ему удержаться на воде. Но сейчас он ничего не помнил об этом щите и о том значении, которое ему придавали. Отсюда ведь на щите не уплывешь! Мокрый и дрожащий скальд был единственной искоркой живого тепла в мире холодной мглы, и эта искорка мало-помалу затухала. Сторвальд даже не чувствовал отчаяния: на это у него не было сил.
Коченея и почти не ощущая своего тела, он просто ждал чего-то — наверное, смерти. Тролли знают, далеко ли он от берега — то ли в вершине Храв-нефьорда, то ли в открытом море в трех днях пути от устья. Отсюда не выбраться самому, а
Сторвальд закрыл глаза, но совсем потерялся — ни времени, ни пространства, ни даже ощущения, жив он или уже нет. Это было страшно, и он с усилием поднял веки. Глаза мучила резь, но все же он заметил, как из тумака постепенно проступает бледное желтоватое пятно.
Сначала Сторвальд почти не обратил внимания: в глазах рябит. Но пятно желтого света приближалось, густело, делалось все ярче. Уже можно подумать, что это факел на носу идущей по морю лодки… Море почти успокоилось, и лодка двигалась ровно, медленно. Сторвальд потряс головой. Скользящий свет в тумане не исчез. В желтоватом пятне обрисовался темно-серый силуэт стройного молодого мужчины.
И Сторвальд вспомнил. Он уже видел это однажды: эту лодку, этого мужчину с факелом, и эту женщину, неподвижно лежащую на носу. «Норны режут руны брани, руны страсти бросят в кубок…»
Свет факела выхватил из моря тумана несколько черных камней, лодка уверенно прошла меж ними и ткнулась носом в камень Сторвальда. Голова лежащей женщины дрогнула по-неживому. А мужчина, одной рукой придерживая весло, второй поманил Сторвальда.
— Иди сюда! — позвал негромкий, смутно знакомый голос. — Иди, я тебя отвезу.
Не помня себя, Сторвальд поднялся с камня и неуверенно сделал шаг. Ноги подгибались, но изумление его было так велико, что он почти забыл об усталости и боли. Леркен повернул лодку так, чтобы она встала к камню бортом, и Сторвальд шагнул в нее. Лодка тут же отчалила от камня и двинулась по волнам, Сторвальд ощущал движение и каждый миг ждал, что призрак исчезнет и он, по своей воле сошедший с камня, снова окажется в воде. Но он сидел на дне настоящей лодки, и рукой опирался о деревянный борт — холодный и влажный, но вполне настоящий,
— Как тебя сюда занесло в такую погоду? — спросил голос.
Сторвальд изо всех сил вглядывался в фигуру Леркена, который неспешно, без усилий греб, стоя на корме, но его окутывал туман. Голос четко раздавался в ушах, но лицо Блуждающего Огня разглядеть не удавалось. Скосив глаза, Сторвальд посмотрел на мертвую женщину. Ее голова была совсем рядом, и ее лицо он мог рассмотреть до последней черточки, молодая, лет двадцати пяти, и красивая, с тонким носиком и густыми темными ресницами. Вполне обыкновенная женщина, если честно. Нет в ней ничего рокового, ничего напоминающего Гудрун, дочь Гьюки, или валькирию Брюнхильд. Но именно она жила рядом со скальдом Леркеном и она помогла его бессмертию. Или он помог ей стать вечной — если не ее душе, то ее зримому образу,
— Мы плыли встречать слэттов, — прохрипел Сторвальд, и последнее слово прозвучало уже вполне отчетливо. Он сам удивился, обнаружив, что почти не мерзнет — в лодке Леркена оказалось гораздо теплее, чем на камне, точно факел на носу не только светил, но и грел, как особое маленькое солнышко, — Мы плыли с одним берсерком, а потом на нас набросилась какая-то ведьма в виде вороны. Не знаю, что с ними сталось,
— Они оба утонули, — ответил Леркен. — Трюмпа так сильно просила морских великанш взять Вальгарда, что они крепко запомнили… И взяли. Но, может, это и к лучшему, в нем было слишком много стихийной силы. Среди людей ему не место. Разве что среди морских великанш… Куда ты хочешь попасть?
