какой пользуются квиттинские рудокопы, и берясь за веревку. — Факел зажжем потом, когда полезем в сруб. А пока я сам себя подожгу с ним в этом колодце или задохнусь от дыма. Вы, главное, держите крепче.
— Иди, разводи костер! — Гейр обернулся к Книву. — Скоро понадобятся факелы.
Но Книв сделал умоляющее лицо, всем видом изображая, что ему страсть как не хочется уходить сейчас с кургана.
— Ну, может сейчас чего здесь понадобится… — пробормотал он, и Гейр сжалился, не стал настаивать и повернулся к яме, где уже исчез Скъёльд.
Спустившись, Скъёльд сразу ощутил под ногами бревна. Когда-то это были толстые сосновые бревна, шагов в пять-шесть длиной, положенные поперек всего сруба, как крыша. Но за века они порядком прогнили, хотя еще не обрушились. Неловко, но усердно осваивая приемы рудокопов, жмурясь, чтобы уберечь глаза от летящих комочков земли, Скъёльд принялся рубить пешней крайнее у земляной стены бревно. Дыхание подземелья едко жгло глаза, дышать было трудно, но разве это остановит героя на пути к грудам золота!
Трухлятина поддавалась гораздо легче, чем свежее дерево, и вскоре одно из бревен под ногами Скъёльда с треском просело. Скъёльд перешел на другую сторону колодца и принялся подрубать то же бревно с другой стороны. Вот обрубок опустился вниз, клонясь под собственной тяжестью. Придерживаясь руками за стенки, Скъёльд нажал на него ногой. Обрубок не выдержал и рухнул вниз. Скъёльд слышал, как он гулко упал на дно подземного сруба, и, кажется, при этом что-то звякнуло. И тут же из щели ударило такое мерзкое зловоние, что Скъёльд даже не успел порадоваться близости золота. Там внизу, как видно, немало сокровищ, но уж чего там нет, так это свежего воздуха! Взвыв сквозь зубы от отвращения, Скъёльд задрал голову и изо всех сил дернул за конец веревки. Ему надо было вздохнуть!
Встревоженные братья быстро потянули его вверх, и Скъёльд изо всех сил помогал им, отталкиваясь ногами от стенок колодца. Наверху он увидел перекошенные лица братьев: дыхание могилы уже поднялось и к ним. Выбравшись из ямы, Скъёльд торопливо пополз в сторону. Никто даже не спросил, что там внизу: все трое поняли сами, а открывать рот лишний раз и вдыхать эту вонь не хотелось.
К счастью, подул ветерок. Четыре брата устроились с наветренной стороны от колодца и старались дышать в сторону.
— Видно, мы раскопали отхожее место троллей! — прижав к носу грязный рукав, пробормотал Ярнир.
— Когда это ты стал таким остроумным? — так же буркнул Гейр.
— Чего? — Ярнир удивленно уставился на него поверх рукава. — Я правду сказал!
— Теперь ты! — отдышавшись, Скъёльд протянул рукоять пешни Гейру. — По очереди.
Сейчас Гейр чуть было не пожалел, что старшим после Скъёльда считается он, а не Ярнир. Чтобы спуститься в яму теперь, ему потребовалось все мужество, которое он сумел накопить к восемнадцати годам. Сначала он не дышал и даже сам удивился, как долго, оказывается, может вытерпеть. Но потом махать пешней без воздуха стало невозможно, и пришлось вдохнуть. То, что имелось в этой яме, назвать воздухом можно было с большим трудом. Торопясь скорее покончить со своим бревном, Гейр рубил, как берсерк, задевая рукоятью пешни за стенки колодца и даже не замечая, как твердые глинистые комочки сыплются ему на плечи, за шиворот и на голову.
Узкое дно колодца составляли пять бревен. Когда будут устранены четыре, образуется лаз, вполне достаточный для человека. Последнее бревно снова досталось Скъёльду, поскольку доверить такое важное дело Книву было невозможно. Да тот, по правде сказать, даже и не просил. С трудом удерживаясь на пятом, крайнем у стены бревне, оставленном нарочно ради опоры, Скъёльд торопливо рубил, отрывисто думая, сколько же вони помещается в этом срубе и не будет ли их золото так же вонять. Это только говорят, что золото не пахнет. Еще как пахнет.
А еще говорят, что такое обилие вони — не к добру. Известно же, что мертвец, которому не суждено лежать спокойно, тоже пахнет сильнее прочих. Вот и здесь…
Четвертое бревно с треском обломилось и упало вниз. Образовавшееся отверстие сразу показалось Скъёльду очень широким — как будто могила распахнула вдруг жадную пасть с обломанными трухлявыми зубами-щепками по краям… А железная пешня на что?
