— Посильнее меня бывает, да не всякий возьмется за такое дело! — ответила старуха. Перестав возиться, она села на лежанке, подняв колени к подбородку, и ее глаза в полутьме поблескивали колким темным блеском, как у мыши. — Украсть застежки могла бы любая рабыня, но что же ты не попросила их? Тингвалль — «мирная земля», Это сильное место. Оно отталкивает зло и чужое колдовство. Знала бы ты, каких сильных духов я на него натравила зимой, а они только и смогли, что сбросить посуду с полки! Зато сама я
Старуха замолчала, и ее цепкий взгляд ощупывал Даллу, так что той вдруг стало холодно, неуютно, страшно. Показалось, что старуха сейчас украдет ее душу, и Далла в мгновенном ужасе подалась к двери.
— Я сделаю, что ты хочешь! — вдруг лихорадочно зашипела старуха.
Далла обернулась. Старуха, высунув одну руку из-под одеяла, махала ей, стараясь вернуть, и двигалась, точно сидела на горячем.
— И возьму за это плату! — продолжала колдунья. — Я возьму то, что ты можешь добыть, а я нет! В Тингвалле есть мой враг — проклятый берсерк, что едва не убил меня! У него сильный щит. Забери его и щит и отдай мне! А в обмен получишь застежки. Он ведь не носит щит всегда с собой!
— Какой берсерк? — Далла нахмурилась.
— Тот, что послал обратно духов! Тот, что уезжал и вернулся! Тот, кого ненавидел и искал мертвец! Я сделаю мертвецом его самого! Достань мне его щит, и ты получишь те застежки!
— Как его зовут? — Далла не могла сообразить, о ком идет речь, и злилась на бестолковую старуху. — Как будто я знаю всех берсерков!
— Тот, кто ушел от Повелителя! Кто принес его сюда на плечах! Кто не боится огня! Кто сплетает защитные чары! Он, он! — шипела старуха, взвизгивала, дергалась, будто ее кусали невидимые тролли.
Она казалась совсем безумной. Ее дрожащее безумие вдруг зацепило Даллу, коснулось разума, дохнуло в кровь, ужаснувшись, Далла бросилась вон из избушки.
За дверью в глаза ударил яркий свет, и Далла спрятала лицо в ладонях. Теперь она поняла, почему старуха так судорожно требовала закрыть дверь.
Когда она открыла глаза, перед ней стояла молодая хозяйка.
— Его зовут Вальгард, — тихо, безразлично сказала она, не глядя на Даллу. — Вальгард Певец. Трюмпа не может произнести его имени.
— Я достану щит, — сказала Далла и пошла вниз по склону к опушке, где ждал Брендольв.
Через несколько дней, во время вечернего пира в усадьбе Тингвалль, когда все ее обитатели сидели за едой в гриднице и в кухне, Брендольв тайком вынес из дружинного дома красный щит Вальгарда, завернув его в мешок. Двое рабов Даллы приняли добычу за воротами, и Брендольв вернулся в гридницу. На его недолгое отсутствие никто не обратил внимания: мало ли зачем человеку случится выйти во время обильного пира?
Брендольв не боялся, что его заподозрят, когда пропажа обнаружится. Его смущало странное чувство: между ним и ближайшими соседями по столу, которые то и дело задевали его плечами и локтями» пролегали глубокие пропасти. Человеческие голоса долетали до него, как из тумана, и Брендольв опасался, уж не подхватил ли какого-нибудь недуга. Впрочем, даже после примирения на него смотрели в Тингвалле искоса, и удивляться было глупо. Да уж, его подвиги будут забыты нескоро! И лицо Хельги за женским столом кажется каким-то расплывчатым, чужим и незнакомым… И она совсем не смотрит сюда… Смотрит на Хеймира ярла, который с непривычным увлеченнием повествует о чем-то и далее помогает рассказу руками. С тех пор как Хельга подтвердила их обручение, Хеймир яр л имел вид пристыженный, смущенный и обрадованный одновременно — пожалуй, Брендольв на его месте выглядел бы точно так же.
Тем временем Далла с двумя рабами, тащившими тяжеленный щит, уже приближалась к Вершине. Отважная женщина хорошо запомнила дорогу и больше не нуждалась в провожатых. С моря дул мягкий влажный ветер, ярко светила луна, бросая под копыта коня широкую желтовато-серебряную дорожку, и никогда еще Далла из рода Леирингов не дышала так легко и свободно.
На верхней опушке перелеска навстречу им метнулась легкая невысокая фигура, облитая лунным светом.
— Лунный альв! — в ужасе крикнул один из рабов.
