признаться, что это неудобство называется постыдным словом страх.
Набрав по мешочку еще горячей золы, три брата стали с разных сторон подниматься на курган, старательно рассеивая золу вокруг себя. Каждый шаг делался с тревогой: Гейру мерещилось, что они ступают по скорлупе исполинского яйца, которая в любое мгновение может треснуть и выпустить наружу дракона. Если не кого-нибудь еще похуже. Зола с тихим шорохом падала в вереск и пропадала, будто ее и не было. И холодная тревога не проходила — серая пыль сгоревших трав казалась не слишком-то надежной защитой.
Наконец все трое встретились на вершине кургана и вздохнули с облегчением — каждый был рад снова увидеть других двоих. И вот они стояли, три сына Кольбьёрна из рода Стролингов, на том месте, где со времени погребения Старого Оленя стояли, по слухам, многие, но никто не вернулся назад.
— Ну, вот, — сказал Скъёльд. Он и раньше не славился красноречием. — Мы на месте. Это будет подвиг не хуже ночной драки с фьяллями. И о нас еще сложат сагу. «Сага о трех братьях из рода Стролингов»! А! — Он по очереди хлопнул по плечу сначала Гейра, потом Ярнира. И, как по приказу, оба они приободрились, привыкнув верить старшему брату и слушаться его. — Идите за лопатами! — распорядился Скъёльд.
Гейр и Ярнир пошли вниз, к подножию кургана, где возле серого пятна кострища сидел Книв с поклажей. Он уже снял с седел три лопаты и положил их рядком на землю. Для него самого лопаты не приготовили: раскапывать курганы — дело не для рабов. Это подвиг, достойный благородных людей.
Сделав несколько шагов вниз, Гейр вдруг вскрикнул: его сапога коснулось что-то живое, оно дернулось, так что он невольно отскочил и едва не сбил с ног шедшего сзади Ярнира. Меж зеленых кустиков брусники шевелилась серая тусклая плеть. Гадюка! Конечно, они любят греться на солнце среди брусники и вереска!
Гадюка, длинная, с резким черным зигзагом на серой спине, проворно уползала прочь, но Гейр успел заметить ее морду с тяжелой, угловатой, как башмак, нижней челюстью и круглыми точками бессмысленных глаз. Серая шкура имела легкий голубоватый отлив, какого Гейр никогда еще не видел, но от этого гадина не делалась менее мерзкой. Лицо Гейра перекосилось от отвращения: он не переносил даже вида змей. Он терпеть не мог саги о смерти Гуннара, которого бросили в змеиный ров. Гуннар был единственным из древних героев, кому Гейр ничуть не завидовал. Лучше уж какая-нибудь другая смерть. Он тоже мог бы смеяться, когда у него вырезали бы сердце, как у Хёгни, но лежать связанным в яме, чувствовать, как по тебе ползают эти живые жгуты и ждать, которая же укусит… Тьфу, от одной мысли тошнит!
— Ха! — воскликнул вдруг Скъёльд.
Проводив взглядом гадюку и стараясь запомнить, в какую сторону она поползла, Гейр обернулся к брату. Скъёльд выглядел обрадованным и даже ущипнул свою короткую светлую бородку.
— Чему ты радуешься? Дрянь какая! — невольно морща нос, отозвался Гейр.
— Ты не понял! Слава Тюру! Хорошее заклятье дала мне мать! — с торжеством ответил Скъёльд. — Ведь это и был дух —
— Эй, Книв! — радостно крикнул Ярнир младшему брату. — К тебе там поползла одна серая гадюка…
Книв резво подскочил с земли, даже поджал одну ногу и стал с ужасом озираться. Несмотря на напряжение, все трое на кургане расхохотались.
— Возьми лопату и отруби ей голову! — со смехом продолжал Ярнир.
Книв глянул на лопаты, лежащие перед ним на земле, но даже к ним ему нагнуться было страшно. А вдруг она незаметно подползла уже близко?
— Не надо! — крикнул Гейр, чем весьма порадовал Книва. — Не трогай. Раз уж он решил сбежать, пусть бежит. А то мы лишим его обличья змеи, а он превратится в медведя. Возни будет больше!