— Готовьте факел! — крикнул Скъёльд братьям наверх. Несмотря на вонь, все три головы снова свешивались над ямой. — Сейчас я спущусь, а вы спустите мне факел.
Голова Книва послушно исчезла. Скъёльд на всякий случай еще раз дернул за веревку, наверху привязанную к бревну, потом сбросил ее длинный нижний конец в отверстие могилы. Заткнув за пояс рукоять пешни, чтобы не мешалась, он сел на последнее бревно, спустил вниз ноги, потом взялся за веревку, сполз с бревна и стал спускаться. Ярнир и Гейр внимательно наблюдали за ним сверху. Темнота поглотила его плечи, потом голову.
«Как в Хель!» — успел подумать Скъёльд, напрасно пытаясь разглядеть внизу хоть что-нибудь. Если посадить слепца в сундук и закрыть крышку, он будет видеть примерно то же. Судя по звуку падавших обрубков, спускаться предстояло полтора-два человеческих роста. Дна было не видно, но Скъёльд уже представлял, как встанет ногами на золото…
И вдруг чья-то сильная рука вцепилась ему в щиколотку и стиснула с силой и крепостью камня. Животный порыв ужаса оказался сильнее даже воли и выдержки воина. С диким воплем Скъёльд рванулся вверх. К чести обоих братьев, от крика Скъёльда их руки не разжались, а дружно рванули веревку к себе. С размаху Скъёльд ударился головой о последнее бревно, бешено задрыгал ногами, стараясь избавиться от схватившей его руки, но она не выпускала и не давала ему подняться. Братья тянули за веревку вверх, рука могильного жителя тянула вниз, Скъёльд орал не переставая. Гейр и Ярнир тянули, в ужасе ожидая, что вытащат брата с откушенной головой. Ну, то есть без головы. Откушенной.
Вырвав из-за пояса пешню, Скъёльд попытался слепо отмахнуться вниз, попал себе по ноге и просто выпустил рукоять. Пешня упала в темноту, с гулом ударилась обо что-то твердое. Цепкая рука разжалась, и Скъёльд взвился наверх, как дух павшего воина в объятиях валькирии. Не успев заметить как, он пролетел вверх по колодцу и упал на край, между Гейром и Ярниром; бросив веревку, они схватили брата за плечи и потянули от ямы.
Вот поэтому раскапывать курганы ходят с братьями, а не с рабами.
Лежа на земле, Скъёльд дышал широко раскрытым ртом и подрыгивал ногами — то ли уже пытался бежать, то ли хотел убедиться, что его больше не держат. Гейр и Ярнир сидя ползли прочь от ямы, словно забыли, как нужно вставать и идти. Оба были бледны, с плотно сомкнутыми ртами, с вытаращенными глазами, из которых лился ужас. Оба хотели спросить, что там случилось, но не могли отрыть рта из опасения выпустить низменный вопль.
Скъёльд попытался встать на ноги. И вдруг внизу, в колодце, послышался звук, от которого у братьев заледенели жилы: шорох земли.
— А-а-а! — первым заорал Ярнир, взвился, как будто курган его подбросил, и широченными прыжками кинулся вниз по склону.
Как разбуженные его криком, Скъёльд и Гейр, который от страха просто лишился голоса, вскочили и побежали за ним. В их ногах вдруг вскипели такие силы, что они готовы были пробежать отсюда и до моря, не останавливаясь. Четыре коня стремительно мчались прочь, и только хвосты их вились по ветру в отдалении.
Когда братья были у подножия кургана, земля вдруг содрогнулась. Не удержавшись на ногах, все четверо рухнули на вереск. Изо всех сил упираясь руками в землю, Гейр пытался встать и не мог: земля не пускала его. Кривясь от отчаяния, он обернулся: над ямой показалось что-то длинное, стоящее торчком, ветвистое… Как оленьи рога. Так это все правда! Все, до последнего слова, что рассказывали о Старом Олене! Вот только им, сыновьям Кольбьёрна, уже не придется об этом рассказывать!
Над ямой показалась голова — олений череп с рогами, с пустыми черными провалами глаз и черным оскалом зубов. Она дрожала, то скрываясь, то опять показываясь, видны были обломанные кончики рогов, черные, набитые землей трещины в темной кости черепа… Мертвец лез вверх, срывался под своей непомерной тяжестью, но снова упрямо принимался карабкаться. Зловоние усилилось, а может, у Гейра просто остановилось сердце.
— Огня! — прохрипел где-то рядом искаженный до неузнаваемости голос Скъёльда. — Огня!
