Вернее, кое-кто. Никакой другой пир не показался ему таким приятным и таким коротким. С того все и началось: если он видел Рагну-Гейду, то день становился светлее; если она слышала где-то его голос, то оборачивалась и бросала ему лукавую и загадочную улыбку, словно у них есть общая тайна. А потом…
— Но все же для этого места ты недостаточно знатен! — вырвал его из воспоминаний голос Ингирид. — Днем здесь сидела я. Какие еще подвиги ты совершил, чтобы сидеть на моем месте?
Стряхнув задумчивость, Вигмар снова ощутил себя на пиру, среди жующих и говорящих без умолку раудов, за много дневных переходов от всего того, что заполняло его мысли.
— Какие? Так, безделицу, — Вигмар махнул рукой. Возвращаться от Рагны-Гейды к Ингирид оказалось так неприятно, что захотелось уйти отсюда и попросту лечь спать. Может, приснится…
— Расскажи, расскажи! — потребовал сам Бьяртмар конунг. Вигмар обернулся: конунг раудов, оказывется, уже довольно давно наблюдал за ними, обгрызая гусиную ножку. — Почему же ты ушел из своих родных мест, если там столько золота?
«И этому нужно золото!» — с оттенком печали о глупости человеческого рода подумал Вигмар. Хорошо, что у него был достойный ответ. Равнодушно глядя через полутемную гридницу прямо в близоруко сощуренные глаза Бьяртмара, он произнес, с полузабытым удовольствием чувствуя устремленное на него внимание притихших гостей:
В гриднице даже стало потише. Виса была очень хороша, а рауды были еще не настолько пьяны, чтобы ее не оценить. Да и что Вигмару оставалось делать, кроме как сочинять висы? Складывая строчки и строфы, Вигмар стремился зачаровать, связать свою боль и вывести ее наружу. Это удавалось — не зря драгоценный дар поэзии подарил богам и людям сам всемогущий Отец Колдовства.
— Да он еще и скальд! — протянул Бьяртмар. — Только с хендингами плохо, но зато сколько силы!
Конунг старался говорить с преувеличенным восхищением, чтобы превратить похвалу в насмешку, но в последнем не преуспел: виса и в самом деле была довольно хороша. Чтобы над ней смеяться, следовало сначала сказать другую вису. Получше.
И опять Вигмар вспомнил, что это уже с ним бывало. Ему уже случалось произносить стихи и с торжеством сознавать, что противникам нечем ответить. И ждать с тревожной и сладкой надеждой, глазами вызывать на поединок ее — Рагну-Гейду. Которой больше нет.
— Если он и дерется так хорошо, как складывает стихи, то он один стоит троих! — одобрительно и даже с притворной завистью сказал конунг Бальдвигу. — Или даже пятерых! — расщедрившись, добавил он.
Бальдвиг наклонил голову в знак согласия. А Вигмар незаметно нашарил под рубахой золотой амулет. «В нем руны победы!» — в самое ухо шепнул ему голос Рагны-Гейды, сладкий и мучительный разом. Но что ему победа над раудскими болтунами? Ему нужна была победа над собственной злой судьбой, а до нее было еще очень далеко.
Рагна-Гейда второй раз в жизни попала на большой тинг Острого мыса и уже готова была пожалеть, что вообще решилась на эту поездку. После всех событий начала осени ей было бы слишком страшно оставаться дома одной, но и средство избежать одиночества оказалось не лучшим. Дорога к побережью, потом плавание вдоль всего западного берега с севера на юг не развлекли, а только измучили ее, а обилие народа в Долине Тинга — потрясло и утомило. Привыкшей к относительному безлюдью Квиттинского Севера Рагне-Гейде казалось, что на Остром мысу собрались все квитты, сколько их ни есть, и не верилось, что хоть кто-то на всем полуострове остался дома.
Единственными знакомыми ей людьми поначалу были Ингстейн хёвдинг и его дружина. В первый же их вечер на Остром мысу Ингстейн хёвдинг посвятил Кольбьёрна в свой замысел выдать Рагну-Гейду за кого-нибудь из знатных людей Квиттинского Юга или побережий.
