Хродмара горькое открытие. Берег быстро приближался, и на сердце Хродмара посветлело от близости дома. Самые трудные дороги легче для того, кто в конце их видит огонь родного очага, а над почетным хозяйским сиденьем — щит славного предка, иссеченный в легендарных битвах.
С Дозорного мыса уже поднимался в небо столб густого дыма — знак о прибытии корабля. Обойдя мыс, «Тюлень» вошел в Аскефьорд. Здесь они были уже дома, хотя по самому фьорду предстояло плыть еще довольно долго — от горловины до вершины был целый день пешего пути. Для обороны это место было довольно удобно: в прибрежных скалах имелось лишь пять низких песчаных площадок, годных для причаливания большого корабля. Возле каждой из них стояло по большой усадьбе знатного хёльда, одного их тех, кто был среди первых жителей этого древнего места. Усадьба Бьёрндален, где родился Хродмар, тоже принадлежала к этим «стражам причалов». На зеленых лужайках между скалами стояли небольшие дворики бондов* и рыбаков, везде качали верхушками сосны и ели — довольно густо населенный Аскефьорд сохранил очень много леса, и его берегли как защиту от суровых ветров.
Усадьба конунга — Ясеневый Двор — на вид не отличалась от усадьбы любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, ее крыши едва виднелись между деревьев, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой.
С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди, все приветственно машут им руками. Вон из ворот усадьбы Фюрберг вихрем вылетел всадник и помчался по тропе вверх — это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. «Тюлень* давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда. Под старыми соснами у Конунгова причала тоже суетилась толпа, к Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с таким лицом, но так к не собрался.
—Не будем здесь приставать! — сказал Модольв, пристально поглядывая на племянника. — Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нам следует успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.
Хродмар кивнул, бессознательно поправил косу, глядя на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носил Модольв и другие знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, Хродмару стало казаться, что красивые волосы только подчеркивают его уродство. И с двумя косами он сразу стал казаться старше.
Радуясь, что по его новому лицу никто не умеет определять его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, и волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов к построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как сильно изменился он сам. Он без труда узнает каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти не обернувшись. И прежним ему не бывать. Никогда.
— Не грусти, Щеголь! — с грубоватым весельем крикнул ему со своего высокого сиденья кормчий Вестмар. — Мы все теперь не красавцы! Меня теперь не узнает родной сын! Бедный мальчик подумает, что сбылось предсказание ворчливой няньки и за ним явился бергбур из Дымной горы!
Но шутки его никто не поддержал, сам Хродмар Даже для вида не улыбнулся. Если больше всех теряет тот, кто больше всех имел, то Хродмар был обезображен «гнилой смертью» сильнее, чем кто-либо другой.
Корабль шел мимо трех елей. В Аскефьорде их называли Троллями и рассказывали детям, что днем они стоят в облике деревьев, а ночью выходят в дозор и охраняют покой фьорда, расхаживая вдоль берега. Самое занятное, что и выйдя из детства каждый в душе продолжал в это верить. Ветер шевелил лохматые лапы Троллей, словно они приветственно машут вернувшимся. И при виде их у Хродмара чуть-чуть полегчало на сердце: ему показалось, что еловые тролли его узнали.
За елями-великанами открывалась Медвежья долина, в которой стояла усадьба Бьёрндален. Вот корабельный сарай, несколько рабов возятся возле лодки на берегу, разбирая снасти. Хродмар узнал домочадцев своей усадьбы и снова подумал: они смогут узнать его только по одежде. Но это рабы. А как он теперь предстанет перед матерью?
«Тюлень» коснулся днищем песка, рабы, опомнившись, бросили свои снасти и со всех ног кинулись в усадьбу предупредить хозяев. Хирдманы по одному прыгали в воду и брели на берег. Мало кому хотелось торопиться. Больше или меньше, но страх показаться на глаза домашним испытывали все. Всего шесть человек из всей дружины, считая Мо-дольва, вернулись домой такими же, какими ушли.
— Не мучайтесь дурью! — с присущей ему прямотой посоветовал товарищам Вестмар. — Скажите спасибо норнам и богине Эйр, что вообще вернулись. Если бы вас сожгли и закопали под тем курганом на Квиттинге, ваши жены и дети обрадовались бы еще меньше.
Но и без его советов хирдманы помнили — двадцать семь семей осиротело, и им придется взглянуть в глаза родным умерших. А этого не ждут — ведь они ходили в мирный торговый поход.
— Послушай, родич! — Модольв положил руку на плечо Хродмару. — Тебе, как видно, не очень-то хочется идти первым. Подожди здесь. Я пойду сначала, а потом… Потом видно будет.
Хродмар молча кивнул. Модольв подумал, что болезнь сделала его племянника молчаливее и, возможно, мудрее. Для него не прошло бесследно то открытие, что любой знатный хёльд, будь он хоть красивее самого Бальдра, так же беззащитен перед превратностями судьбы, как последний чумазый раб из свинарника.
«Тюлень» вытащили на берег, хирдманы принялись разбирать весла, снимать и сворачивать парус. А Модольв пошел к усадьбе.
Едва он вступил на двор, как из хозяйского дома ему навстречу выскочили несколько человек — и первой Модольв увидел свою сестру Стейнвёр, ее головное покрывало с широкой синей лентой из шелка, ее лицо, немного увядшее, но еще красивое. У Модольва дрогнуло сердце — в памяти его ожил Хродмар, такой, каким он был и какого он почти забыл за последний месяц. Хродмар
За спиной фру Стейнвёр виднелась плечистая фигура Кари ярла. Неторопливый и основательный, он был выше жены на целую голову, и возле него подвижная, легко сложенная фру Стейнвёр казалась белкой рядом с медведем. В усадьбе шутили, что боги смешали Стейнвёр и Кари, а потом разделили пополам — вот Хродмар и получился как раз таким, как нужно.
— Модольв! Модольв ярл! — воскликнуло разом несколько голосов.
Фру Стейнвёр подбежала к брату, звеня ключами и амулетами, словно воин полным снаряжением,
— Где вы пропадали так долго? Что случилось? Где Хродмар? — торопливо сыпала она вопросами, не в силах дождаться ответов.
— Нам не очень-то повезло в этом походе, — издалека, как искусный сказитель, начал Модольв. — На Квиттинге нас прихватила болезнь…
— Какая болезнь? — воскликнула фру Стейнвёр и зачастила, теребя брата за кожаный рукав. — Я так и знала! Так и знала! Вы поплыли в дурной день, я говорила вам, но конунгу не терпелось! Знамения предвещали беду! Ведь Стуре-Одд бросал прутья![13] Что за болезнь?
— «Гнилая смерть», — осторожно ответил Модольв. — И многие у нас заболели…
— «Гнилая смерть»… — повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.
Краска схлынула с ее лица, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.
— Что… что с моим сыном?.. — почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.
— Хродмар тоже болел… — сказал Модольв. Глаза Стейнвёр стали как две стеклянные бусины', и он не смог дольше тянуть. — Он жив, сестра, жив! Он совсем выздоровел. Вот только не знаю, сможешь ли ты теперь узнать твоего сына. От прежнего Хрод-мара остались только глаза и волосы. А остальное…
