вперед, туда, куда шла лодка, — там было чуть светлее. Туман шел с берега. Он валил медленными, густыми волнами, и мокрым лбом Сторвальд ощущал ветер, который тянул эти громады в сторону моря.
Вальгард сидел к нему спиной и мощно греб. Сторвальд видел его блестящую от воды спину под кожаной накидкой и непокрытую голову с насквозь мокрыми черными волосами. Волны утреннего отлива и ветер с берега помогали им быстро продвигаться из фьорда к открытому морю, но они же мешают кораблям слэттов приблизиться к Хравнефьорду.
Оглядываясь, Сторвальд не мог определить, далеко ли до горловины фьорда. Берегов не было видно. О выходе в море скажет только ветер и перемена в движении волн. И как тут можно что-то найти?
Ветер все крепчал. Лодка неслась с волны на волну, от колыхания воды, от тумана вокруг у Сторвальда кружилась голова. От гула ветра закладывало уши. Казалось, что лодка качается на одном месте, а вовсе не движется вперед. Вальгард гребет, как великан, но море сильнее любого великана. Размеренные мощные движения берсерка наводили жуть, Сторвальд уже почти жалел, что ввязался в это дело. Оказаться между Вальгардом Зубастым и морскими великаншами не очень-то приятно. А что еще будет в море?
Вдруг в голосе ветра что-то изменилось. Сторвальд поднял голову, прислушался, ладонью стер воду с лица, точно это могло помочь. Потом вовсе сбросил капюшон. Ветер ревел как-то по-иному: в нем появилось что-то резкое, чуждое. Врожденным чутьем эльденландца Сторвальд ощущал, что где-то в этом море тумана появился кто-то живой и враждебный. Какое-то злобное существо летело на дурном ветра, им же самим вызванном. Но увидеть его было нельзя, нельзя даже вообразить, кто это, и Сторвальду стало так жутко, что он закричал изо всех сил, хотя и не надеялся перекричать рев бури:
— Вальгард! Вальгард! Ты слышишь? Кто-то есть! Какая-то нечисть!
— Это моя старуха! — проревел Вальгард, не оборачиваясь и не очень беспокоясь, услышит ли Сторвальд его ответ. — Сама идет! Я с ней посчитаюсь!
Сторвальд крепче вцепился в борта. Лодку непрестанно швыряло с волны на волну, а ему мерещилось, как вслед за ними по воде, раздвигая туман, идет страшная косматая старуха, с троллиным проворством прыгает с гребня на гребень. Сторвальд никогда не видел Трюмпы, а собственное живое воображение на сей раз сослужило ему дурную службу.
Из тумана позади долетел резкий крик. Что-то большое пронеслось над лодкой, холодный жадный ветер лизнул, как чудовище, влажным языком, и дрожь пробрала до самых костей. Сторвальд невольно пригнулся, и все его существо твердило: начинается. Дождались! Между морем и туманом, в пляшущих волнах, ощущая под собой холодную бездну, а над собой — невидимого врага, он вдруг почувствовал свою гибель так близко, с такой острой и резкой ясностью, что ему стало жарко, несмотря на мокрую одежду.
Подняв голову, Сторвальд торопливо шарил взглядом по туману, заменившему небо. Ему было трудно дышать, сам туман давил, и в порывах ветра ощущалось что-то злое, ядовитое. Этот ветер не летел вольно и легко, а чья-то посторонняя воля упрямыми усилиями толкала его от берега к морю. Ветер сопротивлялся, огрызался, злился, но мчался вперед, взметая волны.
Сторвальд готов был увидеть чуть ли не дракона — кому еще под силу такое? Когда из серой метущейся мглы вылетела птица вроде глухаря, он сначала испытал облегчение: всего-то! Но тут же прямо ему в лицо метнулась жуткая птичья голова с раскрытым клювом и вытаращенными глазами, и невидимая сила острым жалом ткнула в грудь. Сторвальд упал лицом на колени, онемевшими руками цепляясь за борта лодки. Он слишком хорошо ощущал близость нечисти, и его сила стала его слабостью. Злая, холодная сила чудовищной птицы ударила его в самое сердце, как нож.
— Вот она ты! — заревел Вальгард. — Ну я тебя…
Лишь на миг он ослабил движение весел, и лодка заплясала, как щепка. В груди у Сторвальда что-то гулко и холодно ухнуло, дыхание перехватило. Холодная волна окатила спину, и он уже не мог разобрать, что кричит Вальгард. В голосе берсерка была дикая радость, и он вплетался в рев бури, как ее живая часть.
— Иди сюда, мерзавка! — орал Вальгард, горящим диким взглядом выискивая огромную ворону в бурлящем тумане. — Иди сюда, я сверну тебе шею! Боишься! Иди сюда! Узнаешь, как я кусаюсь!