— Да, не надо, — подтвердил Скъёльд. — Мы же не доверим победу над таким врагом сыну рабыни…
Гейр и Ярнир спустились и взяли лопаты. Это были особые лопаты, целиком состоящие из железа, нарочно выкованные Хальмом ради этого случая и украшенные рунами возле черенков. Никто из братьев этих рун не знал, и это добавляло им веса. Хотя руны, начертанные Арнхильд Дочерью Ясеня и Хальмом Длинной Головой, в прибавках не нуждались.
Мозоли, приобретенные братьями в давней дружбе с рукоятью меча и весла, не подвели и в новой дружбе с черенком лопаты. Железные острия, закаленные самим Хальмом, разрезали землю, густо переплетенную с корешками вереска, мелкой травы и брусники, как нож режет корку свежего хлеба. По совету отца, они рыли от вершины кургана вниз узкий колодец, в котором помещался только один человек, а двое других принимали у него деревянную бадью с землей. Копать было нелегко — на Квиттинге мало найдется мягкой земли, а земля на кургане была перемешана с глиной и плотно слежалась за века. Но зато она не осыпалась и стенки колодца можно было не укреплять срубом, что слишком замедлило бы работу. Воодушевленные жаждой подвига и победой над сбежавшим духом, братья Стролинги дружно копали. Сменяя друг друга, они довольно быстро продвигались вглубь, и скоро уже для того, чтобы выбраться из ямы, требовалась веревка.
Изредка отдыхая, братья трудились почти весь день. Под конец они даже Книву позволили принимать бадью с землей, и он нисколечко не боялся. Вокруг колодца на вершине кургана уже выросли внушительные горы земли. Дна прорытого колодца уже не было видно, и в нем царила темнота. От вынутых бадей остро пахло прелой землей, как иногда пахнет весной, но только этот запах был холодным.
— Подумать только, сколько веков эта земля не видала солнца! — бормотал Книв, волоча бадью подальше, чтобы земля не скатывалась обратно в яму, на спину того из братьев, кто там сейчас трудился. — Должно быть, в такой земле свартальвы* заводятся сами собой, как червяки[13].
— Давай таскай… червяк! — снисходительно бросил Гейр, и Книв уже был доволен: Червяк все-таки лучше, чем Книв-Из-Под-Хвороста.
Ярнир уже порядком выдохся и собирался требовать замены, как вдруг его лопата глухо стукнулась о дерево.
— Сруб! — радостно закричал Ярнир. Три головы братьев смотрели на него с краев неровной ямы на фоне сероватых облаков, словно с неба. По сравнению с чревом кургана наверху казалось светло, как на Радужном Мосту. — Я дошел до сруба. Давайте пешню!
Братья смотрели на него сверху и едва могли разглядеть блестящее от пота лицо. Перемазанный землей, взмокший, с прилипшими ко лбу и грязными волосами, Ярнир сам был похож на могильного жителя. Впрочем, трое остальных выглядели примерно так же.
— Нет, вылезай, — велел Скъёльд. — Я сам.
Ярнир подавил вздох разочарования и взялся за веревку. От близости цели у него разом прибавилось сил, и он готов был так же доблестно сам завершить начатое, но со старшим братом не поспоришь. Тем более что Ярнир родился не от фру Арнхильд, а от дочки хирдмана, и с детства был вынужден уступать дорогу законным сыновьям.
— И лопату прихвати, — распорядился сверху Скъёльд. — Она больше не нужна.
— А золото чем грести? — весело спросил Гейр, размазывая по лбу землю, смешанную с потом. Увидела бы его сейчас Рагна-Гейда!
Как в детстве, Гейр весело ужаснулся этой мысли и тут же с удовольствием представил сестру с огромным золотым ожерельем на груди, еще лучше того, что отец дает ей для больших пиров. Говорят, на свете еще есть зеленые самоцветные камни — вот бы найти такие! Чтобы горели, как глаза Рагны-Гейды под солнечным лучом! И пусть она носит новое ожерелье каждый день — чтобы все знали, как велики богатства и удача рода Стролингов!
Пыхтя, грязный Ярнир выполз из ямы и сел на кучу земли.
— Только там не видно ничего, — сообщил он. — Надо бы факел.
— Не висите над ямой и не загораживайте свет! — велел Скъёльд, сунув за пояс железную пешню,
