Хравн. — Пойди сбрось череп и шест.
— А ты не пойдешь со мной? — Хельге не очень-то хотелось приближаться к черепу одной, да еще и лезть на вершину, открытую диким ветрам!
— Нет. — Хравн качнул головой, сожалея и прося прощения. — Ты должна это сделать без меня. С тобой пойдет другой.
Он посмотрел на Дага. Даг не видел его, но уже сделал шаг вверх по склону.
Вместе Хельга и Даг поднялись к самой вершине. Кусты остались внизу, здесь дул сильнейший ветер, мощным потоком лившийся прямо с неба, и от него в первый же миг стыли уши. Даг не слышал слов Хравна, но череп на шесте внушал ему такое отвращение, что терпеть его было невозможно. Брезгливо обернув руку плащом, он качнул шест и сбросил с него череп. Тот покатился по камням, постукивая и шурша, следом за ним ползли мелкие камни. Даг выдернул шест и сломал о колено.
— А теперь надо успокоить духов! — раздался голос Хравна. Хельга заметила его прямо перед собой, хотя не видела, как он подошел. — Вот, возьми. — Он протянул ей свое копье.
Хельга не сразу решилась взять копье в руки, а когда взяла, то едва удержала — такое оно было тяжелое — и поспешно поставила конец древка на землю. Все древко сверху донизу было покрыто глубоко врезанными цепочками рун. Края резьбы были сглаженными, темное дерево мягко блестело, так что его верхний слой казался прозрачным. Копье было немногим моложе этой горы.
— И что теперь делать? — Хельга вопросительно посмотрела на Хравна. Кого бить этим копьем? И как?
Он мягко улыбнулся, отказываясь от прямого ответа:
— Подумай сама. Однажды ты нашла подходящее заклинание. Там, на Седловой горе. Все духи этой земли потеряли свои пути. Направь их в нужную сторону. Дай им покой!
Обеими руками придерживая перед собой копье, Хельга оглядела долину. Какое заклинание она нашла на Седловой горе? С этой высоты было хорошо видно море, прибрежные леса, клочки полей, луговины на склонах всех окрестных гор, поле тинга с жертвенником на холме. Все это лежало далеко внизу, неподвижное, безмолвное, точно она и копье остались единственными живыми существами во всем мире. Хельга стояла на самой крыше мира и могла повелевать им, но небо оставалось все так же далеко и недостижимо.
Духи сбились с пути! И люди сбились с пути! Всем им нужна дорога. Но разве может она, Хельга из усадьбы Тингфельт, знать дороги всех духов и всех людей? Откуда? Кто ее или кого-нибудь другого сможет наделить такой мудростью? Разве что сам Один! Да и не надо такой мудрости кому-то одному. Нужно, чтобы каждый из живущих знал свою дорогу. Ее нужно долго искать, это трудно и не каждый в жизни даже задумывается об этом. Многие живут как придется, как другие подскажут, и забредают не туда… Старинное копье давало ей власть приказать, и Хельга приказала, обращаясь ко всей лежащей внизу земле:
— Духи и люди, живые и неживые! Я приказываю вам всем: идите своей дорогой! Идите! Ищите свою дорогу и не сворачивайте с нее! Именем Одина — слушайтесь меня!
Порыв ветра рванул с такой силой, что чуть не опрокинул Хельгу. Но копье стояло нижним концом на земле так же прочно, как дерево с глубокими сильными корнями, и теперь уже копье удержало Хельгу, как она недавно удержала его. Ветер рвал и колебал воздух у нее перед глазами, колебалось море и небо, долины и горы, все дрожало, суетилось, торопилось куда-то. Сам Мировой Ясень шумел у нее над головой своими мощными ветвями, и его ствол давал ей надежную опору. В нем, объединяющим все девять миров живой связью своих корней, ствола и кроны, был залог согласия и будущей жизни.
— Я же говорил, что у тебя получится, — раздался голос Хравна. Только его самого Хельга больше не видела, и голос шел не из какой-то одной точки, а звучал вокруг, заполняя собой весь воздух. — Давать должен тот, кто сам имеет. У кого нет — с того ведь не спросишь. Имя — тоже часть судьбы. Твое имя — «посвященная богам»[22]. У тебя есть дар видеть и слышать. Тебе дано горячее сердце человека и зоркие глаза альва. Никому не под силу переменить судьбу всех, но мир в твоей душе станет щитом против чужой вражды. Ты — живой ручей у корней Мирового Ясеня. А много маленьких ручьев слагают большую реку.
