рассчитается с квиттами за все. Но больше он не хочет испытывать удачу на море. Как ты думаешь: твой отец не откажется пропустить наше войско через ваши земли?
— Наши земли! — Ульвхедин ярл усмехнулся со скрытой горечью. — Знаешь, один купец из слэттов сказал недавно: раудов теперь стоит называть трэнгами — «живущими в тесноте». Многие у нас были бы рады, если бы кабан Золотая Щетина забежал и подальше на юг… Или чтобы Тюр закинул его обратно не так далеко…
— Но ведь кабан может пробежаться и еще раз… — начал Эрнольв, но Ульвхедин ярл вдруг схватил его за руку:
— Тише! Посмотри-ка!
— О, Бальдвиг, я вижу, ты приобрел немалые сокровища, пока мы с тобой не виделись! — раздался в гриднице в это время скрипучий голос Бьяртмара конунга. — Какое красивое золотое обручье ты носишь!
— Да, пожалуй, оно неплохо смотрится, — не горделиво, а скорее кисло отозвался Бальдвиг. Потянувшись за мясом, он случайно приоткрыл взорам золотое обручье немалого веса и хорошей работы под задравшимся рукавом. Одно из тех двух, что Вигмар когда-то снял для него с заячьих лап.
Рауды мигом обернулись к нему. Здесь, как и везде, любили блеск сокровищ — хотя бы воображаемых.
— Где же ты взял такое богатство? — расспрашивал Бьяртмар, перестав жевать и перегнувшись через подлокотники поближе к Бальдвигу.
— Мне подарил его Вигмар. — Бальдвиг кивнул в сторону своего квиттинского друга. — А он достал его из кургана.
— Из кургана? — Полный любопытства Бьяртмар потер коленки одна об другую, а Вигмар чуть не завыл от тоскливого предчувствия, что ему придется рассказывать заново всю сагу о Старом Олене. — Должно быть, это был богатый курган?
— Если кто-то скажет тебе, конунг, что в этом кургане слои земли перемежались со слоями золота… — начал Вигмар, чувствуя на себе сотню горящих взглядов и понимая, что отвечать придется. Рауды застыли с приоткрытыми ртами, и Вигмар решительно закончил: — То не верь ему!
— А правда, что у вас в Медном Лесу есть золото? — спросил кто-то из ярлов Бьяртмара.
— Да, целые ручьи, в которых вместо простых камней лежат золотые самородки? — подхватило еще несколько голосов.
— Если там и есть золото, то лишь в таких местах, где его добывают свартальвы, — твердо ответил Вигмар, стараясь скорее покончить с этим глупым разговором, тем более что это была правда. — А людям приходится довольствоваться железом.
— Это хорошо… Очень хорошо для нашего дела, Эрнольв ярл, — сказал тем временем Ульвхедин, наблюдая за отцом и за его собеседниками. — Это очень хорошо, что ему показали это обручье. В нашем конунге очень полезно будить жадность и зависть. Именно эти два чувства еще в ранней юности делали его очень отважным.
Эрнольву эти слова показались неприятны: он никогда не смог бы сказать такого о собственном отце, даже если бы это было правдой.
— Так вот что я тебе скажу, Эрнольв, — негромко заговорил Ульвхедин, повернувшись и заглянув в единственный глаз своего собеседника. — Если таким обручьем… или чем-нибудь вроде того Бьяртмара конунга поманит сам Торбранд конунг… То наш старый кабан может забежать очень далеко!
Гости были уже сыты и пьяны, но пиво продолжали разносить; пир утратил всякий порядок, уже никто никого не слушал, на одном конце стола ссорились, на другом целовались, и все делалось с пьяным шумом и воодушевлением.
Весь вечер Вигмар, не скрываясь, наблюдал за йомфру Ингирид. Она обходила его взглядом с тем подчеркнутым безразличием, которое говорит о скрытом пристальном внимании и слегка нечистой совести. Вигмар забавлялся. Удовольствие ему слегка портили только взгляды того фьялльского урода, настороженно наблюдавшего за ним и Ингирид. Заметив это, Вигмар сразу подумал, что между ними что-то есть. Светлая Фрейя, да уж не влюблен ли в нее этот одноглазый тролль? «Если у фьяллей все мужчины такие, то неудивительно, что бедная девушка толкается под дверями мужских покоев, выискивая хоть кого-нибудь попригляднее! — весело подумал Вигмар. — В таком случае даже и я сойду!»
