и соединил ее со своей. Значит, и другие до нее вот так же вглядывались в воздушную тропу между морем и небом, примеривались, куда поставить ногу. И все эти люди нашли какой-то выход. Какой?
… Жена его Сигне сердилась, что Леркен так часто ездит по пирам петь свои песни и совсем не бывает дома. И однажды во время его поездки она умерла. Вернувшись, Леркен нашел ее мертвой. «Часто я забывал о тебе, — сказал он тогда. — Но теперь я сам сделаю все, что нужно.» И взял он жену свою на руки, положил в лодку и повез искать место, где можно было бы похоронить ее. А на море поднялся туман, и Леркен потерял берег. Сколько ни плыл он, факелом освещая путь, берег не показывался и туман поглощал его снова. С тех пор он так и плавает, Леркен Блуждающий Огонь, и не гаснет его факел, и по-прежнему прекрасно лицо его мертвой жены, а сам он лишен смерти…
В Гнезде жена Блюнда встретила гостей ворчливыми причитаниями.
— Все миски перебил! — заговорила она, едва буркнув что-то вместо приветствия. — Чтоб его тролли взяли!
— Да кого? — не понял Равнир.
— Того, кто все это натворил! — Старуха кивнула на кучу черепков в углу, которую не выбрасывала нарочно для того, чтобы показывать соседям. — А с котлом что сделал!
Она подняла обеими руками черный котел, и гостьи ахнули: железные бока были сплющены и почти прижаты друг к другу, словно слепленные из мягкой сырой глины.
— Да он сам — из рода великанов! — определил Равнир и дернул себя за кончик носа. — Таких силачей у нас в округе немного!
— Исключая тебя! — съязвила Атла.
— Вчера вечером я был занят! — надменно заверил Равнир.
— И кто может это подтвердить? Сольвёр, Скветта или Хлодвейг дочь Хринга?
Хельга тем временем прошла во вторую каморку, где лежала больная. Гудфрида, еще молодая женщина, выглядела старше своих лет из-за частых болезней, неудачный родов и нередкого недоедания — к Гнезду примыкало не так уж много хорошей земли.
— Мальгерд хозяйка прислала пшена и масла — Блюнд варит кашу, от хорошей еды ты окрепнешь! — старалась подбодрить ее Хельга. Тесная, темная, душная и не слишком теплая каморка наводила на нее отчаянную тоску, и она старалась не думать — каково жить здесь всегда.
— Спасибо, — невнятно поблагодарила Гудфрида. Она даже не подняла головы, а только повернула к Хельге бледное лицо с отекшими веками, отчего глаза казались какими-то посторонними. — Только мне каша не поможет. Я знаю — Кальв больше никогда не вернется. Он погибнет, и я умру вместе с ним.
— Что ты говоришь! — Хельга замахала руками. Она помнила, что муж Гудфриды уплыл на корабле Брендольва, и дурное пророчество касалось обоих. — С ними ничего не случится! Брендольв не допустит этого! Он уже не раз был в походах и доказал свою удачу! Он вернется, и Кальв вернется. Вот увидишь!
— Брендольв хёльд, может, и вернется, — равнодушно согласилась Гудфрида. — У знатных много удачи. А нам не хватит. Кальв не вернется. Я знаю. За мной приходила норна и стояла у ног.
— Так я же принесла тебе рунную палочку! Возьми, разверни!
Хельга торопливо сунула в руки женщине палочку, завернутую в кожу. Равнодушно, как по обязанности, Гудфрида стала разматывать ремешок и девять слоев кожи, а Хельга зачем-то считала про себя, хотя это было совсем не нужно. Нет, так нельзя! Если не думать, не верить, не искать сил, пробужденных и призванных ворожбой, то никакие руны не помогут. Где же вы, силы? «Давать должен тот, кто сам имеет!» — шепнул ей в самое ухо голос Ворона, живой, теплый, близкий, точно он стоял за плечом. Глядя в дым очага широко раскрытыми застывшими глазами, Хельга видела трепет туманного моря и бессловесным порывом души звала к себе все это — голос ветра и движение сока под древесной корой, мягкость мелкой волны и шершавость гранита. Сотни нитей сплелись и окутали ее живой тканью; Хельга протянула руки, точно просила о чем-то…
В дыму очага возник образ бабушки Мальгерд — немного сгорбленной, но по-своему изящной, величавой, красивой в своей синей накидке и с серым покрывалом на голове… Только это не Мальгерд хозяйка, а какая-то другая женщина… Незнакомая, но лицо ее так мудро и приветливо, словно знаешь ее всю жизнь… Отчаянным усилием Хельга старалась удержать видение, зная, что впервые в жизни может не просто видеть, а и сделать что-то полезное. Призрачная женщина стояла возле изголовья Гудфриды и держала ладони наготове, точно хотела что-то в них принять.
