Аскефьорда и мой одноглазый сосед – его сын. Он наш брат, хоть и не слишком хорош собой. Он нам поможет. Как тролли Квиттинга помогали квиттам.
– Я пришлю тебе свинью, – пообещал Торбранд конунг.
Свинью привезли в тот же день. Стуре-Одд сам заколол ее, зажарил и в сумерках отвез к Дымной горе. В ее окрестностях не было ни жилья, ни тропинок, здесь не пасли скотину, не ловили рыбу, не собирали хворост или мох. Если какая-нибудь коза забредала сюда, ее не искали, и она никогда не находилась. Только любопытные дети изредка в ясные солнечные дни подбирались поближе и с замиранием сердца разглядывали бурые каменистые склоны. Дымная гора была невелика, едва поднималась над верхушками старых сосен. На ее склонах даже в самые суровые зимы не держалось снега, зато мох и клочки травы весело зеленели круглый год, подогреваемые теплом троллиного горна. Над вершиной горы день и ночь вился тонкий столбик темного дыма. В иные дни, приложившись ухом к земле, можно было расслышать подземные толчки и глухие удары. И тогда все знали: тролль из Дымной горы что- то кует в своей подгорной кузнице. На северо-восточной стороне, противоположной от берега фьорда, в горе имелась пещера. Даже вблизи ее нелегко было заметить: она была завалена изнутри громадными камнями. Именно здесь начиналась плотно утоптанная тропинка, которая опоясывала всю гору и здесь же, возле пещеры, кончалась. Нелегко было выбить тропинку в твердом камне, но тролль много-много веков выходил по ночам из горы и топал вокруг нее своими каменными ногами.
Раздвигая кусты, Стуре-Одд вел за собой лошадь, запряженную в волокушу. На волокуше лежала разрубленная на большие куски и зажаренная свиная туша. Выбравшись наконец к пещере, кузнец сложил тушу прямо на камни, выбрал среди них подходящий и постучал камнем по склону горы возле пещеры.
Он знал место, в которое следовало стучать. – Особенный звук, гулкий и мягкий, стремительно катился в глубь горы. Стуре-Одд прислушивался, звук не укатился совсем глубоко и не затих, потом положил стучальный камень обратно на землю и пошел прочь, уводя лошадь. Свиная туша осталась дожидаться, когда за ней придут.
Весь следующий день Аскефьорд говорил только об одном: что мечи из «дикого железа» будет ковать тролль из Дымной горы. Близнецов осаждали вопросами, так что Сёльви и Слагви сбежали из Аскегорда назад домой, но и тут с утра то один сосед наведывался в гости, то другой.
После полудня явилась даже Эренгерда дочь Кольбейна. За прошедшие два дня она впервые решилась выбраться из усадьбы. Услышав о возвращении Гельда, Эренгерда вдруг почувствовала себя такой обессиленной, что села прямо на чурбак для дров возле дверей дома. Все эти три месяца, три темных, пустых, бесконечно-однообразных зимних месяца она ждала его, пытаясь убедить себя, что вовсе не ждет. Кто он такой, чтобы она его ждала? Боги ясно указали ей, что им не по пути. Пролитая кровь – не лучшее предзнаменование для любви. Она избежала бесчестья только чудом... Она обязана своим спасением Гельду... Но и опасностью она обязана ему же... За три месяца Эренгерда так и не разобралась, кто из них двоих виноват в том злосчастном происшествии, но она была не из тех, кто любит брать вину на себя. Гельд пытался прыгнуть выше головы, получить то, что ему не положено, – значит он и виноват. Это все Эренгерда часто повторяла себе и даже думала, что совсем успокоилась. Пусть он возвращается когда хочет – она на него и не взглянет. Или пусть не возвращается вовсе... Но когда на дороге от берега закричали, что по фьорду идет «Рогатая Свинья», у Эренгерды внезапно закружилась голова и сердце забилось часто- часто. Он опять здесь!
Конечно, им лучше не видеться. Незачем. Не надо испытывать терпение богов. Но вопреки всем решениям и зарокам Эренгерде хотелось увидеть его. Просто увидеть... После такого путешествия он, должно быть, изменился... Гордится... Или нет? А так или иначе им увидеться придется – не может же она сидеть все время дома! Увидеться на пиру, наравне со всеми... Все будут смотреть на него и заметят, что он смотрит на нее! Да и сама она... Эренгерда чувствовала себя чересчур взволнованной и не слишком верила, что сумеет сохранить приличную невозмутимость.
