ним и остальные перевели дух, стали переговариваться. На площадку святилища повели быков, Сиггейр снова принялся колоть жертвенных животных.
Скоро потоки дымящейся темной крови залили весь камень, и на нем уже не видна была та руна, которую начертил жрец.
Весь день собравшиеся на тинг пировали в святилище, поедая мясо жертвенных животных. Сиггейр пел сказания о доблести Тюра. Уже темнело, когда конунг и его приближенные вернулись из Тюр-схейма. Люди разошлись по усадьбам и землянкам, чтобы немного передохнуть перед вечерними пирами. Каждый из хозяев на Остром мысу стремился устроить пир побогаче, каждый звал к себе гостей. Конунг пировал сегодня у Лейрингов, а завтра его будет принимать Адильс хёльд из усадьбы Железный Пирог, стоявшей чуть дальше от моря.
Ингвильда умывалась, Бломма готовила ей новую одежду для пира вместо забрызганной кровью, в которой она была в Тюрсхейме. Зная, конечно, освящающую силу жертвенной крови, Ингвильда все же с трудом переносила этот обряд — ее мутило от сладковатого запаха и липких пятен на руках и на лице. Она усердно протирала мокрыми пальцами волосы, стараясь смыть темные пятнышки.
— Ты еще не одета, дочь моя? — едва расслышала она за плеском воды голос отца.
Отняв мокрые ладони от лица, Ингвильда увидела Фрейвида. Он стоял возле занавеси, а из-за спины его поблескивало несколько любопытных глаз. Фрей-вид шагнул в закуток и опустил за собой занавес, чтобы хирдманы не слишком пялили глаза на его дочь в одной рубашке.
— Одевайся получше, — сказал он и сел на край лежанки. Другого сиденья здесь не было, ворох цветной одежды был навален прямо поверх одеяла, и Фрейвид сел осторожно, чтобы ничего не помять. — Я дам тебе еще одно украшение, — сказала он и вынул из-за пазухи небольшой сверток в платке.
У Ингвильды дрогнуло сердце — она сразу догадалась, что там. Не желая показывать отцу смущеяия и тревоги, она схватила полотенце и принялась вытирать лицо и шею.
Фрейвид развернул платок, и Бломма ахнула, фрейвид еще никому в доме не показывал своей последней добычи, даже фру Альмвейг, а Бломма и вообразить не могла такое сокровище, какое держал в руке хёвдинг.
— Наверное, это сковали свартальвы! — пробормотала она, изумленно глядя на золотого дракона с белыми звездочками в глазах.
Ингвильда опустила полотенце. Она не могла спорить с отцом, но принимать обручье ей вовсе не хотелось. Она вспомнила пастбище возле Кремнистого Склока, россыпь темных валунов, дикое лицо Хёрдис и ее неразборчиво-яростный крик, долетевший до них с Асольвом из-за можжевеловых кустов. Если она хоть немного знает свою сводную сестру, то Хёрдис призвала страшные проклятья на головы всех тех, кто прикоснется к отнятому у нее сокровищу.
— Зачем оно мне, отец? — тихо спросила Ингвильда. — Большие сокровища часто приносят одно горе, а у меня достаточно украшений и без него.
— Это верно, — Фрейвид кивнул, держа обручье в ладонях. — Но все же тебе понадобится подарок для Вильмунда ярла. Я говорил с конунгом. Сегодня на пиру будет ваше обручение, к тебе нужно будет что- то подарить жениху. А лучше этого и не придумаешь. Едва ли хоть один конунг квиттов получал от своей невесты что-то подобное.
Ингвильда была так изумлена, что села прямо на разложенные одежды, уронила на колени влажное полотенце и с недоуменным ужасом устремила взгляд на отца.
— Но как же так? — дрожащим голосом выговорила она. Ей казалось, что у Фрейвида отшибло память или что сама она видит нелепый сон. — Как же я могу с ним обручиться? Ведь у меня уже есть…
— Ты не обручена, дочь моя, и свободна выбрать себе в мужья любого достойного человека, — с подчеркнутой уверенностью поправил ее Фрейвид. —Да, я обещал отдать тебя тому фьяллю, но сговора не было, а он с тех пор показал, как мало считается с обетами дружбы. Я думал, ты сама поняла цену его обещаний. Он подарил мне свой щит, но сам пришел с мечом. Ведь Хёрдис рассказывала, что и Хродмар сын Кари, и его родич Модольв были среди тех, кто спалил наш Прибрежный Дом. Если бы боги не предупредили нас и мы не ушли в Кремнистый Склон, сейчас ты, возможно, была бы рабыней этого фьялля и твои дети от него стали бы зваться детьми рабыни. После их набега ни один человек ни упрекнет нас в том, что и мы отказались от своего слова, как он отказался от своего. Ты разумная девушка и сама должна это понять.
