Птичий Нос. Или Хеймир Наследник.
Опять подумав о Хеймире, Далла сунула руку под платье на груди и отколола булавку. Теперь она носила застежку с собой, убедившись, как мало доверия заслуживают жители земного мира. Зеленые камешки в глазах ворона поблескивали игриво, точно дразнили: ничего-то у тебя не выйдет, Далла, дочь Бергтора! Не выйдет! Судьба против тебя, а от судьбы не ушел даже Сигурд! И Хеймир ярл будет любить не тебя, а ту глазастую мышь, дочку предателя Хельги. У них будет хорошая семейка — они все так подходят друг другу.
— Не будет тебе ничего, Хеймир ярл! — злобно сказала Далла вслух. Мысль получилась не очень внятной, зато чувство кипело и переливалось через край. Она хотела бы именно этого — чтобы ему не было ни-че-го! Ничего хорошего! — Пусть тебя любят морские великанши! — пожелала Далла несостоявшемуся жениху. — Они как раз достойная пара для такого негодяя, как ты!
Размахнувшись, она швырнула застежку в море. Серебряная звездочка блеснула в лучах солнца белым огоньком и упала в волны.
А под утесом, где стояли люди Хравнефьорда, вода вдруг закипела, мелкие волны закачались быстро-быстро, и над берегом взлетел изумленный крик сотни голосов.
— Дар принят! — промчался над морем ликующий, легкий, необъятный голос ветра. Были эти слова произнесены или нет, но их услышали все. — На дар жди ответа!
Внизу бесчисленные мелкие волны играли радужным блеском, так что было больно смотреть, но все смотрели, зачарованные. И вдруг из глубины глянули глаза. Огромные глаза цвета морской воды, человеческой формы, с большим черным зрачком; взгляд их был спокоен, но завораживал неуловимым внутренним движением. Это были глаза самого моря — непостижимого и живого, сильнейшего на свете существа, то милостивого, но чудовищного и опасного, но всегда равнодушного к человечишкам, скользящим по его поверхности. Оно живет своей жизнью и не замечает нас.
Но сейчас оно вдруг услышало зов. Глаза моря изливали потоки невидимой силы, и казалось, что сейчас волны начнут неудержимо подниматься и захлестнут сушу, зачем-то нарушившую его покой. Где-то раздались слабые крики ужаса. А Хельга стояла на прежнем месте, глядя в глаза великанше и твердя про себя: щит! Ради него она разбудила море.
На поверхности волн мелькнуло темное пятно. Мелкие, играющие светом волны потянули его к берегу.
— Щит! — охнул кто-то рядом. — Это щит! Да, это был щит, только какой-то другой! Хельга запомнила красный, с железным умбоном, а этот был совсем черный, и никакого умбона на нем не удавалось разглядеть.
— Мой щит! — заревел голос Вальгарда. — Это он! Расшвыряв толпу, берсерк подбежал к обрыву и как был бросился в воду. Толпа ахнула, Хельга вскрикнула, глянула туда, где только что светились в волнах глаза великанши.
Но той уже не было. Море было спокойно и молчаливо, его неуловимый взгляд скользил и подмигивал бликами света на поверхности. А мелкие волны гнали к берегу черный щит, навстречу уверенно, несмотря на холод, плывущему берсерку.
Через несколько дней прискакал очередной гонец от Дага. К нему в усадьбу Ягнячий Ручей прибыл на одном корабле посланец Торбранда конунга — Модольв ярл по прозвищу Золотая Пряжка.
— Хугин и Мунин! — весело воскликнул Хеймир ярл, услышав об этом. — Неплохая новость! Модольв ярл — родной дядя Хродмара ярла, брат его матери. Раз уж Торбранд прислал его любимого родича, значит, Хродмар дорог ему по-прежнему. А если он не разлюбил Хродмара, узнав, что удача его немного разлюбила, то восточный берег пока в безопасности. Ну, что там дальше?
Убедившись, что Хродмар ярл жив и с ним обращаются уважительно, Модольв Золотая Пряжка от имени Торбранда конунга назвал день битвы. Это был третий день после новолуния.
— Еще одиннадцать дней! — обрадовался Хельги хёвдинг. — Отлично! Это то, что нужно! За одиннадцать дней мы успеем и собрать, и переправить всех своих людей.
— И это значит, что у Торбранда дела не слишком хороши! — заметил Хеймир. — Я уверен, он ждет помощи из Фьялленланда.