Любопытство боролось в душе Эренгерды с благоразумием и уступало. Ее нрав имел счастливую особенность: какие бы сильные желания ее ни мучили, в ней всегда сохранялась способность поступить не как хочется, а как надо, точно невидимая, но твердая рука дисы-охранительницы держала и направляла ее. И Эренгерда осталась дома с матерью. На другой день она с жадностью ловила каждое слово Кольбейна и Асвальда, но задавать вопросов не смела. А принесенные вести были так хороши, что сердце в ней пело от радости, будто Гельд привез какой-то невидимый подарок ей самой. Значит, ему удалось. Он совершил настоящий подвиг, о котором еще долго будут рассказывать. И сам Торбранд конунг сказал, что человек, способный на такие дела, не может быть низкого происхождения... Значит, осенью она потеряла голову не из-за пустого болтуна и это не так стыдно... Но что же ей теперь делать?
Не смея встретиться с самим Гельдом, Эренгерда хотела увидеть хотя бы его добычу. Как хорошо, что «дикое железо» перевезли к Стуре-Одду и ей можно пойти туда, не боясь наткнуться на Гельда! Ей хотелось взглянуть на корабль, на котором Гельд плавал и который спас его от гибели в буре, хотелось даже притронуться к веслу, за которым он сидел... Можно будет попросить близнецов: если они дома, они охотно все ей покажут.
Близнецы и в самом деле обрадовались Эренгерде. Дочь Кольбейна ярла и невеста конунга своим приходом делала честь любому дому, но Сёльви и Слагви радовались просто потому, что их радовал всякий добрый человек.
– Еще раньше у нас был Стейнар хёльд с Исбьерном! – весело рассказывали они, ведя Эренгерду в клеть, где было сложено железо. – Вот он огорчится, что не пришел попозже и не застал тебя!
Эренгерда почти их не слушала. Слагви оставил дверь клети широко раскрытой, чтобы туда проникал дневной свет, и ее взгляду представились бесчисленнее железные крицы: маленькие, меньше обычных, но толще, похожие не на хлебные караваи, а на обрубки древесного ствола размером с собачью голову. Даже на взгляд они казались плотнее и жестче обычного железа. Они были, как камни, но камни живые: при взгляде на них пробирала дрожь, мерещилось присутствие скрытой недоброй силы. Казалось, они сами исподтишка наблюдают за людьми крошечными злыми глазками, но вовремя успевают зажмуриться, чтобы не встретиться взглядом. Ни за что на свете она не осталась бы с этим железом одна!
– А они не укусят? – с притворным испугом спросила Эренгерда, опасливо подбирая подол платья.
– Ам! – Слагви грозно щелкнул зубами.
– Смотри! – Сёльви протянул руку к крице, точно это был дикий зверь. – Не кусаются.
Эренгерда смотрела, как будто перед ней были легендарные сокровища дракона Фафнира. Значит, вот это железо годами собирала та женщина, бывшая кюна квиттов, Далла из рода Лейрингов. Собирала, чтобы выковать оружие против фьяллей. И отдала ему, Гельду, на мечи против квиттов, отдала за золотое обручье, шелк, еще какие-то товары... Говорят, вышло не так уж дорого. И еще говорят... Эренгерда с досадой вспомнила рассказ отца. Все, кто слушал Гельда, потом перемигивались и посмеивались. Ходили намеки, что Гельд расплатился за железо не только товарами. Эренгерде было неприятно и досадно думать об этом, она гнала прочь недостойные мысли, но они упрямо возвращались. При виде железа они обсели ее целым роем, будто крицы служили неоспоримым доказательством. Конечно, он видный парень, а Далла так долго жила в глуши, что... А он и рад. Все они рады...
– А вы когда-нибудь видели ее, эту женщину... Даллу? – Эренгерда оторвала взгляд от железа и поочередно посмотрела на обоих близнецов.
– Да, – в один голос ответили они.
– Давно, пока еще Стюрмир конунг был жив, – Добавил Сёльви. – Года три назад.
– Она... хороша собой? – осторожно спросила Эренгерда, надеясь, что в ее вопросе не услышат ничего кроме обычного женского любопытства.