— Но я… — начала Ингвильда.
От растерянности и горя она не находила слов; да, обстоятельства не благоприятствовали ее свадьбе с Хродмаром, но она готова была ждать сколько понадобится. Никого другого она не могла вообразить своим мужем, как не могла вообразить своего будущего без Хродмара. Месяцы разлуки не уменьшили ее влечения к нему, и обручиться с другим казалось ей хуже смерти.
— Ведь ты же не скажешь мне, что любишь того рябого фьялля? — проницательно глядя на нее, спросил Фрейвид, и Ингвильда опустила глаза.
Он захочет оставить Квиттинг на попечении надежных людей, родичей. Ты уедешь с этого тинга не в Кремнистый Склон, а на озеро Фрейра и будешь называться молодой кюной. Больше Лейрингам не придется задирать перед нами нос!
Последние слова Фрейвид произнес с неприкрытой гордостью, но до Ингвильды так мало доходил смысл его речи, что она ничего не заметила. Будущее развернулось перед ней темной раскрытой могилой, острая боль терзала ее грудь, словно стрела вонзилась в самое сердце. От слез она ничего не видела, полутемный закуток поплыл вокруг нее, взор заволокло туманом, только золотистое пятнышко обручья дрожало на коленях у Фрейвида. Ингвильда пыталась вздохнуть, вырвать эту стрелу из груди…
Вдруг туман сам разорвался, блеснул свет. Ингвильда увидела Волчий камень, а перед ним на земле лицом вниз лежал человек, возле его плеча и шеи быстро расползалось пятно свежей крови. Ингвильда вскрикнула, сама не зная, вслух или только в душе, — она узнала в лежащем отца, его широкие плечи и разметавшиеся рыжеватые волосы с тонкими нитями седины. Снова вспыхнул яркий золотой свет и поглотил виденье; в глазах потемнело, но тут же Ингвильда увидела настоящую темноту. Где-то в стороне ярко горел костер, освещая огромное дерево, то ли дуб, то ли ясень. На ветке его тяжело качалось что-то большое, вытянутое, страшное. Нечеловеческое лицо мелькнуло перед взором, искаженное диким страданием, темное, как лик самой Хель, в ушах раздался короткий сдавленный хрип. Каменный грохот обрушился на Ингвильду, она ощущала, как тысячи и тысячи камней валятся сверху прямо на нее, с громовыми раскатами летят огромные валуны, подскакивают на уступах, мелкая галька скатывается по ее голове и плечам. Ингвильда чувствовала над собой эту каменную лавину и едва могла удивиться, что остается живой. И вдруг камнепад растаял, наступила тишина, видения погасли.
Фрейвид молча смотрел в лицо Ингвильде; она сидела бледная, выпрямившись и опустив руки, ее глаза были широко раскрыты, а взгляд застыл, по лицу пробегали быстрые судороги ужаса. Холодок пополз по спине Фрейвида, волосы шевельнулись. Его было нелегко напугать, но он уже знал о даре своей дочери. Ее снова посетили видения, и с таким лицом не встречают добрые знамения.
Вдруг Ингвильда вскрикнула и повалилась на лежанку, закрыла лицо руками и зарыдала. Перепуганная Бломма выскочила из закутка, не в силах здесь оставаться. Даже Фрейвид не сразу взял себя в руки; тело Ингвильды сотрясалось от бурных рыданий, а в голосе слышалось такое безнадежное отчаяние, какое, должно быть, мучает вёльву*, прозревающую неизбежную гибель мира и богов.
— Дочь моя! Ингвильда! — наконец решился позвать Фрейвид и положил ладонь ей на плечо.
Ингвильда сильно вздрогнула, резко обернулась, глянула на него безумными глазами и отшатнулась, словно перед ней был восставший из-под кургана мертвец.
