что обручье осталось у него, потому что у конунга я его не видел, и ничего о нем не было слышно. А Вильмунд ярл остался где-то на полпути от озера Фрейра и сам боится класть голову на колени Стюрмиру конунгу. Как видно, с невестой он сумел расстаться, но обручья ему было жаль! Тебе виднее, насколько велико это сокровище!
И Хёгни опять слегка усмехнулся, отметив про себя, что невозвращение обручья встревожило Фрейвида хёвдинга даже больше, чем угроза жизни единственной дочери.
А Хёрдис вдруг встрепенулась, насторожилась, словно несколько последних слов были волшебным заклинанием, пробудившим ее от векового сна. Теперь уже никто на нее не смотрел, о ней забыл даже Фрейвид, но она внезапно все вспомнила — а главное, то, зачем вышла в этот поход. Дракон Судьбы! Ее золотое обручье, ее сокровище, единственной законной хозяйкой которого была она. Огнива она лишилась, но обручье могло бы вернуть ей все потерянное! Если бы только получить свободу и вновь отправиться на поиски… Что ей какой-то жалкий Вильмунд ярл?
Что-то толкнуло ее изнутри, словно крохотный росток весной впервые попытался пробиться из земли к свету. Кровь быстрее побежала по жилам, Хёрдис стало тепло. Она пошевелилась, но ощутила путы на руках и опять села, злобно закусив губу. Уснувшие было чувства — ярость и жажда борьбы — загорелись в ней снова и с каждым мгновением набирали силу. Но поверх них, как холодная волна, накатывалось бессильное отчаяние. Она была слаба и беспомощна, не могла избавиться даже от ремней на руках. Хёрдис кусала губы, и чуть ли не впервые в жизни ей хотелось плакать.
— Передай Стюрмиру конунгу, что я скоро приду к нему на Острый мыс! — говорил тем временем Фрейвид. — Но лучше было бы, если бы он сам пришел ко мне сюда с войском Юга и Востока. Фьялли здесь, а не там, и уводить от них войско не так уж умно!
— Может быть, ты и прав, я передам твои слова конунгу. — Хёгни кивнул. — Но мне сдается, конунг зовет тебя к Острому мысу, чтобы убедиться, что ты друг ему, а не Торбранду Троллю. Все знают, что твоя дочь была обручена сначала с кем-то из его людей, с каким-то его родичем. Так что лучше тебе приехать за ней самому.
— Я приеду! — сдерживая негодование, ответил Фрейвид. — А ты, Альрик, — он повернулся к Сновидцу, — сегодня же поедешь к Стоячим Камням! Я должен покончить с моей злой судьбой как можно быстрее!
Фрейвид посмотрел на Хёрдис и невольно вздрогнул: она ответила ему острым блестящим взглядом, таким же живым и вызывающим, каким он был раньше. Ведьма проснулась, и Фрейвида пробрала дрожь от страшного ощущения, что дракон снова где-то близко и готов к битвам. Если не одолеть ее в этот раз — это будет конец.
И он был во многом прав. Ведьма снова проснулась, ее неукротимый дух был готов к новой борьбе. И что значили несколько жалких ремней на ее руках?
Наутро усадьба Угольные Ямы опустела. Сам ее хозяин со своим маленьким, но доблестным войском поехал на юг вместе с Фрейвидом хёвдингом и его дружиной, а Альрик Сновидец с десятком хирдманов повез в глубь Медного Леса Хёрдис Колдунью. Оба отряда отправились в путь одновременно. И, оказавшись за воротами, Фрейвид и Хёрдис одновременно обернулись друг к другу. Взгляды их встретились, и больше в них не было вражды, а только желание увидеть и запомнить навсегда. Оба они знали, что расстаются навеки и больше никогда им не придется встретиться в мире живых. Вот только кому жить, а кому умереть, решают боги, и человеческие предположения нередко оказываются ошибочными.
Фрейвид неподвижно сидел в седле, провожая глазами Хёрдис, и испытывал облегчение оттого, что наконец-то избавился от этого несчастья. Но к облегчению примешивалась смутная грусть и тревога. Теперь он ясно осознавал то, что все двадцать лет ее жизни ускользало от его внимания: она была истинным его порождением и именно ей, единственной из четверых его детей, в полной мере достались все его качества. Если бы он понял это вовремя, если бы обратил на нее внимание еще в детстве и воспитал как свою дочь, а не как «дочь рабыни», то все могло бы сложиться совсем иначе. В ней он мог бы найти опору гораздо более сильную, чем в Вильмунде или даже в самом Стюрмире… Чего стоил только Большой Тюлень и фьялленландские корабли… Но поздно!
