— Но не думаешь ли ты, что сам Тюр явился за ней и унес в Асгард? — Сиггейр усмехнулся, и Брендольв отшатнулся прочь, не в силах стоять рядом с этим мерзким человеком.
Спрашивать было нечего. Ингвильды не было в святилище, ее вообще не было больше нигде поблизости. Как она исчезла из закрытого со всех сторон двора, да еще в самый миг смерти своего отца, Брендольв даже не пытался вообразить. Такое ему не по зубам.
— Нас предали! Конунг предал нас! Обвинял в предательстве нашего хёвдинга, а сам убил его! Подло и предательски! — горячо кричал на берегу Донгельд Меднолобый. — Отомстим ему! Отомстим за нашего хёвдинга!
— Обнаженный меч в его руке, как синеватая молния, взмыл к хмурым небесам. И люди Острого Мыса, слыша эти крики, лихорадочно хватались за оружие, кидались прочь от кораблей, искали своих, собирались вместе. Как взбесившиеся песчинки, люди пробивались через толпу, огромная толпа кипела встречным движением, стремительно и беспорядочно разделялась на две половины. И вот уже две темные тучи стоят друг против друга, и каждая из них напряженно ждет, не блеснет ли напротив острая сталь, не бросятся ли на них первыми те, с кем они еще сегодня утром вместе собирались идти в битву.
— Не будем сражаться под его стягом! — вопили сотни голосов возле кораблей с запада. — Не пойдем в битву за предателем! Он нам не конунг! Не такого мы ждали! Уходим! Кто не хочет быть рабом конунга — на корабли! Будем сами защищать наши дома! Среди нас нет предателей!
Возле воды закипела суета: люди западного побережья сталкивали свои еще не обсохшие корабли в воду. Дружины Острого Мыса отхлынули от берега и не мешали им; кто-то побежал предупредить Стюрмира конунга. Какая-то знатная, нарядная женщина стояла на пригорке и истошно кричала, то простирая руки к морю, то потрясая кулаками:
— Опомнитесь! Квитты! Что вы делаете! Опомнитесь, да возьмут вас всех тролли! Куда вы! Вы хотите, чтобы фьялли перебили вас всех поодиночке? Каждого на пороге его дома! Донгельд! Опомнись! Вы должны быть вместе! Вместе, иначе квитты обречены! Люди! Опомнитесь! Брюньольв! Да сделайте же что-нибудь!
Голос ее ломался от плача, лицо искажалось то яростью, то отчаянием, ветер трепал концы длинного белого покрывала у нее на голове, и она казалась похожей на валькирию в белом облачном убранстве. В глазах ее были битва и гибель. Брендольв не знал этой женщины, только помнил, что пару раз видел ее на пирах; сейчас ему хотелось зажать руками уши и не слышать ее голоса, ломкого и упрямого, такого отчаянного, режущего сердце как ножом. Она была права, но ничего не могла изменить.
Корабли западного побережья уходили из фьорда. Толпа на берегу не расходилась. Но Брендольв пошел прочь: достаточно он толкался, кричал, слышал то, что знал и сам и что не могло изменить общее будущее племени квиттов.
Он брел медленно, то и дело спотыкаясь, хотя глядел на дорогу прямо перед собой. Но дороги он не видел: перед его взором стояло ожесточенное лицо Стюрмира с прищуренным левым глазом, жестокое лицо Властелина, упившегося жертвенной кровью. И тело Фрейвида в большой, пронзительно-красной луже, вид которой у всего живого вызывает неосознанное, но мощное стремление: беги, спасайся! Брендольв чувствовал убитым себя самого. Влюбленность в Ингвильду, надежды завоевать ее рассеялись дымом, и уже казалось глупым, что он когда-то имел эти надежды: зачерпнул, дурачок, луну из лужи! Но даже не это терзало его сильнее всего. Ударом, который Стюрмир нанес Фрейвиду, он убил и самого себя в глазах Брендольва. Предатель… Но войско западного берега ушло и не вернется. А другого негде взять. Квиттинский юг останется один против бесчисленных полчищ фьяллей и раудов… А этого мало!
У Брендольва было нелепое ощущение, что ему отрубили голову, а он идет себе по дороге, как ни в чем не бывало, вот только не знает куда. И зачем? Напрасно он надеялся найти себе голову в Вильмунде конунге — тот оказался слишком слаб, честолюбивый мальчишка, которому дали поиграть мечом конунга. Напрасно он думал, что головой Квиттинга станет Стюрмир — в нем было много силы, но честолюбие и мстительность победили разум, затмили глаза, погубили будущее ради сегодняшнего торжества. И как сегодня он восторжествовал над Фрейвидом, так завтра над ним восторжествуют фьялли. Торбранд по прозвищу Тролль, длинноносый конунг фьяллэй, один обрадуется сегодняшним делам на Остром Мысу. Как ни был потрясен и растерян Брендольв, это он понимал. Может быть, само потрясение и наделило его недолгой способностью видеть так ясно. На миг ему стало жутко от ощущения, что он вдруг сделался ясновидящим.
