Укладываясь спать, гости старой Ауд заняли лежанками из еловых лап весь пол, не оставив свободного пространства даже на ширину ладони, Выполняя свое обещание, Вигмар устроил Рагну-Гейду возле самой стены, подложил ей под бок Поющее Жало, а с другой стороны устроился сам.
— Ты это нарочно? — шепнула Рагна-Гойда, стараясь получше подоткнуть вокруг себя медвежью шкуру из «наследства» Боргмунда Верзилы.
— Что — нарочно? — не понял Вигмар.
— Повторяешь еще один подвиг Сигурда[47].
Вигмар только вздохнул. Все бы его подвиги были такими!
— Смеешься? — с горестным упреком шепнул он в ответ.
— А что нам еще остается делать? — грустно ответила Рагна-Гейда. — Сам же говорил…
Утомленные холодом и долгой дорогой товарищи Гуннвальда уже посапывали, когда один из хнрдманов поднялся и, осторожно перешагивая через лежащих, направился к двери.
— Я бы на твоем месте, Олейв, не отходил далеко, — громким шепотом предостерег его Гуннвальд. — Здешняя старуха, по-моему, знается с троллями. Неплохо бы на ночь надеть ей мешок на голову. Мне не слишком нравятся это место.
— Мне тоже, но если я не выйду, то это место будет нравиться нам еще меньше! — отшутился Олейв, высокий худощавый человек лет тридцати с небольшим. У него было вытянутое лицо с длинным носом, рыжеватая бородка, а колпак из толстой грубой шерсти он не снял длже на ночь.
Противно скрипнула дверь, Олейв шагнул за порог и исчез. В дверь тянуло холодом осенней ночи, настоянным на запахе мокрой еловой хвои. Прошуршала ветка. Потом вдруг раздался сдавленный короткий вскрик.
Гуннвальд мгновенно оказался на ногах и метнулся к двери. Вигмар схватил Поющее Жало и едким прыжком оказался за порогом. Чудо, что ему удалось ни на кого не наступить.
При свете ущербней луны Вигмар и Гуннвальд сразу увидели какое-то большое и расплывчатое черное пятно, катавшееся по земле в пяти-шести шагах от дверей. До людей доносились жутковатые звуки: хрип, сдавленные вскрики, рычание и сопение. «Медведь!» — подумал Впгмар. И вдруг рука его, державшая Поющее Жало, сама собой взметнулась, замахнулась, и копье, как змея на добычу, метнулось в темноту. Оно буквально вырвалось из руки Вигмара, и его обдало ужасом: оружие, которое он привык считать своим, зажило своей собственной жизнью. «Ты что? — истошно крикнул голос в сознании Вигмара. — Темно же, в парня попадешь!» Но было поздно.
Длинный наконечник копья сверкнул золотистой молнией в отсветах ночного неба и ударился во что-то. Густой сноп багрово-золотистых искр взлетел во тьме и погас. К небу взмыл пронзительный леденящий вой, бросивший в темный лес сотни отзвуков и отголосков. Вигмар и Гуннвальд против воли подались назад; никакой медведь так выть не мог, совсем рядом с ними подавал голос чужой, неживой мир.
Рычание и сопение утихло. С места схватки теперь долетали всхлипы, хриплый надрывный кашель и постанывание.
Все произошло так быстро, что люди в доме едва успели подняться и добежать до дверей.
— Огня, огня давайте! — опомнившись, заревел Гуннвальд и устремился вперед. — У-у-ув-ф! — вдруг взвыл он. — Троллиный камень!
Хирдманы несли из дома факелы к пылающие головни. Вигмар подошел к Гуннвальду и замер, присвистнув от изумления. Олейв лежал на земле, его рубаха и неподпоясанная накидка были разорваны на груди, и не просто разорваны, а располосаны на мелкие клочки. А рядом с ним виднелся продолговатый черный камень размером с овцу. Подъезжая к дому Ауд в сумерках, Вигмар не видел здесь никакого камня. А сейчас он был, и в его боку торчало Поющее Жало, погруженное почти на всю длину наконечника.
Хирдманы с факелами окружили их, кто-то поднимал Олейва, кто-то изумленно рассматривал камень.
— Вот это копье! — восхищенно протянул Гуннвальд. — Даже камень бьет! Сорок шесть лет живу — такого не видел. Свартальвы ковали?
