слушал речи одним ухом, то думая о своем, то стараясь отвлечься чужой беседой.
— Ты забыл, Оддульв! — долетали до него голоса. — Когда Торхалла выходила замуж за Торгейра, то было условлено, что если у них не будет детей или если эти дети умрут, не достигнув совершеннолетия, то двор Кремневый Родник достанется Халлю сыну Флоси, тому, что с побережья. И тому уговору были свидетелями Торд с Выдрьего Омута, Торир с Двух Ручьев…
Вигмару вспоминался отец. Подобные речи о тяжбах, условиях свадеб, праве на наследство велись у них дома нередко — к Хроару Безногому, слывшему знатоком законов, люди приезжали за советом издалека. Уж Хроар-то быстро разобрался бы, в чем неведомый Халль с побережья был прав или виноват перед родичами столь же неведомого Торгейра, мужа Торхаллы. Но сейчас Вигмар думал о другом. Как наяву, в его памяти звучали слова: «Запомни, Вигмар сын Хроара! Если твои стихи доведут тебя до беды, я не стану вмешиваться! Род не должен отвечать за глупости одного, которые во вред всем. И если ты натворишь что-нибудь такое, что обесчестит нас — я откажусь от тебя и выбирайся сам, как знаешь!»
Тогда, после памятного пира у Стролингов, Вигмара больно задели эти слова. Мог ли он знать, какое облегчение они принесут ему впоследствии? Как бы он жил, как бы он смел дышать сейчас, если бы думал, что немощному отцу придется отвечать за его дела перед разгневанными, слепыми и глухими от ярости Стролингами? Но им не придется требовать ответа от Хроара Безногого. Он сдержит слово — крепость его воли намного превосходит крепость обездвиженного тела. Он откажется от сына, объявив его вне закона внутри рода, как чуть позже его объявят вне закона по всему племени. Но в этом отречении было благо: отныне Вигмар знал, что он один на свете и отвечает только за себя. И тень его поступков, добрых или дурных, не падет ни на чью чужую голову. Для человека, несущего на плечах режущую тяжесть кровной мести, это и есть наивысшее счастье.
— Но ведь еще на позапрошлом тинге было объявлено, что Хрут Косой отпущен на волю, — долетали до Вигмара обрывки ответной речи, которую держал теперь один из Дьярвингов, тот самый, что носил прозвище Бочка. Его Вигмар отличал по объемистому брюху, а все остальные Дьярвинги, низкорослые, коренастые и русобородые, для него были на одно лицо. — Он стал свободным, а значит, что и виру за него надо было платить как за свободного. А твой родич Гилли предложил всего двенадцать эйриров, как за раба!
— Но Гилли не был на том тинге! — возмущенно крикнул Старкад, как будто и в неявке родича на тинг тоже были виноваты Дьярвинги.
— Но ведь за управителя Гилли, за Торкеля Беспалого, тоже было предложено двенадцать эйриров, — поспешно вмешался Бальдвиг, чтобы не дать спору отклониться в сторону. — Твои родичи, Гуннар, почему-то сочли его рабом, а он рабом не был никогда. И потом еще…
Вигмар поднял руку ко рту и двинул челюстями, с силой подавляя зевок. В чужом месте он плохо спал и не высыпался. Да, мало ему случалось знавать тяжб, запутанных так давно и безнадежно, объединенными усилиями десятков людей, мужчин и женщин, богатых и бедных. Прямо как в древнем кличе по поводу сбора ополчения: «тэн о трелль» — «свободные и рабы».
Из женских покоев выскользнула знакомая фигура йомфру Ингирид, наряженная в новое платье: ярко-синее с двумя красными полосами на подоле. На груди звенели серебряными цепями те самые застежки из приданого кюны Мальвейг, которые Эрнольв привез Бьяртмару. Йомфру Ульврунн тоже была непрочь получить их, но Бьяртмар предпочел отдать их младшей дочери: она тоже обладала в глазах отца обаянием новизны, а кроме того, он собирался позабавиться досадой старшей дочери. В чем вполне преуспел.
Заметив конунгову дочь, Вигмар перестал зевать: ее появление обещало ему что-нибудь забавное. Она устроилась возле почетного сидения, занятого Бьяртмаром конунгом, и сидела поначалу смирно, время от времени бросая на Вигмара загадочные взгляды.
— И вот на этом месте наш корабль безнадежно сел на мель, — сказал Бальдвиг, обернувшись к Бьяртмару конунгу. — И если ты, конунг, не поможешь нам сдвинуться, тут мы и встретим Гибель Богов.