Хельга слушала, глядя в пространство, и уже не видела гор и лесов внизу, а видела только какое-то море голубоватого света, живого, дышащего, пронизанного тонким золотистым сиянием невидимого солнца. Чувство огромного счастья затопило ее и вызвало горячие слезы в глазах; голос отзвучал, но она все прислушивалась, ловя слухом последние отклики.
Ветер дул по-прежнему сильно, но теперь это был обыкновенный ветер. Даг тронул Хельгу за плечо.
— Пойдем отсюда, — просто сказал он. — По-моему, уже все.
Опомнившись, Хельга не нашла в своих руках копья. В ее ладони было зажато черное перо ворона. Зато никуда не ушло то ощущение огромной силы, которое дало ей копье, Мировой Ясень над головой; Хельга ощущала себя легкой, как облако, и сильной, как молния. Шагая вниз по склону, она не замечала земли и камней под ногами: она парила в волнах ветра, ее несли невидимые крылья, и она чувствовала себя птицей, над которой земля не имеет той полной власти, что над человеком. И она знала, что все это — подарок Хравна. Он был где-то рядом, но Хельга не оглядывалась по сторонам. Теперь она знала, что он тоже стремится к ней и она сможет увидеть его, когда захочет. Нужно только позвать его. Божество приходит только к тому, кто зовет его…
Дома Дага и Хельгу ждали любопытные новости.
— Где вы пропадали столько времени! — накинулись на них сначала Троа, потом Сольвёр, а потом и бабушка Мальгерд. — Мы уже думали, что вас сожрали духи!
— Разве мы долго ходили? — удивилась Хельга. Ей казалось, что едва миновал полдень.
— Уже темнеет! — Мальгерд хозяйка показала на небо. — Ваш отец успел съездить в Лаберг, все там обсудить и вернуться обратно. А вас нет как нет, как раз тогда, когда вы особенно нужны!
— Отец ездил в Лаберг! — в один голос воскликнули брат и сестра. — И что же? Они договорились? Они помирились?
— Да, да! — Мальгерд хозяйка закивала и потянула обоих внуков в дом. — Идемте. Отцу надо с вами поговорить.
— Я так и знала! — ликовала Хельга по пути через сени. От радостного известия ей хотелось по- детски прыгать и петь. — Мы прогнали духов, и все вернулось на свои места! Больше тролли нас не будут ссорить ни с кем!
Увидев своих детей, Хельги хёвдинг переменился в лице, но тут же овладел собой.
— Идите-ка сюда! — он показал на скамью, но Хельга, не замечая этого, через всю гридницу устремилась вперед и пылко обняла его. — Садись. Посиди спокойно! — взмолился хёвдинг. — Ты ведь уже не маленькая.
В его словах Хельге почудилось что-то грустное. Она послушно села на скамью и сложила руки на коленях.
— Я был в Лаберге и говорил с Гудмодом и его родней, — начал Хельги, почему-то избегая взгляда двух совершенно одинаковых пар серых глаз. — Он согласился помириться со мной и жить в мире, пока не вернется конунг… Но за это он хочет, чтобы ты, Хельга, вышла замуж за Брендольва. Я согласился. Ты, наверное, знаешь, мы давно об этом думали. Гудмод готовит пир, дней через пять-шесть будет обручение. Он уже послал созывать гостей. Даже к Гельдмару хёльду послал, а это такая даль… Зато — знатный человек, ради него не трудно гесту проехаться…
Хирдманы, женщины, по одной пробиравшиеся в двери, смотрели на Хельгу с участливым любопытством: всем делалось грустно при мысли, что их маленькая йомфру уже не маленькая и скоро должна будет покинуть их. А сама она молчала. Мало какая новость поразила бы ее больше. Откуда-то всплыл нелепый, неуместный вопрос: а как же Хравн? «Давать должен тот, кто сам имеет, — сказал он ей только что. — У кого нет, с того не спросишь.» Она сама говорила, что ради мира надо кое-чем поступиться. А от нее требовалось столько, что больше невозможно.
— Ох, нет! — вырвалось у Дага, едва лишь до него дошел смысл отцовской речи. Притом он понял гораздо больше, чем тот сказал.
Хельги хёвдинг ездил в усадьбу Лаберг — выждав, пока сын уйдет из дома, так как отлично знал его мнение. И наверняка сам предложил Брендольву руку дочери. Выходит, что они, как побежденные, отдают