— Молчи, дурень! — оборвал его другой. — Никаких лунных альвов не бывает.
Молодая невестка Трюмпы подошла к самой морде коня, и конь попятился.
— Трюмпа ждет тебя, госпожа, — тихо, как всегда, сказала женщина. — Ведь ты принесла…
— Я принесла. — Далла кивнула на мешок в руках рабов. — Когда я получу застежки?
— К утру. У Трюмпы все готово. Только нужно перенести щит на вершину.
Пока две женщины и двое рабов с ношей поднимались по лысому, каменистому склону горы, на ее вершине затлел маленький огонек. По мере их приближения он разгорался, и Даллу удивлял его цвет — огонь был каким-то багровым, как иногда бывают уже чуть остывшие угли. В нем полыхали маленькие синеватые молнии. Это был огонь троллей — огонь колдовства, который не греет, а только жжет.
Багровый огонь освещал фигуру старухи, хлопотавшей возле костра. Трюмпа, в ожидании Даллы сбросившая с плеч все хвори, с крысиной суетливостью бегала вокруг костра — только против солнца — то подкидывала хвороста, то потирала руки, то покачивалась, будто хочет прыгнуть, но не может оторваться от земли. Огненные блики дрожали на ее морщинистом лице с широко раскрытыми глазами и лихорадочной ухмылкой. Старуха была рада, но рада такой нехорошей радостью, что Далла не могла справиться с дрожью. Где-то рядом мерещилось мерзкое чудовище, готовое сожрать, только кого? Сама темнота казалась разинутой пастью, и Даллу ужаснуло холодное чувство: она стоит на краю пропасти, куда уже готова шагнуть в непонятном ослеплении…
— Пусть щит отнесут туда. — Невестка Трюмпы показала тонкой рукой на костер.
Далла вздрогнула от ее голоса и очнулась, стала торопливо кутаться в плащ. Это влажный ветер виноват — как бы лихорадку не подхватить.
— И Трюмпа хочет, чтобы ты была рядом и смотрела на нее, — почти шепотом продолжала женщина. — Но я бы тебе посоветовала: лучше возвращайся домой. Тот человек, Ауднир, тоже хотел посмотреть, но ты знаешь, что с ним потом стало…
Далла заколебалась. Она хотела, чтобы колдовство прошло как можно успешнее, поэтому готова была выполнить требование старухи. Но в тихом голосе Трюмпиной невестки звучала такая печаль, такое сожаление, что Далла не сомневалась, оставаться здесь ей опасно. Повернув коня, она медленно отъехала к опушке и остановилась. Здесь была как бы середина между двумя решениями: она видела старуху, а значит, была при колдовстве, но старуха едва ли сумеет разглядеть ее в сумраке леса. Разве что у нее глаза настоящего тролля… Подумав об этом, Далла содрогнулась. Достаточно было одного взгляда на лихорадочно метавшуюся старуху, чтобы понять, Трюмпой владеют тролли. Но это обнадежило, значит, ей хватит сил на любое колдовство.
Завладев щит, Трюмпа восхищенно захихикала, бешено потирая руки, потом подпрыгнула, как девочка.
— Ты пришел ко мне, мерзавец, ты пришел! — заверещала она, приплясывая вокруг лежащего на земле щита. Железный умбон мрачно сверкал в отблесках багрового пламени троллей, как враждебный глаз, но Трюмпа, видя своего противника бессильно распростертым у своих ног, ликовала. — Ты пришел! Ты никуда от меня не делся! Куда же ты денешься? Я сплела хорошую сеть! Теперь тебе не выпутаться! Теперь ты сам пойдешь к троллям и расплатишься с ними за все, что ты наделал!
Топая ногами по камню, Трюмпа двинулась вокруг щита и запела заклинание. Визгливый рой духов кружился вокруг нее, трепал седые волосы старой колдуньи, рвал и бросал в небо пряди багрового пламени. С неожиданной силой подхватив щит, Трюмпа втолкнула его в огонь. Придавленное пламя опало, и старуха отвалено вскочила прямо в костер, встала на щит и запрыгала на нем,
— Теперь ты сгорел, мерзавец, ты сгорел! — визжала и выла она. — Больше у тебя не будет сил противиться мне! Скоро ты сам приползешь и подставишь мне шею, чтобы я могла на ней ездить!
Языки багрового пламени, как змеи, выползали из-под щита и лизали его края. Железная полоса сама стала багровой, красная кожа быстро темнела и с жестким треском лопалась, шел дым. Трюмпа кашляла, хрипела, задыхалась, но не желала выскочить из костра, а продолжала топтать ногами щит.