Наконец Фрейвид стряхнул неуместную задумчивость, хлестнул плетью по конскому боку и поскакал прочь от ворот усадьбы. Но с расстоянием невидимая нить не рвалась, Фрейвид по-прежнему чувствовал, что Хёрдис где-то близко, что она невидимо стоит у него за плечом. Ему казалось, что вместе со своей злополучной дочерью он и сам какой-то частью вскоре переселится в иной мир. Или — останется в этом.
— Посмотри, Хродмар, там опять камень! — воскликнул Снеколль и тронул товарища за локоть.
Обернувшись, Хродмар увидел, что его веселый приятель многозначительно двигает светлыми бровями и кивает куда-то в сторону. Они вдвоем шли впереди небольшой дружины из двух десятков хир- дманов, посланной Торбрандом конунгом разведать дорогу. Снеколль Китовое Ребро, которого ничто не могло заставить долго молчать, уже успел сравнить их отряд с языком дракона, которым тот сначала ощупывает добычу, прежде чем съесть, и теперь искал, чем был еще позабавиться. Вот только Хродмар был не слишком склонен поддерживать разговор.
— Ну и что? — спросил Хродмар и на всякий случай окинул быстрым внимательным взглядом серую гранитную скалу, выдававшуюся с берега в волны. Скала была похожа на дракона, который лежит на брюхе мордой к самой воде, как будто пытается выпить море. — Камень как камень. Чем он тебе не нравится?
— Там, возле усадьбы Фрейвида Огниво, тоже был камень, помнишь? Такой большой, бурый, а под ним жил тот тюлень. Помнишь, от которого мы едва ушли живыми?
— Ну и что? — повторил Хродмар, стараясь не показать недовольства, но брови его сами собой хмурились.
— Вот я и подумал: может, у квиттов под каждым большим камнем живет по своему чудовищу? — с притворным ужасом продолжал Снеколль.
— Тебе надо было оставить дома твой язык! — сурово сказал Хродмар, вовсе не желая улыбнуться в ответ.
Ему было очень неприятно вспоминать события лета, принесшие фьяллям так мало славы. Но Снеколля это, кажется, забавляло. Свои подвиги он начал с того, что еще в семнадцать лет, живя в усадьбе отца, при дележке китовой туши пришиб одного из соседских работников китовым ребром, за что и получил соответствующее прозвище. Злоязыкий Асвальд сын Кольбейна говорил иногда, что Снеколлю, как видно, и самому досталось по лбу другим концом того ребра, и с тех пор он смеется, как дурачок, от всякой малости. Это было преувеличением, но иной раз и Хродмару хотелось, чтобы его товарищ получше понимал, над чем не стоит смеяться.
— А этот камень похож на дракона! — увлеченно продолжал Снеколль. — Смотри, смотри, он шевелится! Вот сейчас он встанет…
— Тебя он съест первым! — отрезал Хродмар. — Умоляю тебя — помолчи!
Снеколль посмотрел на товарища, вздохнул.
— Раньше ты не был таким, Хродмар! — печально сказал он. — Я знал тебя почти восемь лет — ты был веселым, разговорчивым и не запрещал другим смеяться. Ты был почти скальдом, а теперь я уже и не помню, когда ты в последний раз сложил хотя бы самый простенький кеннинг. Хотя бы слов из пяти- шести… Что с тобой случилось? Та квиттингская ведьма заколдовала тебя? Или ты беспокоишься о своей невесте?
Хродмар не ответил, но дернул уголком рта, и Снеколль торопливо продолжал, стараясь высказать все, что думал, пока Хродмар снова не велел ему молчать:
— Ты забыл слова богов: от судьбы не уйдешь! А это хорошие слова! Если дочь Фрейвида предназначена тебе богами, то ты получишь ее! Получишь, даже если все ведьмы и великаны Квиттинга и Йотунхейма* захотят тебе помешать!
— Я в этом не сомневаюсь! — упрямо сказал Хродмар, не глядя на Снеколля и обращаясь как будто к самой судьбе.
Тоска по Ингвильде уже стала ему привычной, как боль незаживающей раны.