— Домой, — ответил Сторвальд, совершенно не представляя, что подразумевает сейчас под этим словом. То ли крошечный дворик на Эльденланде, под названием Лебяжий Ключ, где он когда-то родился, то ли усадьбу Тингвалль, откуда вышел сегодня утром. А вернее, живой человеческий мир, который и есть дом живого человека. — А еще хорошо бы встретить все-таки Эгиля! — добавил он. Теперь, когда призрачный скальд подарил и ему призрачную жизнь, он вспомнил о том, ради чего покинул берег. — А то они заблудятся в этом троллином тумане и никогда не приплывут. Ты можешь помочь?
— Конечно. — Не переставая грести, Леркен слегка повел плечом, и Сторвальда пробрала дрожь при виде этого простого человеческого движения у призрака. — Отчего же нет? Если там есть живые люди, они увидят свет моего факела.
Лодка шла через горловину фьорда в открытое море. Волны катились по-прежнему быстро и сильно, но не так ярились, как раньше, а лодка Блуждающего Скальда скользила так легко, будто сама была волной, живой частью поверхности моря. Сторвальд совсем успокоился и пришел в себя. Тайком пощипав себя за руки, прислушавшись к ощущениям и приведя в порядок мысли, он убедился, что жив. Леркен, может, и призрак, но он сам — нет. Никак. Но жители Хравнефьорда в один голос твердили: Леркен Блуждающий Огонь никогда не разговаривает с людьми. Они его видят и слышат, а он их — нет. Никогда. Так в чем же дело?
Сторвальд вглядывался, моргая и щурясь, и иногда ему казалось, что он различает сквозь туман черты Леркена — вполне обыкновенные, не слишком красивые, но неповторимые, как всякое настоящее человеческое лицо. Поначалу он себя посчитал за призрака, но теперь ему стало казаться другое: что сам Леркен никакой не призрак, а живой человек. Призраки не разговаривают, не гребут, к ним нельзя прикоснуться… А он — да какой же он мертвый?
— Это потому, что настоящие скальды не умирают, — произнес Леркен. Сторвальд не задумался, размышлял ли он вслух или просто Блуждающий Скальд услышал его мысли. — Я умер, и жена моя умерла, и люди, которые меня знали, умерли, и факел мой сгорел и погас. И все же — я жив, потому что душу можно отложить про запас. Многие люди ее откладывают — в песнях, в кораблях… Да хоть в женских застежках, если они сделаны с душой. Как блуждающий огонь, всякая живая душа бродит, отыскивая свое настоящее место. Не я один такой. Я потому и не могу никак умереть, что я такой не один.
— А почему ты пришел ко мне, когда не приходил к другим? — спросил Сторвальд.
— Потому что два скальда всегда услышат друг друга. Люди не слишком-то меняются за века. Мы оба искали главное в человеке, и в этом главном мы встретились. Что нам три века?
— А ты не эльденландец? — спросил Сторвальд. Его давно занимал этот вопрос, потому что во всем существе Леркена он видел так много общего с собой, что этому требовалось объяснение.
Леркен усмехнулся:
— А ты уверен, что вы действительно так уж отличаетесь от прочих людей? Я встречал ваших и раньше. И еще тогда понял: Эльденланд — это не место твоего рождения, это состояние твоей души. Кто способен сам творить свой мир, тот и эльденландец.
Сторвальд улыбнулся и больше ничего не сказал. У него было такое чувство, что он разговаривает с самим собой, но только поумневшим и ясно осознавшим то, что раньше лишь мерещилось. Оказаться иной раз в пустоте между туманом и морем бывает полезно. Потому что здесь скальд видит себя таким, какой он есть — стоящим на воздушной тропе между землей и небом и обреченным вечно мучиться этим разладом, чтобы приносить радость другим.
— Я вижу огонь! — закричал с носа Эгиль Угрюмый, и все на «Жабе» подняли головы. — Вижу огонь! — радостно орал Эгиль, вцепившись в борт возле штевня. — Это нас встречают! Я же говорил, что в таком троллином тумане Хельги хёвдинг обязательно пошлет кого-то встречать нас!
— Да где ты увидел? Какой огонь? У тебя в глазах рябит!
Слэтты вглядывались, щурились, прикладывали ладони к глазам. Море было почти спокойно, ветер стихал, но туман не позволял видеть соседний корабль, и то и дело вокруг раздавались протяжные звуки рога. Один, второй, третий — они постепенно удалялись назад, передавая по цепочке самую важную весть: я еще здесь!
