Развязав ремешок, Рагна-Гейда зачем-то закрыла глаза и высыпала руны на белый платок. Они просыпались с легким шелестом, и ей показалось; что чьи-то негромкие, осторожные голоса шепчут из-за некой двери— только где она, эта дверь, и куда она ведет? Стараясь не глядеть вниз, словно взгляд мог помешать священнодействию, Рагна-Гейда дрожащими пальцами перевернула все ясеневые кружочки знаками вниз и разровняла их, чтобы ни один не лежал поверх другого.
Перемешав кружочки, Рагна-Гейда приподняла руку и стала медленно водить ледовые — над платком, стараясь кончиками пальцев слушать те голоса, которые реяла в воздухе, переплетались с темнотой, спускаясь в тесную кладовку из невидимых высот, Теплая иголочка уколола ее о подушечку пальца; Рагна-Гейда опустила руку и взяла руну, которая казалась теплее остальных. Положив легневую бляшку к себе на колени, она снова протянула ладонь к белому платку.
Когда на коленях у нее оказалось трч деревянных кружочка, Рагна-Гейда открыла глаза и постаралась перевести дух. Каждая жилка в ней трепетала: в этих трех маленьких бляшках, лежащих коротким рядком, заключалась ее судьба. Рагне-Гсйде казалось, что именно сейчас, выбрав и перевернув эти руны, она создаст свою судьбу, проложит путь жизни, а не просто узнает то, что давным-давно решено и выпрядено норнами. Радость и тоска, отчаяние и надежда стояли по обе стороны узкой тропинки, к Рагна-Гейда готова была предаться каждому из этих чувств или всем сразу — нужно было решаться.
Наконец, когда трепет ожидания стал невыносим, Рагна-Гейда осторожно, словно это была хрупкая пластинка тающего льда, взяла первую руну. Первая — тот вопрос, который ты пытаешься решить, та трудность, которая преградила течение твоей .жизни, как камень преграждает ручей. Бережно перенеся деревянную бляшку к себе на ладонь, Рагна-Гейда перевернула ее справа налево руной вверх. И резко вдохнула, стараясь подавить крик — «хагль»!
Мало есть рун, несущих пророчество хуже. «Хагль» — «град», гнев богов, губящий посевы, сила стихийного разрушения, входящая в твою жизнь, хочешь ты уого или нет. Твое будущее принадлежит не тебе; ни люди ни боги не спросят тебя о твоих желаниях. Не лучшее время для начала чего-то нового. А ведь Рагна-Гейда стояла на пороге замужества, к которому ее понуждала чужая воля. Прижимая к груди стиснутый кулак, она старалась унять тяжелое дыхание, и ей казалось, что по всему ее телу струятся потоки ледяной воды. Холодные ветра продували ее насквозь, обжигающее зерна града больно били по плечам и по голове, царапали лицо.
Кое-как справившись с потрясением, вернее, отодвинув его в сторону, Рагпа-Гейда взялась за вторую руну. Теперь ей уже не было страшно: едва ли что-то сможет ухудшить пророчество, начатое рукой «хагль».
Вторая руна указывает путь, по которому следует идти. Перевернув ее, Рагна-Гейда ахнула, словно в полной темноте ей неожиданно ударил в глаза яркий огненный всплеск. «Тьюр!» «Тьюр» — «дикий бык», олицетворение силы, жизненной мощи и воли к сопротивлению!
Рагна-Гейда глубоко вдохнула, испытывая чувство облегчения, такого огромного, что само по себе казалось тяжелым, Эта руна несла надежду, что даже со зловещим знаком «хагль» можно бороться. И есть у нее еще одно значение, вспомнив о котором. Рагна-Гейда улыбнулась и снова прижала руку к сердцу, но уже совеем с другими чувствами, «Тьюр» всегда указывает на мужчину и означает истинную волю того, кто вопрощает богов о своей судьбе. Это руна внезапных изменений. И Рагна-Гейда улыбалась, чувствуя себя такой счастливой, какой не была уже очень давно. Для нее «тьюр» означал только одного человека — Вигмара. Подтвердилась ее неизменная вера, что он не ушел из ее жизни и они снова встретятся. Bсе будет так, как она мечтает: нынешняя ее жизнь изменится, изменится благодаря тому, кого она любит и ждет. Вигмар — как раз тот человек, который все делает внезапно и решительно.