Но вскоре йомфру Ингирид наскучило сидеть среди женщин. За ней это наблюдалось и раньше: еще в Пологом Холме она предпочитала проводить время не в девичьей, а в гриднице среди хирдманов. «Бабская болтовня», по собственному выражению, ее раздражала, тем более что она мало понимала в рукоделии и хозяйстве.
Поднявшись с места, Ингирид стала прохаживаться между столами, рассматривая гостей и развлекаясь пьяной болтовней и выходками. Кроме того, у нее была еще одна тайная цель. Через некоторое время она подошла довольно близко к тому месту, где сидел Вигмар. Видя, что надменными взглядами наглого квитта не проймешь, она решила зайти с другой стороны. Тем более, что и ей самой так было гораздо интереснее.
— Да ты, оказывается, великий герой! — с ядовитым восхищением произнесла она, когда Вигмар соизволил заметить ее возле себя. — Одолел даже какого-то мертвеца. Он, должно быть, отчаянно бился, защищая свои сокровища?
— Ты права как никогда, о Фрейя весла леса опоры шлема![33] — почтительно ответил Вигмар.
На миг Ингирид была озадачена, не поняв кеннинга; но тут же лицо ее прояснилось: она просто выкинула загадку из головы. Она пришла не столько слушать, сколько говорить.
— Ну, еще бы! — воскликнула она, метнув на Вигмара новый вызывающий взгляд. — Ты же великий славный воин, и сам Сигурд Убийца Фафнира перед тобой не больше чем котенок! Наверное, на Квиттинге ты уже победил всех, кого мог, и теперь пришел к нам искать новых побед!
Вигмар покосился на нее, не скрывая усмешки. Его забавляла ее вызывающая заносчивость и желание походить на взрослую умную женщину. Сквозь желание показать, какое он, квиттинский наглец, ничтожество перед ней, дочерью конунга, просвечивало тщательно скрываемое любопытство. Вигмар достаточно знал женщин, чтобы его заметить, и потому не ломал голову над вопросом, чего она к нему привязалась.
Поэтому он просто взял ее за руку, подтянул к себе и посадил на скамью. Ингирид сопротивлялась, но больше для вида: когда Вигмар выпустил ее руку, она надменно выпрямилась, но осталась сидеть на месте.
— Послушай, рябина застежек, если ты пришла сюда просить меня помолчать об утреннем… — начал Вигмар, доверительно склонившись к ней. Ингирид вскинула руку, ее губы сложились для негодующего «нет», но Вигмар не сделал остановки, и она промолчала. — То напрасно: я и так не из болтливых.
— Вот как! А я думала, что все квитты — болтуны! — язвительно вставила Ингирид. — Разве нет? Почему же вас так прозвали?[34]
— А если ты пришла просто для того, чтобы позлить меня, — продолжал Вигмар, пропустив выпад мимо ушей, и на этот раз Ингирид даже не пыталась возразить, — то опять-таки напрасно трудилась. Мне не пятнадцать зим, а на десять больше, и я успел повидать довольно всякого, чтобы не переживать из-за болтовни любопытной девчонки, какого бы высокого рода она ни была.
— Так ты и правда берсерк? — быстро спросила Ингирид, не обидевшись на «болтовню любопытной девчонки». Она поняла, что напускной надменностью и колкостями его не пронять, и отчасти смирилась с тем, что он ее раскусил.
— Нет, — спокойно ответил Вигмар. — Никакой я не берсерк.
Глядя в задорно блестящие газа Ингирид, он вдруг вспомнил Рагну-Гейду. И сейчас почему-то мысль о ней принесла Вигмару не боль, а отраду: в чужом доме на него повеяло чем-то родным, как будто приоткрылся тот кусочек родины, который он принес в своем сердце. В его памяти ожил один осенний пир трехлетней давности, где хозяин рассаживал гостей по жребию, и ему выпало сидеть с Рагной-Гейдой. Ей тогда было шестнадцать лет, и Вигмар впервые признал, что у этих Стролингов есть кое-что хорошее.