Ворона показалась снова, распластав крылья, она зависла над лодкой, увлекаемая только силой ветра, потом резко метнулась вниз, ударила крыльями над самой волной. Резкий птичий крик прорезал рев бури острым клинком.
Волна взмыла и бросила корму лодки, Сторвальд кричал, сам себя не слыша. Вокруг него плескались вода и туман, холод в груди не давал дышать, смерть распахнула пасть под самыми ногами. А Вальгард вдруг вскочил на ноги и с размаху швырнул в ворону одно весло. Он уже не думал, чем это грозит: он видел перед собой врага и весь сосредоточился на том, чтобы его достать.
Лишенная управления лодка завертелась, волны бросали ее туда-сюда. Весло задело лопастью крыло птицы и пропало в воде, ворона жутко, хрипло вскрикнула, покачнулась, задела воду крыльями.
Вальгард дико и гулко хохотал, как морской великан. Оставшимся веслом он кое-как направлял лодку, но Сторвальд уже простился с жизнью. У него не оставалось никаких мыслей, даже памяти, он не знал, кто он такой и как попал в эту зыбучую холодную смерть. А ворона удержалась на потоке ветра и снова бросилась на лодку. Теперь ее клюв был нацелен прямо в грудь стоящему Вальгарду. Берсерк с диким хохотом ударил веслом подлетающую птицу. Она увернулась в последний миг, но тут же напала снова. Ее черный клюв ударил берсерка в голову в тот самый миг, когда тяжелое весло обрушилось на ее спину.
Огромная волна подняла и перевернула лодку, резкий крик вороны, рев Вальгарда и последний отчаянный крик Сторвальда вплелись в гул буря и потонули в нем, разорванные на клочки и разметанные ветром. Сторвальда накрыла волной, он выпустил борта, забился, не понимая, где верх, а где низ. Вода свободно швыряла его, он почти захлебнулся, как вдруг голова его оказалась на поверхности. Мокрые волосы облепили лицо, текущая вода едва не давала вздохнуть, но все же тяжесть моря не сдавливала, как только что, и он жадно ловил воздух открытым ртом. Этот вздох он считал последним: холод весеннего моря сковал его и тянул вниз. В плечо его ударилось что-то твердое и тяжелое; Сторвальд вцепился в какой-то острый край, чувствуя опору на поверхности моря. Волна взметнула его на гребень, потянула куда-то. Буря ревела, как чудовище, и больше никаких голосов не было слышно.
Обнаружив под собой камень, Сторвальд не поверил, что такие твердые и неподвижные вещи есть на свете. Он вообще очень плохо сейчас представлял, что бывает, а что нет. Он лежал лицом вниз на гладком камне, насквозь мокрый и холодный, как утопленник, а кто-то дергал его за края плаща. Вокруг что-то шумело, не очень громко, но настойчиво и непрерывно. Чуть погодя Сторвальд сообразил, что полы его плаща свешиваются в воду и это волны треплют их. Тут же вспомнилось, как беззубая пасть вечно голодного моря трепала и жевала его самого, и он, собрав какие-то затухающие искры сил, пополз по камню вверх, подальше от жадных волн.
Это движение немного разогрело его, по крайней мере подтвердило, что он все еще жив. Горло горело от морской воды, кашель душил до боли в груди, глаза невозможно было открыть. Вальгард — лодка — ворона… Да это была сама Хель в образе вороны, не меньше! Сторвальд не верил, что ушел живым от этого чудовища. И где бы ни был берсерк, он точно не здесь. Вокруг не ощущалось дыхания ни одного живого существа. Только море, вечно голодное и жадное, нерассуждающее, незлое, но бездушное чудовище.
С третьей или четвертой попытки Сторвальд встал на четвереньки, потом сел, кое-как убрал мокрые волосы с лица и кое-как разлепил веки. Его била такая крупная дрожь, что даже на четвереньках стоять было трудно. Голова нестерпимо кружилась и болела, точно по ней колотил сам молот Мйольнир. Но вокруг казалось тихо — тихо по сравнению с той бурей, которую он запомнил. По-прежиему колыхалось море тумана, и Сторвальд подумал даже, что ужо попал в Нифльхель. Холодная дрожь и прочие мерзкие ощущения были под стать мертвому миру. Вот только дело в том, что испытывать их могут лишь живые. Настоящие утопленники лежат тихо. Далее поговорка такая есть…
И постепенно Сторвальд все вспомнил. И это все — война, квитты, корабли слэттов — казалось далеким и несущественным. Близким и важным было только то, что он едва ли отсюда выберется живым. Под ним был холодный камень, со всех сторон омываемый волнами, а вокруг туман. Возле самого края камня лежал круглый красный щит. Сторвальд мельком отметил его присутствие: должно быть, щит и помог