— Но ведь… — начал было Кольбьёрн.
— У меня не отшибло память, я все помню про ее сговор с Сигурдом… или Атли, как его там? Но, по-моему, вы получили не слишком доброе знамение, вам не кажется? Когда на сговоре льется кровь, да еще и кровь ближайшей родни, это не обещает ничего хорошего.
— Но ведь…
— Я помню, что Вигмар сын Хроара не родня Атли. — Ингстейн решительно пресекал все попытки возразить. — Но любая смерть знаменует, что затеяно не слишком счастливое дело. Поэтому вам лучше это бросить. Если Атли возмутится, положитесь на меня. А обзавестись сильной родней в других частях страны будет очень полезно. Вы помните, что если фьялли все-таки пойдут на Квиттинг, то первыми на их пути окажемся мы? Вот тут нам очень не повредит родство с Лейрингами, с Адильсом из усадьбы Железный Пирог, с Брюньольвом Бузинным, даже с Фрейвидом или Хельги хёвдингом… Нет, у Хельги, помнится, сын еще слишком молод, а у Фрейвида и вовсе нет сына, только дочь… Если бы дочь была у меня самого, я непременно устроил бы такой брак. Но у меня нет ни дочери, ни другой молодой родственницы. А моим сыновьям восемь и десять лет, с ними даже обручить дочь никто не захочет — рановато. Но разве мы с вами не все равно что родня? Разве не служил мне твой сын и не будут служить другие? Твои предки, Кольбьёрн сын Гудбранда, ждут от тебя такого мудрого решения.
Ингстейн сын Сёрквира, подвижный и настойчивый человек лет сорока, умел убеждать. Его светлые, с легким налетом рыжины волосы, одного цвета с бородой, всегда стояли дыбом над высоким залысым лбом, а в трех или четырех резких продольных морщинах на лбу хранились ответы на все вопросы и выходы из всех затруднений. Прямой нос так решительно устремлялся вперед, как будто искал, в какую бы битву броситься. При этом Ингстейн хёвдинг был по-настоящему умен и не тратил сил зря, но зато не жалел их на настоящее дело.
— Ваша дочь — красавица! — убеждал он Кольбьёрна и Арнхильд, бросая на саму Рагну-Гейду значительные взгляды. — Будь вы чуть познатнее, вы могли бы выдать ее хоть за молодого Вильмунда конунга… Ха! Уж вот кому не приходится искать невест! Так и везут со всех сторон! — с оттенком зависти добавил хёвдинг. — Но для Лейрингов вы очень даже подходящая родня. Я сам поговорю с ними.
Тем же вечером Ингстейн хёвдинг и Кольбьёрн побывали у Лейрингов. Глава рода, Гримкель Черная Борода, не дал твердого ответа, а его мать, фру Йорунн, подробно и дотошно расспрашивала о приданом Рагны-Гейды, не изъявляя большого желания породниться. На другой день все встретились на пиру у Брюньольва Бузинного, и Рагна-Гейда впервые увидела Аслака Облако, которого ей предлагали в женихи. Аслак оказался шумным, самодовольным бахвалом, таким же крикливым и неумным, как и все Лейринги. В его голубых глазах, не замутненных размышлениями о жизни, отражалось такое полное, такое неоспоримое чувство собственного превосходства, что Рагне-Гейде по закону возмещения сразу же стало противно на него смотреть.
Впрочем, Рагна-Гейда не ждала, что ей теперь понравится хоть кто-нибудь. Ее мыслями безраздельно владел только один человек: Вигмар сын Хроара. «Он умер, умер!» — твердила она сама себе, и каждое слово было точно гвоздь, загоняемый в живую душу. Никакие усилия рассудка не могли заставить ее вообразить Вигмара умершим. Он был живым. Она видела его рыжие косы в пламени любого очага, ей слышался его голос, как будто он стоял где-то за плечом…
— Опомнись, Тюрвинд! Да такого приданого не видали от самых Веков Асов! — долетали до нее возмущенные голоса Кольбьёрна и Арнхильд. — Может, еще попросите меч Грам и Сигурдов шлем Страшило
