Асольв все ловил взгляд Ингвильды, делал ей какие-то знаки бровями. Захваченная своими мыслями Ингвильда ничего не замечала, но фру Альмвейг несколько раз кивнула пасынку на отца. Наконец, когда последние волокуши выехали со двора, Асольв подскакал к Фрейвиду.
— Хёвдинг! — негромко окликнул он. Фрейвид повернулся: его лицо было спокойно, но столь сурово, словно он заранее запрещал Асоль-ву его вопрос.
Но Асольв все же решился.
— А как же Хёрдис? — спросил он. — Ты не забыл о ней? Она ведь так и осталась в лодочном сарае.
— Я не забыл о ней, — обронил Фрейвид, и лицо его сказало сыну, что он очень недоволен этим разговором. — Она останется там, где сейчас. Она накликала на фьяллей «гнилую смерть», она поссорила нас с Торбрандом Троллем и навлекла на нас его гнев. Фьялли хотят отомстить ей. И они ее найдут. Она это заслужила. А мне в доме больше не нужна эта ведьма.
Фрейвид отвернулся от сына и тронул коня свернутой плетью. Асольв, напротив, придержал поводья, глядя в широкую, самоуверенную спину отца. От этой короткой суровой речи у него кровь застыла в жилах. При всех ее недостатках, несмотря на все обиды, которые ему пришлось от нее вытерпеть, Асольв все же не мог забыть, что Хёрдис — его сестра. Ее оставляли на верную смерть. Рассказывают, что когда-то давным-давно, еще в Века Великанов, в ночь Середины Зимы в лесу оставляли человека в жертву волкам — привязанного к дереву, чтобы Одиновы звери взяли свою долю и не трогали других людей и скотину. И теперь его собственный отец оставил родную дочь вот такой же беспомощной жертвой волкам, а значит, Века Великанов еще не прошли.
— Ну, что ты тут застрял? — Мать, Гудрун, вывела Асольва из оцепенения сильным толчком в плечо. — Уж не собираешься ли ты жалеть эту волчицу? Побереги слезы для кого-нибудь другого. А эта дрянь не пропадет. Вот помяни мое слово — не пройдет и месяца, как мы опять о ней услышим. Хотя меня это не обрадует!
Асольв тронул коня и поехал вслед за отцом. В общем-то мать права — Хёрдис сумеет за себя постоять. Хотя поступок Фрейвида от этого не становился красивее.
Впереди, за береговым выступом, за темно-зелеными верхушками разлохмаченных елей, мелькнуло большое рыже-коричневое пятно. На миг у Хродмара занялось дыхание, сердце дрогнуло — он узнал Тюлений Камень. Вот она, межа владений ведьмы, земля его врага, до которого он так страстно мечтал добраться все эти дни, почти месяц, прошедший от начала «гнилой смерти» в Аскефьорде. Четвертый день семь больших и девять малых кораблей Торбранда конунга плыли вдоль побережья Квиттинга, только ночью делая короткие остановки и почти не трогая прибрежных усадеб. У них была цель — сначала разделаться с ведьмой.
«Кленовый Дракон» шел быстро, и казалось, что Камень сам движется навстречу незваным гостям. Переводя дыхание, Хродмар похлопал ладонью по борту, словно хотел подбодрить своего морского скакуна. Ему казалось — он был уверен! — что не только он увидел Тюлений Камень, но и Камень увидел его. Где-то в морщинистых выбоинах и трещинах прятались его невидимые глаза — настороженные и враждебные. Но Хродмар смотрел прямо на Камень, как в лицо врагу, не боясь встретить его взгляд.
И вдруг мир вокруг тихо вздрогнул и рывком провалился на два месяца назад. Хродмар ощутил себя снова на «Тюлене», рядом с ним стоял Модольв, а сам он был прежним — таким, как до болезни. И на вершине Тюленьего Камня ему привиделась тонкая фигурка высокой девушки в сером платье, ее темно- русые волосы от ветра почти стояли дыбом, руки были подняты над головой, и в одной из них сверкал нож. Его нож. А по откосу Камня пробежала дрожь, как по воде, его морщины-трещины усмехнулись и сложились в рисунок. На боку Камня бледно-голубым светом засияла в человеческий рост перевернутая руна «альгиз».