Старый хитрец, похоже, успел задремать за время долгого разбора, поскольку до высоты его почетного сидения долетали лишь обрывки речей, смешанные с дымом очага. Услышав слова Бальдвига, он сильно вздрогнул, выпрямился и глупо заморгал. И Вигмар решил, что конунг все-таки притворяется. Да, это не Метельный Великан.
— А если ты, конунг, увидишь истинную правду в этой длинной саге, то я буду спокоен за будущее своего рода, — продолжал Бальдвиг, голосом выделяя слова «истинную правду» и подразумевая правду свою собственную. — И тогда лишние сокровища станут мне ни к чему. И я спокойно смогу подарить некую золотую вещь, известную тебе, одному хорошему, мудрому человеку, который, надеюсь, навсегда останется в дружбе со мной. И пусть богиня Вар слышит мои слова!
Бальдвиг поднял глаза к небу, словно желая обменяться взглядом с Хранящей Клятвы, а левая рука его скользнула по запястью правой. Оддульв раскрыл рот, Дьярвинги онемели от такой прямоты, но увы — ни у одного из них не было при себе столь же прекрасного золотого обручья, чтобы бросить его на неустойчивые весы конунговой благосклонности.
Вигмар усмехнулся про себя. «О тролли и турсы, теперь придется подарить ему обручье! — бранился Бальдвиг вечером после пира, на котором конунг некстати заметил у него украшение. — А то ведь обидится, и тогда все — заказывай поминальный камень». — «Зато тогда он решит тяжбу в твою пользу!» — старался подбодрить его Вигмар. — «Ха! — отвечал мало утешенный Бальдвиг. — Да это обручье стоит половину той земли! А если еще вычесть все виры… Впрочем, они уже превысили стоимость того дрянного хутора. Его и усадьбой-то не назовешь». — «А как же честь?» — подзадорил Вигмар, чтобы его друг не посчитал последние годы потраченными зря. Но Бальдвиг в ответ лишь вздохнул.
— Мне думается, конунг, что в словах Бальдвига оч-чень много правды! — неожиданно подала голос Ингирид. Изумленные мужчины со всех сторон обернулись к ней, а она продолжала, стараясь сохранять важную невозмутимость, сквозь которую пробивалось шальное ликование. — Ты сам знаешь, что племени раудов приносят вести чужеземцы. И на разбор этой тяжбы боги послали чужеземца. Ведь Вигмар сын Хроара — чужеземец, не так ли? И он — не простой человек. Он славный воин, одолевший мертвого оборотня. Даже я, дочь могущественного конунга, была бы рада видеть его в своей дружине. Он по доброй воле пристал к дружине Бальдвига и стал его человеком — значит боги хотят показать правоту Бальдвига. Не так ли?
Девчонка забавлялась как умела, и в этом она очень походила на своего родителя. В первые мгновения после ее уверенной речи стояла тишина: Дьярвинги не находили слов, чтобы опровергнуть такое неожиданное и остроумное заявление.
— Ну, если уж на тяжбах можно говорить девчонкам, то и я тоже скажу! — рявкнул вдруг голос Ульвхедина ярла.
Никто не заметил, как он появился, но старший сын Бьяртмара стоял на пороге уже некоторое время и слышал речь Ингирид. Его лицо выражало тихое бешенство. Взгляды Оддульва и Уннгерд, брошенные на него, ясно говорили о том, что они-то, как люди разумные и состоятельные, заранее заручились поддержкой Ульвхедина ярла. Глупые, не догадались попросить помощи у его младшей сестры!
— У нас, слава Ньёрду, не один чужеземный гость! — продолжал Ульвхедин, метнув короткий уничижительный взгляд на Ингирид и свирепо глядя на Бьяртмара. И славный конунг поёжился: от всей фигуры наследника исходила такая мощь, что дрогнул бы и камень. — К нам прибыл чужеземец и с другой стороны — Эрнольв сын Хравна! И он предлагает нам от имени Торбранда конунга очень неплохое дело! Наши люди не торговались бы и не убивали родичей друг у друга, если бы земли хватало на всех! Если бы все наше принадлежало нам! Наша земля — на юге! Хватит вам торговаться, как купцы на летнем торгу Эльвенэса! Если вам нужна земля — так возьмитесь за оружие и достаньте себе земли!
Все в гриднице молчали, потрясенные этой речью не меньше, чем предыдущей. И только Бьяртмар конунг ответил сразу — он вовсе не был потрясен.
— Ты, Ульвхедин ярл, сказал слишком много! — проскрипел он со своего почетного сидения, и его лицо, нарочито глуповатое, сразу стало жестким, даже морщины будто бы подтянулись. — Но не маловато ли ты подумал перед этим? Такие дела не решаются одним махом! Чтобы распороть брюхо этому дракону, мало вырыть одну яму![36]