И легко, словно отныне все нити судьбы в ее руках, Рагна-Гейда взялась за третью руну. Последняя рука означает конец пути — то, к чему приведут две первые.
«Науд». Рагна-Гейда застыла, держа на ладони одну из самых сильных рун, говорящую сразу о многом. «Науд» — «нужда». Перед тобою открылась бездна, говорит «науд», но не бойся и не взывай к богам с мольбами о милости. Ищи силы в себе, запасайся терпением и верь — бездна останется позади и ты опять ступишь на твердую землю. Тебе придется нелегко, и ты придешь к концу не таким, каким был раньше. «Науд», как добрая норна, смягчающая губительные предсказания злой, облегчает значение руны «хагль», если следует за ней. При ней «хагль» означает не разрушение, а лишь задержку, препятствие, не грозящее конечной гибелью.
Рагпа-Гейда долго сидела на полу в кладовке, держа на ладонях три руны, любуясь ими к с непонятным, смешанным чувством отчаяния и восторга упиваясь силой, льющейся из их простых и суровых очертаний. «Хагль» — «тьюр» — «науд». Беда — борьба — обретение. Горе — надежда — терпение. «Хагль» завывал голосами ледяных ветров, «тьюр» горел, как уголь на ладони, а «науд» казался чем-то тяжелым, но надежным — то ли весло, то ли меч. Рагна-Гейда то вздыхала, то смеялась, но ей совсем не хотелось плакать. Руны не лгут. «Тьюр» согревал ее, как огонь в темную морозную ночь. С ним, заключившим в себе истинную волю сердца и силу любви, она чувствовала себя способной пробиться через любую бурю и одолеть любую бездну.
Прижимая к груди крепко навязанный мешочек с руками, Рагна-Гейда выскользнула из кладовки. Никому на свете — кроме разве одного-единствепного человека, она не рассказала бы о своем гадании, желая спрятать его от чужих глаз, как величайшую драгоценность. Родичи возле очага в гриднице все толковали об устройстве семейных дел, но Рагну-Гейду не тянуло к ним присоединиться. Ей хотелось одиночества, тишины, прохлады, свежего воздуха. Хотелось побыть под открытым небом, величавым и чистым. Подхватив со скамьи чью-то меховую накидку, в потемках не разобрав даже чью, Рагна-Гейда просунула голову в разрез и проскользнула в сени, одеваясь на ходу.
Во дворе было хорошо: безветренно и не очень холодно. Свежий воздух казался густым от бродящих запахов палой листвы, мокрой увядающей травы, из-за которых Рагна-Гейда любила осень даже больше весны. Весла пахнет простой грязью, а осень — небесными мирами; осенью каждый перелесок, горящий множеством оттенков желтого, рыжего, красного цветов, кажется живым отражением пурпурно-золотых садов Асгарда. Глубоко вдохнув запах осени, Рагна-Гейда замерла, прислонясь спиной к стене дома и закрыв глаза, чувствуя, как где-то в груди ширится и растет горячее чувство счастья, беспричинного и именно потому особенно остро ощутимого. Перед глазами ее стоял Вигмар. Здесь, дома, она вспоминала его еще чаще и ярче, чем на Остром мысу. Вся усадьба была так полна его образом, что Рагну-Гейду удивляло, почему другие его не замечают. Вот здесь возле дверей они столкнулись однажды, когда он приезжал к ним прошлой зимой; идущий впереди него Хальм толковал что-то о своей кузнице, но Рагна-Гейда поймала взгляд Вигмара, радостный, значительный и чуть-чуть виноватый, и поняла, что он приехал ради нее. И ей стало так весело, что она вышла во двор, смеясь, как дурочка, и вся усадьба вдруг осветилась новым светом, как будто внезапно настала весна. Вот на этой скамье он сидел… А здесь, возле очага, сидела она и думала о нем, и поэтому очаг тоже напоминал о Вигмаре. Душа Рагны-Гейды не могла существовать отдельно от его образа, и никакие законы не имели силы отпять у нее эту любовь.
Рядом с ней кто-то глубоко и тяжко вздохнул в темноте. Рагна-Гейда ничего не видела, но не испугалась: во вздохе слышалось что-то родное и знакомое.
— Кто тут? — шепнула она. — Вздыхальный тролль?
— Это я, — грустно ответил знакомый голос, и из-за угла дома показалась широкоплечая фигура,