Хродмар вздрогнул, прищурился, всмотрелся. Руна на камне исчезла, но перед его глазами так и стоял ее очерк — вершиной вниз, словно руна умоляюще тянула у нему руки. Плохой знак. Не торопись и не празднуй заранее победу, предостерегает руна защиты. Едва ли у тебя все получится так, как ты задумал, и не лучше ли тебе пока отступить? Коварный совет, способный и поселить в душе неуверенность, и раззадорить, что тоже не на пользу. Ведьма начертила эту руну на Тюленьем Камне! Хродмар стиснул зубы, чувствуя сильный прилив гнева. Тюлений Камень не хочет пускать фьяллей в землю квиттов — но они не собираются спрашивать у него разрешения!
— Эй, Хродмар ярл! — окликнул его чей-то голос. Хродмар вздрогнул, как внезапно разбуженный, вскинул голову.
— Это и есть Тюлений Камень? — спрашивал его кормчий Сигват. — Тогда мы можем пройти прямо под ним — там, я вижу, глубоко.
— Там омут! — с жесткой усмешкой ответил Хродмар. — А в омуте живет здешний дух в виде старой селедки, которой квитты приносят жертвы.
Гребцы засмеялись, но Сигват едва заметно качнул головой. Он был опытным кормчим и привык уважать море и его обитателей. И уж не Хродмару, носившему на лице зловещие следы чужого колдовства, было смеяться над духом квиттингского побережья. Но таков человек — голос рассудка в нем зачастую не самый громкий.
Один за другим шестнадцать фьялленландских кораблей проходили мимо Тюленьего Камня. Перейдя на корму, Хродмар напряженно следил за их ходом. Когда корма последнего, «Дубового Дракона» Хравна хёльда, который вел его старший сын Халльмунд. миновала рыжее пятно Камня, Хродмар вздохнул с тайным облегчением. В глубине его души под жаждой мести и решимостью таился смутный страх. Ненавидя всех квиттингских духов, Хродмар не хотел даже верить в существование Большого Тюленя. Но все же ему было неспокойно.
Граница осталась позади — и обиталище ведьмы лежало перед ними беззащитным. Хродмар начал узнавать знакомые места.
За стеной сарая послышалось тонкое поскуливание. Хёрдис бросилась в угол и опустилась на колени, сунула руку в дыру. В ее пальцы ткнулся холодный нос, потом лизнул мокрый язык.
— Ты что, ничего не принес? — прошипела Хёрдис, не находя рядом с собачьим носом ничего съедобного.
Серый опять заскулил, и в его голосе Хёрдис услышала явное беспокойство.
— Что случилось? — крикнула она в дыру под стеной, как будто Серый мог ей ответить. — Куда все провалились? Тролли их всех унесли, что ли?
Никто не приходил к ней вчера, и Хёрдис почти обиделась: она привыкла, что каждый день кто-то из домочадцев является ее проведать. Последним был Асольв, он приходил позавчера. От отца не было вестей — хорошо еще, что Серый прибегал каждый день, а значит, сделка с Торгнюром Совой расстроилась. А ведь Хёрдис уже была почти готова согласиться на предложение Фрейвида. Она бесилась в сарае от тоски по простору, по свежему воздуху. Целый месяц не имея возможности даже умыться, она сама себе казалась грязной и липкой до отвращения, волосы слиплись и висели сосульками, голова Немилосердно чесалась, руки с неровно обкусанными ногтями стали походить на троллиные лапы.
Хёрдис казалось, что она слепнет от вечной полутьмы, а из дальнего угла уже так ощутимо воняло, что она старалась сидеть возле самой большой щели под дверью, откуда веяло ветерком, и ее мучило несбыточное желание выскользнуть через эту щель вслед за собственным выдохом. Нельзя же сидеть так до бесконечности! Да, отцу не следует особо доверять, но сейчас для Хёрдис самым важным было выбраться из сарая — а уж на свободе она сумеет за себя постоять. Жаль только, не успела она показать всем этим глупцам, что может сделать огниво Синн-Ур-Берге в подходящих руках…
Но вот уже второй день никто не приходил. Хёрдис наполняло смутное беспокойство, и с каждым часом оно становилось острей. Временами оно почти заглушало голод. Тишина за стенами сарая ничего не значила — он стоял достаточно далеко от усадьбы, и шума сюда не долетало, а лодки, которыми часто пользовались, из сарая забрали в то утро, когда водворяли туда пленницу. Но и сама тишина стала другой. Хёрдис умела различать голоса ветра и деревьев. Иное ухо не заметило бы в песнях Сосновой горы никакой перемены, но Хёрдис ее слышала. Сосны шумели так, как бывает в необитаемых местах, когда духи деревьев и тролли не боятся, что их подслушает человек.