А ведь поговаривали, что Ингвильда, дочь Фрейвида, была ясновидящей. Если так, то понятно, отчего у нее такой строгий и скрыто-печальный взгляд. Она знала, она очень многое в своей судьбе знала наперед, но изменить ничего не могла. Теперь и Брендольв обзавелся житейской мудростью, добытой опытом: чем сильнее земля дрожит под ногами, тем сильнее каждый заботится о своем. И будь он проклят, этот опыт, награждающий подобной мудростью!
Через какое-то время Брендольва нагнали Лейринги. Узнав его, несколько человек бросилось за ним; Йорунн, Мальфрид, Аслак, еще кто-то из их братьев окружили Брендольва, затеребили, стали что-то кричать. Он разбирал льющиеся с их губ знакомые имена, но не слушал: ничего стоющего эти люди не могли ему сказать.
— Я всегда знала, всегда! — твердила кюна Далла, стоя в стороне и ни к кому в особенности не обращаясь. — Этот Фрейвид! Он сам виноват! Вот до чего все дошло!
— Теперь вся надежда только на восточный берег, — сказала Йорунн, и Брендольв, услышав эти слова, немного опомнился.
В самом деле, еще ведь остается восточный берег. Конечно, потеря западного войска — тяжелая потеря, но с помощью Хельги хёвдинга ока станет несмертельной.
— А ты еще хотел жениться на дочери этого тролля! — с упреком воскликнула Йорунн, будто укоряя Брендольва за вред, который он собирался причинить себе самому. — Подумай — ты чуть не стал родичем этого предателя!
— Все честные люди должны крепко держаться друг за друга! — говорила кюна Далла. Она была бледна и лихорадочно соображала, хорошо ли смерть Фрейвида отразится на ее собственных делах. Скорее да, потому что ссориться еще и с Лейрингами Стюрмиру теперь не с руки. — Поэтому лучшее, что ты можешь сделать — это жениться на нашей Мальфрид, — посоветовала она Брендольву. — Так будет гораздо лучше для всех, и для тебя самого в первую очередь.
Брендольв криво усмехнулся. Эта пронырливая женщина думает, что он совсем отупел и на все согласится.
— Разве не ты, Фригг ожерелий, не так давно убеждала меня поскорее жениться на дочери Хельги хёвдинга? — напомнил он, вытирая ладонью отчего-то вспотевший лоб. Теперь он остыл, и испарина стала холодной, неприятной. — Ты говорила, что конунгу нужны преданные люди, родичи Хельги хёвдинга…
— Ах, Стюрмир конунг отлично справится с любым Хельги хёвдингом и без нашей помощи! — убежденно перебила кюна, далее не дав ему договорить. — А вот прочим знатным людям надо держаться вместе. Теперь чего уж скрывать то, что я и раньше знала: нраз Стюрмира конунга тяжел и переменчив. Ты видел, что сталось с Фрейвидом. Конечно, он предатель, но ни вам, ни нам не помешает сильная родня. Случись что здесь, куда я денусь с ребенком, с законным наследником конунга?
В гневе и тревоге кюна вскинула белые руки к небесам. А Брендольв смотрел на нее с укором и легкой обидой, точно говоря: за что, о Скади обручий, ты считаешь меня таким дураком? Твое стремление обеспечить себе самой теплое уютное местечко подальше от врагов вполне понятно. Но только ты не видишь дальше своего носа. Вчера тебе казалось полезным и выгодным одно, сегодня — другое. А ведь сегодняшней беды можно было бы избежать, если бы вчера ты сумела заглянуть чуть подальше и постараться увидеть побольше, чем твоя собственная кормушка. Может, и я сам был не умнее, когда потрясал щитом во славу Вильмунда конунга и бранил Стюрмира старым негодным трусом. А пока выходило, не всякий трус принесет столько вреда, сколько отважный гордец.
Ничего не ответив кюне Далле, Брендольв пошел дальше, к усадьбе Железный Пирог. Потрясение проходило, осмысление случившегося становилось все полнее. Оно ложилось на душу холодной каменной тяжестью, и Брендольв все убыстрял шаг, точно надеялся от нее убежать. Но она была вокруг, и он лишь все глубже погружался нее. Крепла губительная уверенность, что квитты обречены, и Брендольв встряхивал головой, как конь, отгоняющий мух, и сам этого не замечал Здоровое существо противилось чувству обреченности, стремилось от него избавиться. Как помог бы ему сейчас хоть один настоящий друг! Если бы