Гудфрида размотала палочку и сунула ее под подушку, а потом уронила голову. Женщина в дыму очага свела ладони вместе, и между ними затлел огонек. Сначала слабый, он разгорался с каждым мгновением ярче, и вот уже добрая диса держит в ладонях яркое пламя, которое освещает всю ее фигуру… Гудфрида подняла голову, удивленно огляделась.
— Откуда так хорошо пахнет? — спросила она.
От звука ее голоса дым заколебался сильнее. Женская фигура растаяла. Хельга стояла не шевелясь и все еще видела дису с огнем на ладонях. Она была совершенно обессилена, но счастлива, уверенная, что главное сделано.
— Каша готова! — Из кухни просунулась голова Блюнда. — Будешь есть?
А Хельга тихо смеялась от радости, прижала ко рту кулак. Она поняла, что означало ее видение.
— Я видела дису! — сказала она Гудфриде. — Диса стояла возле изголовья и держала огонь на ладони. Это огонь твоей жизни, и он был очень силен и ярок! Это значит, что ты выздоровеешь и Кальв вернется живым. Я знаю! Знаю!
Гудфрида и Блюнд удивленно смотрели на дочь хёвдинга, не зная, верить ли ее словам. Они были тут же, но не видели никакой дисы. Старуха возле очага неприязненно трясла головой.
— Диса, диса! — бормотала она. — Добрые дисы только для знатных людей. — Живу шестьдесят лет, а не видела ни одной доброй дисы. К нам заходят только злые!
Но разубедить Хельгу старухина болтовня не смогла бы. Душа ее ликовала, и даже серое небо казалось просветлевшим. «Ты видишь! Ты видишь!» — взывала она к Ворону, позабыв намерение больше не звать его. Но сейчас она не могла иначе, все ее существо стремилось к нему, как река стремится к морю. — «Милый мой, любимый, дорогой!» — пело само ее сердце, и простым и естественным делом казалось обращать к духу побережья слова человеческой любви. На сердце у Хельги было горячо, и она знала, что этот жар греет Ворона, это странное существо, которое больше человека, но меньше божества. Боги сотворили его, соединив в его духе бесчисленное множество духов природы, а люди пробудили в нем разум и чувство, взывая к его защите своим разумом и чувством. А она, Хельга по прозвищу Ручеек, дала ему любовь, порожденную ее собственной готовностью любить. «На дар жди ответа», — говорил Отец Богов. Дух побережья отозвался, в ответ на ее любовь дав ей неведомых ранее сил.
Короткий зимний день кончился быстро, и когда Хельга, Атла и Равнир шли по тропинке обратно, сумерки уже сгущались.
— Как под котлом, — определил Равнир, окинув тоскливым взглядом чугунный небосвод.
Девушки вздохнули в ответ. Зимняя тьма угнетала, недостаток света мучил, как удушье.
— А как же вандры живут? — бормотала Атла. — У них, говорят, зимой солнце и вовсе не встает…
— Ты бы еще про Эльденланд вспомнила!
Тени от кустов и валунов шевелились под ветром, точно живые, под обрывом берега было совсем темно. Хорошо знакомый берег казался чужими неприветливым, как владение инеистых великанов, и все трое невольно прибавляли шагу, торопясь добраться до людных мест. В ясный день кого только здесь ни встретишь — кто к морю, кто от моря с корзиной рыбы, кто на пастбище, кто с лошадью в лес, один в нарядной одежде едет в гости, другой любезничает у каменной изгороди с соседской скотницей… А сейчас — только ветер и валуны, точно от создания мира тут не бывало людей. Как в том пророчестве: «Земли тогда не было, не было неба. Трава не росла, всюду бездна зияла»…
— Вон еще кто-то бродит! — сказал вдруг Равнир. — Не пойму… Еще-то кому не сидится дома в такую троллиную погоду?
— Где? Кого ты увидел? — насторожилась Атла.
Хельга вздрогнула и поспешно огляделась. Она сомневалась, что Ворон покажется при Равнире и