— Похоже на то, — озадаченно потирая щеку, отозвался Вигмар. — Я как-то не догадался спросить…
— У кого?
— У бывшего хозяина.
Гьёрдис тем временем присела возле Олейна и осматривала его раны. Его лицо, горло и грудь были покрыты длинными глубокими царапинами, разорванную одежду запятнала кровь, серые глаза почти вылезали из орбит, а шерстяной колпак пропал куда-то. Дрожащими руками он хватался за грудь, точно хотел убедиться на месте ли сердце.
— Оборотень! — еле выговорил наконец Олейв, судорожно сглатывая и кривясь от боли. — Я вышел… Он набросился… Как медведь… Шерсть… Клыки… Вонючий.,. В горло хотел… И вдруг ударило — и он в камень… Хорошо, что я был сверху — а то бы раздавил! Воды дайте!
— Говорят же умные люди: не оставляй копье в теле врага! — глубокомысленно сказал Вигмар, рассматривая Поющее Жало.
До него наконец дошло, что здесь случилось. Есть много рассказов о волшебном оружии, которое обращает всякую ночную нечисть в камень, поскольку несет в себе небесный огонь. А копье сидело в камне так прочно, как будто выросло из него. И еще не настолько созрело, чтобы отломиться.
— Теперь не вытащить? — сочувственно спросил один из хирдманов, Арингард.
— Нe попробуешь — не узнаешь, — вздохнул Вигмар и взялся за древко.
Нельзя сказать, чтобы Поющее Жало легко вышло из камня, но оно оттуда вышло. Подняв наконечник, Вигмар внимательно осмотрел его: ни царапин, ни зазубрин.
— Ведь Грюла сказала, что оно теперь твое, — проговорила Рагна-Гейда. Вслед за мужчинами и Гъёрдис она тоже вышла из дома и потихоньку пробилась в cередину тесного кружка. — А значит, оно всегда вернется к тебе.
— Хотел бы я знать, кого я убил, — сказал Зш v.:p, переиодл взгляд с копья на камень.
В сто черном боку заметна была глубокая у.' щель.
— А здесь такие водятся, — сказал Борре, смирно стоявший позади всех. — То ли совсем дикие тролли, то ли помесь троллей с медведями. Их у нас зовут просто люрвигами — «лохматыми». Но раньше они не кидались на людей. Наверное, он очень сильно оголодал.
— А у тебя копье заклятое? На нечисть? — спросил Гуннвальд, глядя на Вигмара с гораздо большим уважением, чем раньше.
— Да, пожалуй. — Вигмар пожал плечами. — Оно сначала принадлежало одному зловредному мертвецу… а потом перешло ко мне, когда я отрубил ему голову.
— Да пойдемте же в дом! — позвала Гьёрдис, сидевшая на земле возле Олейва. — Поднимите его! И воды! Хладгуд!
Олейва отвели в избушку. Он не был серьезно ранен, только никак не мог прийти в себя: осоловело ворочал глазами, хватался за грудь и просил пить.
— Все равно мы теперь скоро не заснем, — сказал Стейнмод Две Стрелы. Ему было лет двадцать восемь, он был невысок ростом, но широкоплеч, плотен и круглолиц. Его брови двумя тонкими стрелками поднимались от переносья вверх, за что он и получил свое прозвище. — Ты бы рассказал нам эту сагу… Про мертвеца.
Все остальные смотрели на Вигмара выжидательно и настороженно.
— Приятно знать, что рядом есть человек, умеющий одолевать нечисть! — поддержал товарища Гуннвальд.
Понимая, что покоя все равно не видать, Вигмар неохотно принялся рассказывать. Рагна-Гейда слушала вместе со всеми, и в памяти ее оживало прошедшее: тот пир, на котором Вигмар подбил ее братьев раскопать курган, и как Гаммаль-Хьёрт ходил ночами вокруг их дома, и как они с Вигмаром заклинали копье… Это были слишком опасные воспоминания: слишком много они воскрешали того, что должно быть навеки погребено. Рагна-Гейда смотрела на прошлое как бы издалека, и ей казалось, что к нынешней ее жизни все былое уже не имеет отношения. Все, кроме Вигмара. Он был всегда и останется