— А он мог бы ждать ее и с Квиттинского Юга! — сказал гонец. — Модольв Золотая Пряжка рассказал, что на юге выбрали конунгом Гримкеля из рода Лейрингов и он пообещал платить фьяллям дань.
— Ну и дела! — Среди изумленных криков в гриднице Хельги хёвдинг развел руками. — Значит, теперь у нас конунг из Лейрингов…
— Не у вас! — быстро и значительно поправил Хеймир. — Не у вас. А только на юге. Вы же не собираетесь созвать тинг, признать Гримкеля конунгом и присоединиться к дани, которую они обещали платить?
Гридница тихо гудела. Хеймир ярл выразил вслух мысль, которая смутно забрезжила во многих головах. Квиттинский Юг уже заключил мир. Он уже кончил войну. Так зачем восточному побережью ее начинать? Почему бы не сделать именно так, как сказал Хеймир ярл? Если Квиттинский Восток признает над собой власть южного конунга, то мирные обеты фьяллей распространятся и на него…
— Может, кто-то и захочет так сделать, но я никогда не соглашусь! — первым осознав все это, громко заявил Фроди Борода. — Юг уже бит этими фьялльскими троллями, так пусть лижут пятки Торбранду и платят ему дань хоть собственными детьми! А Восток еще не бит! И никакой дани никому платить не должен! Кто хочет мною распоряжаться, пусть сначала возьмет надо мной верх! Просто так я никому в ноги не упаду! Мы — свободные люди!
— Ну что, будем созывать тинг? — остро глядя на хёвдинга, спросил Хеймир ярл.
— Все равно надо рассказать всем эти новости, — ответил Хельги. Он быстро взял себя в руки и постарался не выдать того, что возможность легкого, хотя и не слишком почетного мира показалась ему соблазнительной. — И послать весть о сборе. За десять дней мы как раз успеем собрать людей и переправить их к Ягнячьему Ручью.
— И хотелось бы знать, не подоспеют ли к тому времени слэтты?
Хеймир ярл не заметил, кто это спросил. Вопрос висел в воздухе как бы сам собой.
— Я не ясновидящий! — отрезал он. И его терпению был предел. — Но сам я уж точно пойду с вами! В этом пусть никто не сомневается!
Никто не ответил, но Хеймир не воображал себя Сигурдом и без труда мог заметить и сам: этого мало.
Следующие пять-шесть дней пронеслись бурным, беспорядочным, безостановочным потоком. Вальгард чистил свой щит, обтягивал его новой красной кожей взамен обгоревшей и крепил новый умбон, еще больше прежнего. В Тингвалле царила суета, люди уезжали и приезжали днем и ночью, словно все привычные границы были стерты наступающим событием. Близилась Битва Богов; все сдвинулось со своих мест. В усадьбе было полно вооруженных мужчин, разговоры велись только о битве. Хельга слонялась с места на место, не зная, чем заняться. Отцу и Хеймиру было не до нее, а Даг остался где-то далеко, там, лицом к лицу с фьяллями. Хельга знала, что ее брат сейчас просто живет в усадьбе Ягнячий Ручей и вместе со всеми ждет наступления назначенного срока, но ей казалось, что он в это время сдерживает натиск какого-то чудовища. Каждый день, каждый миг. Вечерами Хельга выходила постоять над морем, но и здесь она не находила покоя. В громадах
серых сумеречных облаков на темнеющем небосклоне ей мерещилась фигура Старика, одноглазого Бога Битв. Вот сейчас его широкий, немного сгорбленный силуэт возникнет между двух темно-серых гор, сам как гора… Опираясь на смертоносное копье, он подходит все ближе, полы его облачной одежды уже накрывают берега Хравнефьорда. Еще шаг — и Старик будет здесь…
Она научилась видеть слишком много, и ей было из-за этого тяжело. Хельга не могла не думать о тех знакомых и незнакомых людях, которые не вернутся из предстоящей битвы. Ей мерещились лица людей, еще живых и в то же время уже нет, лица обреченных судьбой, и каждое из них умоляло о спасении почему-то именно ее, Хельгу, дочь Хельги. Квитты, слэтты, даже фьялли — каждый из них несет в себе целый мир, который погаснет навсегда, каждого ждут дома и не дождутся. Вожди считают погибших сотнями и даже тысячами, и уже в самом этом счете — огромное, нестерпимое зло. Все вокруг говорили о фьяллях как о врагах, а Хельге вспоминались фьялльские песни о подвигах Тора, узоры на оружии, резьба
